Арина Родионовна

Приведённые пять строк А. И. Ульянский расшифровал в 1940 году следующим — довольно остроумным — образом.

25 июля 1828 года Пушкин где-то встретился со старой петербургской знакомой, «звездой полусвета» Фанни, некогда попавшей в его послание к М. А. Щербинину («Житьё тому, любезный друг…», 1819) [410] .

А через день, 27-го числа, поэт побывал в Большом театре на опере итальянского композитора С. Меркаданте (Mercadante) «Элиза и Клаудио» («Elisa е Claudio»).

410

Той же особе посвящено и стихотворение барона А. А. Дельвига «Фани» (1819).

Третья строка («Няня») может означать внезапную болезнь Арины Родионовны или, допустим, визит поэта в дом Павлищевых.

Когда же старушка скончалась, то Пушкин сперва решил зафиксировать этот печальный факт и начал пятую строчку: «Ня…», но тут же, перечитав написанное им прежде, бросил строчку на полуслове и ограничился тем, что подставил крестик к записи «Няня» ^[411] .

Более убедительных разъяснений туманной пушкинской маргиналии, на наш взгляд, пока нет.

411

Там же. С. 66.

Отпевали нянюшку в находившейся неподалёку от дома четы Павлищевых Владимирской церкви. Из метрической книги этого храма следует, что «5-го класса чиновника Сергея Пушкина крепостная женщина Ирина Родионова» умерла «старостию», в 76-летнем возрасте [412] . Чин отпевания совершил иерей Алексей Нарбеков [413] ^[414] .

Из Владимирской церкви процессия отправилась на кладбище.

412

На самом деле она скончалась на 71-м году жизни.

413

Этому же священнику выпало отпевать в январе 1831 года и барона А. А. Дельвига.

414

Ульянский.C. 64–65, 113.

Погребли старушку на Смоленском православном кладбище, где в то время хоронили преимущественно жителей Васильевского острова (а четвертью века ранее там упокоилась блаженная Ксения Петербургская). Это случилось во вторник, 31 июля, в день памяти святого Евдокима. Запись о погребении «В Смоленской» также есть в метрической книге храма Владимирской Божией Матери ^[415] .

В другом источнике — «Ведомостях города Санктпетербурга церкви Смоленския Божия Матери, что на Васильевском острове при кладбище; о умерших и погребённых на оном кладбище с 1828-го года по июль 1829-го года» — указаны дата погребения няни («31-го Июля»), возраст покойницы (вновь «76»), её болезнь «и от чего приключилась смерть» («старость»). В графе «Священники» прописано: «владимирской иерей Алексей Норбеков». Ясно, что он совершил литию и бросил на опускаемый в могилу гроб положенную горсть земли.

415

Там же.

А об умершей в «Ведомостях…» даны такие формальные сведения: «Ирина Родионова дому 5-го клас<са> чиновника Пушкина служащая женщина» ^[416] .

Вряд ли можно сомневаться в том, что Александр Пушкин и Ольга Павлищева присутствовали и на отпевании в храме Владимирской Божией Матери в Придворных слободах, и на Смоленском кладбище. Проводили Арину Родионовну в последний путь, вероятно, и дворовые люди Пушкиных и Павлищевых.

Зато Надежда Осиповна и Сергей Львович так и не смогли проститься с верной рабой: они по-прежнему находились в Псковской губернии, в Михайловском [417] .

416

Там же. С. 65, 114.

417

Их реакция на известие о смерти «няньки» нам неизвестна. В сохранившемся письме родителей дочери Ольге Сергеевне от 5 сентября 1828 года из Михайловского нет ни слова об этом печальном событии. А в Петербург И. О. и С. Л. Пушкины возвратились лишь в октябре.

Полагаем, что и Н. И. Павлищев не принимал участия в скорбной церемонии. На него смерть какой-то крепостной старухи не произвела ни малейшего впечатления. Так, через несколько дней после похорон Арины Родионовны, 6 августа 1828 года, Николай Иванович как ни в чём не бывало писал своей матери: «Мы с Олинькой откланялись шумному свету и ведём жизнь спокойную и тихую, стараясь кое-как свести расходы с доходами, столь скудными по милости её беззаботных родителей» ^[418] .

418

ЛН. Т. 16–18. М., 1934. С. 774.

В тетради ПД № 838, на соседнем с записью о кончине няни листе (на обороте листа 18), в черновиках стихотворения «Воспоминания в Царском Селе» Пушкин дважды запечатлел Арину Родионовну. На одном из рисунков (поясном) она изображена молодой и задорной, в сарафане и кокошнике [419] ; на другом — в очень преклонном возрасте.

Атрибутировавшая данные женские портреты Н. И. Грановская пишет об изображении старухи в повойнике: «Она нарисована, вероятно, такой, какой поэт видел её в последний раз на смертном одре — перед нами лицо старушки с уже застывшими чертами, с опушенными веками». Исследовательница подчеркивает, что рисунок напоминает «известный рельефный портрет Арины Родионовны работы Я. П. Серякова (резьба по кости)». Далее она указывает: «Пушкин представил няню одновременно и старой, и молодой, подобно тому, как делал это не раз в своих автопортретах, изображая себя рядом молодым, каким уже не был, и пожилым, в возрасте, до которого не дожил».

419

Подробнее об этом рисунке рассказано в главе 2.

Кроме того, Н. И. Грановская обнаружила определённое сходство пушкинских изображений с портретами потомков нашей героини, её «правнучек и праправнучек, помещёнными А. И. Ульянским в его книге „Няня Пушкина“» ^[420] .

Рисунки были сделаны поэтом в конце июля — начале августа 1828 года, то есть сразу после ухода «голубки дряхлой» ^[421] . Не исключено, что графические портреты появились на полях тетради ПД № 838 в девятый день по кончине Арины Родионовны, то есть 6 августа.

420

Грановская.С. 28–30.

421

Так датирует их, к примеру, авторитетный исследователь рисунков поэта; см.: Жуйкова.С. 76 (№ 111).

Стоит упомянуть и о некоторых эпизодах осени 1828 года, так или иначе связанных со смертью Арины Родионовны.

В начале сентября семейство Павлищевых покинуло дом на Грязной улице и сняло квартиру в доме Храповицкой «на Басманной-Хлебной улице Московской части первого квартала под № 71» ^[422] . Как думают пушкинисты, сороковины — поминовение няни в сороковой день по её кончине — прошли уже здесь. По заведённому обычаю для покойницы должны были поставить прибор и положить ложку: ведь в тот день, 6 сентября 1828 года, она «обедала в последний раз за хозяйским столом» (В. И. Даль). Предполагается, что поэт побывал тогда в гостях у сестры Ольги Сергеевны ^[423] .

422

Старк В. П.Новые пушкинские адреса в Петербурге // ВПК. Вып. 26. СПб., 1995. С. 184.

423

См., напр.: Долдобанов.С. 400.

Для биографов Арины Родионовны определённый интерес представляет и письмо Ореста Михайловича Сомова (1793–1833), писателя и журналиста, принимавшего ближайшее участие в издании альманахов «Северные цветы», которые выходили под редакцией барона А. А. Дельвига. Это послание было написано 2 октября 1828 года и адресовано H. М. Языкову в Дерпт. Наше внимание привлекают прежде всего такие строки: «Не знаю, доставил ли Вам барон (А. А. Дельвиг. — М. Ф.)экземпляр „Цветов“ нынешнего года, в которых есть и Ваша одна пьеса, к покойной няне Пушкина, сообщённая нам самим Пушкиным и напечатанная по его желанию. Как бы то ни было, прошу Вас принять прилагаемый экземпляр от меня» ^[424] .

424

ЛН. Т. 58. М., 1952. С. 82.

Из приведённого эпистолярного фрагмента следует, что весть о кончине Арины Родионовны распространилась в литературных кругах, причём не только петербургских. Иными словами, тихая смерть крепостной старушки всё же стала событием общественным [425] .Но ещё важнее беглое сообщение О. М. Сомова об истории публикации языковского стихотворения «К няне» («Свет Родионовна, забуду ли тебя?..») в «Северных цветах на 1828 год». Оказывается, оно было напечатано в альманахе по личной инициативе Пушкина.

425

В «Записках А. О. Смирновой», напечатанных её дочерью О. Н. Смирновой в «Северном вестнике» (1893–1894) и отдельным изданием (СПб., 1895), сообщается, будто император Николай Павлович также узнал о горе Александра Пушкина и говорил с ним «о его бедной Арине Родионовне. (Она тогда умерла, и поэт очень жалел её.)». В ходе этой беседы Пушкин по просьбе царя дважды прочёл стихи «о своей бабушке и старой няне» — и государь пришёл от них в восторг: «Какие восхитительные, мелодичные стихи!» (Записки А. О. Смирновой, урождённой Россет: С 1825 по 1845 гг. М., 1999. С. 68–69). «Записки А. О. Смирновой» издавна имеют в научном мире весьма сомнительную репутацию, однако некоторые учёные полагают, что если даже О. Н. Смирнова и взяла некогда грех на душу, то в основе сочинённого ею текста всё-таки лежат подлинные дневниковые записи матери, Александры Осиповны. Не углубляясь здесь в изучение крайне запутанного вопроса о степени подлинности апокрифа, отметим, что конкретный фрагмент мемуаров — о царе и пушкинской няне — выглядит неправдоподобно.