Астральный летчик

Алик лег рядом с ней на узкую для двоих подстилку, ощущая бедром ее горячее розовое бедро, чувствуя исходивший от нее запах миндального крема. «Необычная позиция для исповеди», — подумал он, сглотнул и отодвинулся бедром от ее бедра. Она быстро посмотрела на него, но сделала вид, что не обратила на это никакого внимания. Опершись на локти, закрыла лицо руками:

— Он вам рассказывал обо мне?

— Да… Можно сказать, он мне исповедался.

— Не-ет, — покачала головой Светлана.— Это не исповедь, если о главном он ничего не сказал.

Она замолчала, но Алик знал, что торопить ее ни в коем случае нельзя. Она сама сейчас расскажет о «главном». И она начала:

— Он вам рассказывал про наше «тайное венчание»?

— Да.

— Это была лучшая ночь в моей жизни, — торжественно сказала Светлана. — Мне ее никогда не забыть. — Она бросила взгляд на Алика и оправдалась зачем-то: — Может быть, потому, что это у меня была первая такая ночь.

Алик машинально опять придвинул свое бедро к ее горячему бедру. Она посмотрела на него вопросительно. И Алик спросил:

— Почему же вы бросили его?

— Я? — поразилась Светлана.

Она опять хотела вскинуться, дернулась бедром и осталась лежать.

— Он вам так сказал?

— Да.

Она презрительно засмеялась. Даже не засмеялась, а так, смехом, показала свое отношение к Василию. Потом тихо сказала:

— Саша, вы психолог. Оцените то, что я вам сейчас скажу. Может, там и есть начало его болезни. Вы меня слушаете?

Алик лег повыше, вровень с ее лицом, поглядев на дюну: «Только бы Андрюша с Петровичем задержались».

— Вы внимательно слушайте,— шепотом предупредила Светлана. — То, что он сделал, — необъяснимо. После «тайного венчания»! Если вы объясните мне его поступок, я скажу, что вы гений, гений психоанализа.

Алик лег подбородком на махровую подстилку и закрыл глаза:

— Я готов стать гением.

И Светлана начала свою исповедь вкрадчивым шепотом, прямо в ухо Алику, как лучшей своей подруге:

— На курсе у нас девочек было только двое. Я и Милочка. Страшненькая, пучеглазенькая, но милочка. Милочка — этим все сказано, правда? Она была подружка для всех, свой парень. Все плакались ей в жилетку. А я была горда и неприступна. За меня шла война. Жестокая и кровавая война. Я была непреклонна…

Когда мне исполнилось тринадцать лет, мама мне объяснила, что в женщине самое главное. Что в ней дороже всего ценит настоящий мужчина. А вы-то, кстати, знаете, что это такое? Вы-то настоящий мужчина? А? Что вы сказали? Что самое главное? Чис-то-та? А что это такое? Да не оправдывайтесь. Я понимаю, что слою дурацкое. Мойдодыром каким-то пахнет. Я понимаю, что вы имели в виду. Собачью преданность вам! Правда?

Надо сказать, что мать у меня южная женщина. С Кавказа. Нет, русская с Кавказа. Это особая порода русских людей. Если она еще сохранилась. Читали «Казаков» Толстого? Их обычаи очень тесно переплелись с обычаями горцев. Долго дрались, а потом вдруг переплелись. Женщина у тех и других — святыня. Пока она не досталась своемумужчине — женщина должна быть ЦЕЛЬНА. Улыбаетесь? женщины. Нетронутая женщина — цельна. В ней космос. В ней миры. Она отдает свою цельность только настоящему мужчине. Тому, Действительно, о смешных вещах мы говорим. Особенно сегодня. Когда «девственница» — оскорблением звучит. Я как-то по телевизору видела представителей «общества девственниц». Я возмущена была: откуда набрали в это общество столько наглых и страшных баб. Девственностью в них и не пахнет! А потом поняла — это же специально! Чтобы саму идею скомпрометировать! Какую? Идею цельнойкто может понять, что она ему отдает. Который может принять на себя вину. Что? А как же! Конечно, вину! Он же нарушает ее цельность. Он принимает вину, потому что знает — теперь он становится ее частью. Только в нем теперь ее цельность. Опять улыбаетесь? А мне показалось, что улыбаетесь. Я, тринадцатилетняя, очень хорошо поняла свою маму, святую кавказскую женщину. И стала ждать своего настоящегомужчину. И дождалась… Он на курсе самым лучшим был. Были опытней его, старше, были красивее. Но он был лучшим. Он мне очень нравился. Очень.

Но я даже не смотрела в его сторону. Как это почему? Настоящий мужчина, как хорошее вино, должен выдержку пройти. Дозреть до своей настоящей крепости. Мы всем курсом в походы ходили. Однажды ночью у костра на озере Красавица он сказал мне: «Светка, я люблю тебя навсегда». Я засмеялась: «Вася, это детство. Только дети говорят „навсегда"». Он мне объяснил: «Дети мудрее взрослых. Они знают, что смерти нет, поэтому и говорят „навсегда". Я знаю, что я буду всегда. И всегда тебя буду любить. Потому что ты часть меня». Представляете, Саша? Вот каким крепким вином угостил меня в ту ночь этот юный мужчина. Если я уже часть его, то при чем тут моя цельность? Правда?

Светлана через спину Алика полезла в белую сумку за сигаретами. Больно уперлась в спину локтем. Но Алик терпел. Ждал самого главного. Светлана снова улеглась на подстилку, но курить раздумала, двумя руками крутила сигарету перед носом.

— Приготовьтесь, психолог. Сейчас самое главное. Самое необъяснимое. То, что я до сих пор понять не могу. Вы внимательно меня слушаете?

Алик молча кивнул.

— Итак, я его часть. Это не мои слова — его. Я не сразу позволила нарушить свою цельность. Только в ноябре состоялось наше «тайное венчание». Он плакал у меня на груди. Честное слово. Плакал от благодарности мне. А на следующий день он пропал! Перестал звонить, перестал ходить в институт! Наконец я пересилила себя и после Нового года сама пошла к нему домой на Петроградскую. Мне открыла его мать. Высокая, худая, интересная. Чем-то на боярыню Морозову похожая. Ну, глаза у нее такие сжигающие. Суровая мадам. Она меня даже в коридор их коммуналки не пустила. На лестнице сказала, что Васи нет дома. Я что-то начала вякать про институт, про сессию, которая уже началась. Мама обожгла меня черными глазами: «Девочка, оставьте его в покое! Он взрослый человек. Он сам выбрал свой путь». Я ничего не поняла. Она хлопнула дверью… а я рыдала в их грязной парадной на подоконнике. Я ждала до позднего вечера, когда он выйдет, я-то знала, что он дома. Но он не вышел…

Светлана сжала в кулаке сигарету, на подстилку посыпались табачные крошки.

— Подружки объяснили мне, что так часто бывает: «Им от нас только это и надо. Добился своего — и привет!» Так говорили мне познавшие уже жизнь мои бедные школьные подружки. Но я-то знала, что такбывает с их наглыми, циничными подонками. Мой-то был не такой. Не он меня выбрал, а я его. Я-то не могла ошибиться…

Светлана ладонью о ладонь звонко стряхнула табачные крошки, заправила за ухо волосы, совсем как Марина:

— Еще через месяц я встретила его на Невском… с Милочкой… Ми-лоч-ка… Загадка природы… Страшненькая, пучеглазенькая. Но все мои рыцари, все кончали ею! Ну ладно, оскорбленные моим невниманием, ничего от меня не добившиеся. Но он-то! И он кончил ею. Как вы это объясните, доктор? А?…

Алик задумался, но Светлана за подбородок подняла его лицо, повернула к себе, заглянула ему в глаза:

— Знаю, о чем вы думаете, доктор! Знаю. Думаете, что я оказалась плоха как баба? А Милочка, страшненькая Милочка оказалась пределом сексуальных мечтаний? Так? Так вы думаете?

Светлана, улыбаясь затаенно, осторожно кончиками пальцев прошлась по небритой щеке Алика:

— Ну как, доктор? Вы верите, что я могла оказаться плоха? Верите?

Алик дернул подбородком и сглотнул. Светлана тихо засмеялась и убрала руку:

— Все оказалось значительно проще, доктор. Дело-то было не в Милочке. А в ее папе. Папа ее был директором страшно секретного КБ морских приборов. А гениальный мальчик Вася уже тогда вынашивал идею новейшего неконтактного оружия. Вот как просто все объяснилось.

Алик понимал, что она не права, но спорить пока не стал:

— А комсомольское собрание было? А исключение его было?

— А как же! — вскинула голову Светлана. — Разве мы могли ему это простить?

— Кто это «мы»?

— Я и мама. Пришлось все рассказать ей. Кавказская женщина решила его наказать. Там не прощают такую обиду. Был бы у меня родной брат… даже хотя бы двоюродный. Но у меня никого не было. Никого… И мать решила отобрать у него самое дорогое. Его мечту о профессии. То есть, проще, вышибить его из института. Но нужен был повод. Сессию-то он все-таки сдал. На отлично сдал. Нужен был повод, чтобы никто не подумал, что всему виной я. Николай Николаевич Паршин, наш доцент, старый знакомый отца, и придумал его. В каких-то бумагах он откопал, что Васин отец служил при Сталине в КГБ, участвовал, что ли, в каких-то кровавых репрессиях. А Вася при поступлении это скрыл. За это и ухватились для начала.