Аста ла виста, беби!
Шрифт:
До дачи Тимура тридцать километров, я преодолела их в рекордные сроки, запрещая себе думать, что скажу ему при встрече. Ничего не буду говорить, сяду рядом, выпью чаю…
Дом был двухэтажный, с открытой верандой. Я подняла голову, веранда была пуста. Я бросила машину возле ворот и вошла в калитку. Дверь в дом открыта, из гостиной доносился женский голос. Сердце вдруг сжалось, и я замерла на месте, прежде чем сообразила, что работает телевизор.
— Черт, — сказала я, удивляясь самой себе, и вошла в гостиную.
В камине догорали поленья, Тимур с Сашкой играли в
— Должен тебе сказать, ты очень умный пес.
Умный пес наконец-то обратил на меня внимание и робко тявкнул. Тимур сказал, не поворачивая головы:
— Привет. Все-таки приехала?
— Конечно. Что мне в пустой квартире делать? Сашка выигрывает?
— В третий раз.
— Он гений.
— Я ему об этом уже говорил.
— Можно мне доиграть партию за эту гениальную собаку?
— Если он не возражает.
Я не очень вежливо подвинула Сашку и устроилась в кресле. Мне было далеко до его гениальности, выиграл Тимур.
— Знаешь, — сказала я, когда мы пили чай, — я услышала женский голос и здорово испугалась. Подумала, вдруг ты…
— Это самолюбие, — равнодушно заметил Тимур. — Ничего общего с любовью не имеет.
— У меня к тебе большая просьба, — сказала я со злостью. — Не отпихивай меня обеими руками.
— У меня такое чувство, что я вцепился в тебя обеими руками, а ты изо всех сил стараешься вырваться.
— Это не так.
— Наверное, мне просто кажется.
— Тимур…
Но он перебил меня:
— Знаешь, в чем твоя беда? Ты хороший человек, Ольга. Ты не любишь делать больно. Другим. Только себе.
Мне очень хотелось подойти к нему, обнять и зареветь. И сказать, что мне действительно очень больно, но не потому, что я желала бы вырваться, а потому, что не умею сказать, как хотела бы остаться. Но я знала, что буду сидеть в кресле, допью свой чай, болтая о пустяках.
— Опять какое-нибудь убийство? — спросил Тимур.
— С чего ты взял?
— Ты хмуришь лоб.
— По-твоему, я способна думать только об убийствах?
— Наверное, нет. Это имеет отношение к убийству в больнице?
— Ты знаешь?
— Слышал, — пожал он плечами. — В конце концов, мы живем в одном городе. Так я угадал?
— Да.
— И что интересного в этом убийстве? Разумеется, я не твой интерес имею в виду, а интерес Кондратьева. Ведь это он просил тебя им заняться?
— На самом деле я сама напросилась. Тимур, я тебя никогда ни о чем не спрашиваю, но сейчас…
— Вот и не спрашивай, — сказал он, поднимаясь. — Если не возражаешь, я лягу. Завтра рано вставать.
Однако утром он никуда не поехал. Я проснулась раньше, чем он, и разбудила его, но вовсе не затем, чтобы он отправился по своим делам. Позже выяснилось, что дела того и не стоили.
У воскресенья был лишь один недостаток — оно пролетело слишком быстро. Мы гуляли в лесу, играли в шахматы, я пыталась приготовить торт и едва не сожгла дачу, забыв его в духовке. Торт нам доставили из ресторана, зато я смогла без происшествий приготовить обед. Сашка носился
как очумелый и был совершенно счастлив. Тагаев улыбался, не стараясь проникнуть взглядом в мою душу.Мы остались ночевать на даче и в город поехали утром после десяти. Тимур отправился в офис, а я вспомнила про пистолет Шестакова и позвонила Сергееву. Он служил отечеству в родном кабинете, и я поехала к нему, прихватив Сашку, который наотрез отказался остаться дома.
Избавившись от пистолета, я устроилась на стуле в кабинете Сергеева, ожидая, чем он порадует девушку. Но он не спешил радовать, перекладывая бумаги, надувал щеки и иногда бурчал что-то нечленораздельное.
— Ну? — не выдержала я.
— Чего «ну»? — удивился Сергеев. — Пушку проверяют, будет что рассказать, расскажу.
— И это все?
— А тебе что надо? — ахнул он и даже всплеснул руками.
— Завтра двадцать первое, — скромно напомнила я.
— Точно, — ткнув пальцем в календарь, согласился он.
Я сложила руки на коленях с видом примерной школьницы и доверчиво улыбнулась. Он еще немного повозился с бумагами, попыхтел, погримасничал, обратил внимание на Сашку, который вылез из моей сумки, и прошелся по кабинету.
— Он здесь не нагадит?
— Гадят в основном менты по скудоумию, а Сашка пес гениальный. Ну, так что у нас завтра?
— Вторник, — охотно ответил Сергеев, закатил глаза, крякнул и заговорил с печалью:
— Если ты по поводу киллера, то, похоже, ничего не готовится.
Я решила, что ослышалась, и спросила:
— У них или у нас?
Сергеев поморщился:
— Нам сказали не лезть. А «костюмы» к делу, судя по всему, интерес не проявили.
— Что так?
— А нет никакого дела, — развел руками Сергеев. — Есть убийство Геннадия Шестакова, дважды судимого, члена некой московской группировки. У него наметились разногласия с товарищами, и он спешно покинул столицу. Здесь встретился со старыми друзьями, по пьяному делу оказался в больнице, где враги обнаружили его и застрелили. Что очень печально само по себе, но неудивительно.
— Это ты сам придумал или подсказал кто?
— У меня и фантазии-то сроду не было, — обиделся Сергеев.
— Значит, это официальная версия?
— Вполне.
— И киллер никому не интересен?
— Какой киллер?'— вытаращил глаза Сергеев. — Ну, болтал что-то в бреду паренек, но ведь даже неизвестно что. Нет показаний, нет киллера. И вообще ничего нет. Только труп. Но чего в нем такого особенного? Бандитов иногда стреляют, это каждый знает.
— Ага, — кивнула я. — А как там наш друг Юра?
Сергеев вздохнул:
— Исчез Юра. Парни возле его дома сутки просидели, потом решили проверить…
— И в квартире его не оказалось?
— Так же, как и в любом другом месте.
— Ну, где-то лежит, — не поверила я. — Может, и найдем.
— Ольга… — вздохнул Сергеев и взглянул серьезно:
— Ты что, не понимаешь? Шестакова убили из-за каких-то московских дел собственные дружки. Исполнителя вряд ли найдем, да его и искать никто не будет. Все. Считай, дело закрыто.
— А Юру тоже искать не будут?