Артур и Джордж

– Что, приятель, служили в армии?

– Да, сэр.

– Вышли в отставку не так давно?

– Недавно, сэр.

– Хайлендский полк?

– Да, сэр.

– Сержант?

– Да, сэр.

– Стояли на Барбадосе?

– Да, сэр.

Это был трюк, но трюк без обмана: вначале таинственный, а после некоторых объяснений – элементарный.

– Видите, джентльмены, держится и выглядит этот человек прилично, но шляпу не снял. Так ведут себя армейские, хотя, будь он в отставке не первый год, усвоил бы штатские манеры. Смотрит властно, на вид явный шотландец. Что касается Барбадоса, то слоновая болезнь, которою он страдает, распространена в Вест-Индии, а не в Британии.

В свои самые восприимчивые годы Артур набирался знаний в этой школе медицинского материализма. Весь донный осадок официальной религии был вычищен, но метафизическое уважение к ней сохранилось. Артур допускал существование единого разумного начала, но определить это начало затруднялся, а кроме того, не мог понять, почему замыслы Его осуществляются столь косвенным, а иногда просто чудовищным образом. Что же касается рассудка и души, здесь Артур склонялся к современным ему научным воззрениям. Рассудок является эманацией мозга, точно так же как желчь является экскрецией печени, то есть сугубо физической субстанцией; душа, в свою очередь, если такой термин вообще имеет право на существование, – это результат совокупного взаимодействия всех наследственных и индивидуальных проявлений рассудка. Но признавал он и то, что знания никогда не стоят на месте и что сегодняшние неоспоримые мнения – это завтрашние предрассудки. А следовательно, интеллектуальная обязанность смотреть со всем вниманием никогда не утрачивает своей силы.

Портсмутское научно-литературное общество, собиравшееся во второй вторник каждого месяца, объединяло в своих рядах наиболее способные к абстрактному мышлению умы города. Коль скоро у всех на устах была телепатия, Артур однажды оказался вместе с городским архитектором Стэнли Боллом в комнате без зеркал, с наглухо зашторенными окнами. Мужчины уселись спиной друг к другу на расстоянии нескольких шагов; держа на колене блокнот, Артур набросал в нем определенное изображение и попытался за счет мощной концентрации передать этот образ Боллу. В свою очередь архитектор тоже нарисовал некую форму, подсказанную, видимо, его собственным рассудком. Поменявшись ролями, они повторили процедуру: архитектор выступил как отправитель мыслительного образа, а врач – как получатель. К их обоюдному изумлению, результаты выходили далеко за рамки случайных совпадений. Эксперимент был повторен многократно, что позволило сделать научно обоснованный вывод, а именно: при условии взаимного душевного расположения отправителя и получателя передача мысли на расстоянии действительно возможна.

Что же отсюда следовало? Если мысль способна передаваться на расстоянии без каких-либо явных вспомогательных средств, то голый материализм наставников Артура оказывался по меньшей мере слишком формалистическим. Степень совпадения изображений, какой достигли Артур и Стэнли Болл, еще не допускала возвращения ангелов со сверкающими мечами, но уже вызывала вопрос, причем неумолимый.

Одновременно многие другие тоже налегали на бронированные стены материалистической вселенной. Профессор де Мейер, гипнотизер, известный, если верить портсмутским газетам, всей Европе, приехал в город и подчинил своей воле целый ряд здоровых молодых людей. Одни под хохот публики стояли разинув рты и не могли сомкнуть челюсти; другие падали на колени и не могли встать без разрешения профессора. Артур тоже занял очередь на сцену, но приемы Мейера на него не подействовали и не произвели впечатления. Они больше подходили для водевиля, нежели для научного показа.

Вдвоем с Туи они начали посещать спиритические сеансы. Нередко туда приходил Стэнли Болл, а еще генерал Дрейсон, астроном из Саутси. В парапсихологическом еженедельнике «Лайт» они нашли руководство по ведению сеанса. Процедура начиналась с чтения первой главы Иезекииля: «Куда дух хотел идти, туда шли и они; куда бы ни пошел дух». Видение пророка – бурный ветер и великое облако, клубящийся огонь и сияние вокруг него, четыре херувима, и у каждого четыре лица, и у каждого четыре крыла – обостряло восприятие присутствующих. Потом – огонек свечи, фетровая полутьма, сосредоточенность, опустошение себя и совместное ожидание. Однажды за спиной у Артура появился дух, откликнувшийся на имя его двоюродного деда; в другой раз – чернокожий с копьем. Через несколько месяцев каждый, даже Артур, время от времени получал возможность увидеть призрачное мерцание.

Артур сомневался, что эти коллективные сеансы доказательны. Убедил его престарелый медиум, с которым он познакомился в гостях у генерала Дрейсона. После всевозможных приготовлений, не лишенных налета театральности, этот старик, тяжело дыша, впал в транс и начал раздавать притихшим участникам свои советы и сообщения духов. Артур пришел туда с изрядной долей скепсиса, но в какой-то момент на нем остановился затуманенный взор, и слабый, далекий голос произнес: «Не читай Ли Ханта».

Это было поистине сверхъестественно. Вот уже несколько дней Артур не мог решить, браться ему или нет за книгу Ханта «Комедиографы Реставрации». Вопрос этот он не обсуждал ни с кем; не такая уж это была дилемма, чтобы обращаться с ней к Туи. Но получить столь уверенный ответ на невысказанный вопрос… О подтасовке нечего было и думать; такое могло осуществиться только за счет проникновения сознания одного человека в сознание другого каким-то необъяснимым на сегодняшний день способом.

Новый опыт оказался столь убедительным, что Артур описал его в еженедельнике «Лайт». Просто чтобы лишний раз подтвердить существование телепатии; пока не более того. Этот случай засвидетельствовал он сам: каков же не максимум, а минимум, необходимый и достаточный? Впрочем, по мере накопления достоверных сведений могла возникнуть необходимость рассмотреть нечто большее, чем минимум. Что, если прежние его убеждения окажутся не столь убедительными? И, к слову, каким будет максимум?

Увлечение мужа телепатией и спиритизмом Туи воспринимала с тем же сочувственным и внимательным интересом, какой проявляла к его другой страсти – спорту. Законы парапсихологии оставались для нее столь же мистическими, как и правила крикета, но она чувствовала, что в обоих случаях важен результат, и благодушно полагала, что Артур, добившись результата, непременно ей сообщит. А кроме того, ее вниманием теперь полностью завладела их дочь, Мэри Луиза, которая появилась на свет благодаря действию наименее мистических и наименее телепатических законов из всех, какие только известны человечеству.

Джордж

Газетное «извинение» Джорджа открывает викарию новое направление поисков. Он заходит к хозяину скобяной лавки Уильяму Бруксу, отцу Фредерика Брукса, якобы одного из двух «нижеподписавшихся». Лавочник, приземистый толстячок в зеленом фартуке, проводит Шапурджи в подсобное помещение, где по стенам развешаны щетки, ведра и оцинкованные корыта. Сняв фартук, он достает из ящика стола с полдюжины подметных писем, полученных его семьей, и протягивает их посетителю. Тот видит знакомые тетрадные листки; почерк, правда, немного другой. «Если не дашь отлуп черномазому я тебя прикончу и миссис брукс тоже ваши имена я знаю и скажу что вы мне писали». Остальные листки исписаны более уверенной рукой, хотя почерк, по всей видимости, изменен. «На вокзале в Уолсолле двое щенков, твой и Уинна, плевали в лицо старушке». В качестве возмещения отправитель требует перевести денежную сумму на адрес почты в Уолсолле. В следующем письме, подколотом к этому, содержится угроза подать в суд, если требование не будет выполнено.

– Полагаю, никаких денег вы не отправляли.

– Еще не хватало.

– Но письма-то предъявили полицейским?

– Полицейским? Только время тратить, ихнее и мое. Делов-то – это ж мальчишки, верно? Как в Библии сказано: от палок да камней не соберешь костей, а брань, известное дело, на вороту не виснет.

Викарий даже не пеняет ему за ошибку в указании источника. По его мнению, лавочник ведет себя как-то беспечно.

– Неужели вы просто убрали письма в ящик – и все?

– Ну, поспрошал в округе. У Фреда, опять же, вызнал, что ему известно.

– А кто такой этот мистер Уинн?

Оказывается, Уинн – торговец мануфактурой, живет дальше по дороге, в Блоксвиче. Сын его – одноклассник Фреда Брукса. Каждое утро мальчики вместе садятся в поезд, а потом вместе возвращаются. Было дело – лавочник не уточняет, насколько давно, – ребят задержали, когда они якобы разбили окно в вагоне. Оба божились, что это сделал совсем другой парень, по фамилии Шпек, и в конце концов управление железной дороги решило не доводить дело до суда. И первое письмо пришло аккурат через пару недель после этих событий. Может, и есть тут какая-то связь. А может, нету.

Теперь викарий понимает причину такого равнодушия. Нет, лавочник понятия не имеет, кто такой Шпек. Нет, мистер Уинн никаких писем не получал. Нет, сын Уинна и сын Брукса не водятся с Джорджем. Оно и неудивительно. Перед ужином Шапурджи передает этот разговор Джорджу и заявляет, что окрылился.

– Что вас окрылило, отец?

– Чем больше народу будет вовлечено в эту историю, тем выше вероятность, что негодяя найдут. Чем большему числу людей он станет отравлять жизнь, тем вероятнее, что где-то у него выйдет осечка. Тебе что-нибудь говорит фамилия Шпек?