Артур и Джордж

В зале яблоку негде упасть; меркнет свет, и на сцену выходят главные действующие лица. Джордж думает, что всем полагалось бы, наверное, встать, а то и поаплодировать. Он так привык к порядку церковной службы – когда подняться со скамьи, когда преклонить колени, когда оставаться сидеть, – что здесь теряется. Будь это театр, где заиграли бы государственный гимн, вопрос бы решился сам собой. Не нужно ли всем подняться со своих мест в память сэра Артура и из уважения к вдове; но распоряжений никто не дает, и все остаются сидеть. Леди Конан Дойл вышла не в траурном черном, а в сером платье; двое сыновей, рослые Денис и Адриан, пришли во фраках и держат в руках цилиндры; следом появляются их родная сестра Джин и единокровная сестра Мэри, уцелевшее дитя сэра Артура от первого брака. Леди Дойл устраивается по левую руку от пустого стула. Один сын – подле нее, другой – по правую сторону от именного плаката; молодые люди неловко опускают цилиндры на пол. Джордж не различает лиц и уже хочет достать бинокль, но опасается, что такой жест будет неправильно понят. Вместо этого он смотрит на часы. Ровно семь. Его подкупает такая пунктуальность; он почему-то ожидал от спиритуалистов некоторой несобранности.

Мистер Джордж Крейз из Мэрилебонской ассоциации спиритуалистов представляется залу как ведущий этого собрания. Вначале он делает заявление от имени леди Конан Дойл:

На всех собраниях во всех частях света я сижу подле своего возлюбленного мужа, и на этом торжественном собрании, куда люди пришли с уважением и любовью, чтобы воздать ему честь, место для него оставлено рядом со мной, и я знаю, что его духовное присутствие будет очень близко ко мне. Хотя наш земной взор не способен проникнуть за пределы земных вибраций, тот, кто наделен дополнительным, богоданным зрением, что именуется ясновидением, сможет увидеть среди нас милый сердцу образ.

От имени своих детей, от своего имени и от имени моего возлюбленного мужа хочу сердечно поблагодарить вас за ту любовь, которую сегодня вы принесли с собою в этот зал.

По залу пробегают шепотки; Джордж затрудняется сказать, выражают они сочувствие к вдове или разочарование оттого, что сэр Артур не возникнет, как по волшебству, на сцене. Мистер Крейз подтверждает, что, вопреки глупейшим домыслам прессы, речь не идет о каких-то фокусах с физическим появлением сэра Артура. Он доводит до сведения неискушенных, а в особенности присутствующих в зале журналистов, что после ухода человека для духа зачастую наступает период смятения и он не сразу обретает способность к материализации. Впрочем, сэр Артур был полностью готов к своему уходу и воспринял его с безмятежным спокойствием, оставив родных продолжать долгое путешествие, но выразив уверенность, что все они встретятся вновь. В таких случаях можно ожидать, что дух обретет свое место и свои способности быстрее, чем обычно.

Джордж вспоминает интервью Адриана, сына сэра Артура, газете «Дейли геральд». Родным, сказал он, будет не хватать шагов нашего патриарха, его физического присутствия, но не более того. «В остальном все будет примерно так, как будто он всего лишь уехал в Австралию». Джордж знает, что его заступник однажды посетил этот далекий континент: несколько лет назад он брал в библиотеке «Странствия одного спирита». Если честно, подробности путешествий заинтересовали его куда больше, чем обсуждение вопросов богословия. Но он запомнил, что в Австралии, где сэр Артур и его семья – в сопровождении неутомимого мистера Вуда – пропагандировали свои идеи, их окрестили «Пилигримами». Теперь сэр Артур или, во всяком случае, его спиритуалистский эквивалент, что бы он собой ни представлял, вернулся туда же.

Со сцены зачитана телеграмма сэра Оливера Лоджа: «Наш добросердечный защитник будет продолжать свою кампанию на Другой Стороне, с умноженными знаниями и мудростью. „Sursum corda“ [9] ». Затем миссис Сент-Клер Стобарт читает из «Послания к Коринфянам» и заявляет, что слова святого Петра подходят к случаю, так как сэра Артура при жизни нередко величали «святым Павлом спиритуализма». Мисс Глэдис Рипли исполняет соло Лиддла «Пребудь со мной». Преподобный Г. Вейл Оуэн рассказывает о литературном творчестве сэра Артура и разделяет мнение автора, считавшего «Белый отряд» и его продолжение, «Сэр Найджел», своими лучшими произведениями; более того, докладчик высказывает мнение, что приведенное во втором романе описание рыцаря без страха и упрека, человека беззаветно преданного, может служить портретом самого сэра Артура. Преподобный С. Дрейтон Томас, который отслужил половину панихиды в Кроуборо, восхваляет неустанную деятельность сэра Артура как глашатая спиритуализма.

9

«Вознесем сердца» (лат.).

Потом все стоя поют излюбленный гимн спиритуалистского движения «Веди меня, о милосердный Свет». Джордж замечает некоторые отступления, но не сразу может их определить.

Веди меня, о милосердный Свет! На шаг вперед, не в даль грядущих лет.

На миг его отвлекают эти слова: в его понимании не очень-то они согласуются со спиритуализмом: насколько известно Джорджу, сторонники этого движения как раз вглядываются в даль грядущих лет и указывают целый ряд шагов, способных туда привести. Вслед за тем он переключается с содержания на форму. Такое пение и в самом деле непривычно. В храме люди обычно поют гимны так, будто заново открывают для себя строки, затверженные много месяцев и лет назад, – строки, содержащие истины столь незыблемые, что нет нужды доказывать или даже обдумывать их заново. А в этом зале голоса звучат непосредственно и свежо; в них даже ощущается граничащая со страстью жизнерадостность, которая встревожила бы многих приходских священников. Каждое слово возвещается, будто содержит новейшую истину, которую требуется восславить и срочно передать дальше. Такая манера исполнения поражает Джорджа как совершенно неанглийская. И при этом, как он опасливо признает, великолепная.

…Как сгинет ночь, Улыбкой лики ангелов цветут, От века милые, все снова тут.

Допев гимн, зрители садятся, и Джордж адресует своей соседке мимолетное, неопределенное приветствие: достаточно скромное, оно было бы немыслимо в храме. Та отвечает улыбкой, озаряющей ее лицо, все полностью. Ничего развязного, но и ничего миссионерского в ней нет. Как нет и открытого самодовольства. Лицо ее просто говорит: «Да, это так, это правильно, это радостно».

Джордж под впечатлением, но вместе с тем несколько ошарашен: радость ему подозрительна. В детстве с ней связывалось нечто, именуемое удовольствием, обычно с каким-нибудь эпитетом: «греховное», «тайное», «запретное». Единственные допустимые удовольствия определялись словом «простые». Что же касается радости, она ассоциировалась с ангелами, дующими в трубы, и законное место ее было не на земле, а на небе. Да будет радость безгранична – так ведь говорилось, да? Но Джордж из опыта знал, что радость всегда загоняется в узкие границы. Что же до удовольствия, ему было знакомо удовольствие от выполненного долга – перед родными, перед клиентами и временами перед Богом. Но он никогда не предавался типичным удовольствиям своих сограждан: не пил пива, не танцевал, не играл в футбол и крикет; не говоря уже о тех занятиях, которые приходят только с женитьбой. Но ему не суждено встретить женщину, которая вскакивала бы, как девочка, поправляла прическу и бежала его встречать.

Мистер Э. У. Оутен, в свое время с гордостью председательствовавший на первом многолюдном собрании, где сэр Артур выступил с сообщением о спиритуализме, говорит, что не знает человека, который лучше сэра Артура сочетал бы в себе те добродетели, которые связываются с британским характером: смелость, оптимизм, верность, сочувствие, великодушие, любовь к истине и преданность Богу. Затем мистер Хэннен Суоффер вспоминает, как менее двух недель назад сэр Артур, неизлечимо больной, с трудом поднимался по ступеням Министерства внутренних дел, чтобы высказаться против Закона о колдовстве, который злокозненные недоброжелатели стремятся обратить против медиумов. Таков был его последний долг, а от преданности долгу он не отступал никогда. Это проявлялось во всех сферах его жизни. Многие знали Дойла-прозаика, Дойла-драматурга, Дойла-путешественника, Дойла-боксера, Дойла-крикетиста, который некогда посрамил великого У. Г. Грейса. Но всех превосходил своим величием тот Дойл, который добивался справедливости для безвинно осужденных. Именно благодаря его влиятельности был создан апелляционный суд по уголовным делам. Тот Дойл триумфально завершил дела Эдалджи и Слейтера.

Заслышав свою фамилию, Джордж инстинктивно потупился, но сейчас же гордо поднимает глаза и украдкой косится по сторонам. Жаль, конечно, что его опять назвали в связке с этим низким и неблагодарным преступником; но, как ему кажется, у него есть все основания испытывать законное удовольствие от упоминания его фамилии на столь высоком собрании. Да и Мод будет довольна. Теперь Джордж более открыто разглядывает соседей, но момент упущен. Все глаза устремлены на мистера Суоффера, который по ходу своей речи предложил прославить еще одного Дойла, стоящего выше, чем Дойл – носитель справедливости. Этот величайший из Дойлов в час военного лихолетья доставлял женщинам утешительные вести о том, что их любимые не погибли.

Теперь присутствующих просят встать для двух минут молчания, дабы почтить память их великого рыцаря. Поднимаясь со своего места, леди Конан Дойл бросает быстрый взгляд на пустой стул рядом с собой, а потом замирает между двумя своими рослыми сыновьями и пристально вглядывается в публику. Шесть… восемь?.. десять?.. тысяч устремляют на нее ответные взгляды – с галерки, с балкона, с разделенных на ложи ярусов, из гигантской дуги партера и прямо со сцены. В храме прихожане, вспоминая усопших, опускают головы и закрывают глаза. Здесь нет подобной скромности и погруженности в себя: истинное сопереживание выражается взглядом в упор. Вдобавок Джорджу кажется, что молчание здесь носит какой-то иной, доселе неведомый ему характер. В официальных случаях молчание всегда уважительное, суровое, а зачастую намеренно горестное. Здесь молчание действенное, проникнутое ожиданием, а то и страстью. Если молчание может быть уподоблено заглушенному крику, то это оно и есть. По истечении двух минут Джордж понимает: оно взяло над ним столь загадочную власть, что он едва не забыл про сэра Артура.