Атаман Ермак со товарищи
Шрифт:
— Да это ихние лесные дела… Сами разберутся.
— Они сами разбирались — пока нас не было! сказал Пан. — А теперь мы здесь власть и оборона.
— Да вы чо? — сказал возница. — Их вон двести, а нас? И половина огненного припасу смокла!
— Ты ясак берешь? — спросил Пан.
— Дак мы брать не будем — Кучум возьмет!
— Я не про то! Ты берешь ай нет? А коли берешь кажи оборону! Пастух стадо защищает, а не то он — волк, а не пастырь…
— Надо брать! — решил Мещеряк. — Куда деваться! Дороги уже непроходны… А во-вторых, мы тута супротивников оставим,
К городищу шли скрытно и спешно. Хотели ворваться за стены изгоном. Не вышло. Казаков сторожа заметили издали — успели завалить ворота бревнами — не проломишь!
Городок Нимньюань стоял на высокой обрывистой горе, подойти можно было только по тропе, которая простреливалась отовсюду. Сунулись было к стене хорошо, сообразили на кольчуги по нескольку одежек натянуть да пустить в дело только тех, у кого железные шлемы, каски были да забрала, — от стен шли как ежи — стрелами истыканные. Кабы не доспехи — все бы под стенами полегли.
Ходили на приступ первый день, ходили на приступ ночью, пытались перелезть через стену под утро… И весь второй день бились — подбегая и откатываясь от стен. К вечеру изнемогли.
Защитников урочища было во много раз больше, чем нападавших казаков. Огненного боя — главного преимущества казаков — они уже не боялись — видать, были там вой опытные, ходившие за Камень русские поселения громить. Встречались, видать, и с пушками, и с рушницами. Прятаться от них умели, а пушек — проломить стену — у казаков не было…
Чего делать станем? — спросил Пан Мещеряка. — Не дается, вишь ты, крепостица.
— Надо брать! — сказал обгорелый, с опаленными бровями Мещеряк. — На дорогах ходу не стало — распутица. И по реке лед идет. Куда нам деваться? Завязли.
— То-то и оно… — вздохнул Пан. — Нельзя не паять! Поляжем все тута, а как там наши? Ведь коли мы припаса не привезем — помрут с голоду. Вряд ли им сейчас через татарские улусы остяки ясак съестной возят.
А ежели не возьмем, а все тута ляжем — так и новее возить перестанут!
Толковали о том, как взять город, все, кто не спал, опасаясь вылазки из городища.
Вспоминали, кто и при каких приступах участвовал да как ко городу иному приступали.
Надоть гуляй-городок ладить! — сказал молчаливый рябой казак. — Иначе не взять.
А как ты его покатишь? Вона распутица какая. Огрузнет все!
Как подкатывать, не знаю… — стоял на своем рябой. — А только ежели мы с этой стороны не подойдем вровень к стенам да по переходу за стену не перебежим, в городище нам не попасть. Рушницами стены не проломить! Были бы пушки — другое дело!
Перебирались все возможные варианты, и ничего придумать не удалось. Крепкий городок на высокой горе казался неприступным.
— Хоть бы за стены попасть, а уж там бы мы в тесном бою посчитались… — вздыхал Пан.
На приступ пошли еще затемно. Потому и не спал никто. В темноте, положив на плечи наскоро сколоченные лестницы, бревна с зарубками, по которым можно было, не скользя, подойти
к стенам вплотную, полезли на горушку.Часовые на стенах заметили казаков поздно, когда некоторые уже были под самым частоколом.
Стрелки выбежали на стену, осыпали в темноте казаков стрелами, но били не прицельно и урону не причинили. Надсаживаясь, пятеро казаков на длинном шесте ухитрились перекинуть через стену завернутый в тлеющее тряпье бочонок с порохом.
За стенами закричали-завопили татарские сотники. Кричали, чтоб воду несли, чтобы пожар заливали…
В этот момент грохнул порох. И высокий столб огня полыхнул выше стен.
— Сары а кичкоу! — прохрипел Мещеряк, и казаки, пользуясь суматохой в городке, успели-таки приставить лестницы и, как муравьи, полезли на приступ со всех сторон.
Бочонок с порохом попал в сенной склад около конюшни, где стояли татарские кони. Ослепленные пожарищем, защитники крепости растерялись и опомнились, только когда со всех сторон с гиком и свистом на них пошли врукопашную казаки.
Отмахиваясь страшными своими бердышами, крутясь волчками с двумя саблями, без щитов, словно бы обезумев, Пан, Мещеряк и еще человек пять казаков теснили толпу оборонявшихся, пока сзади им не крикнули свои:
— Ложись!
Первые среди нападавших пали камнями на землю, и через их головы грохнул плотный залп, будто огненной метлой очистивший широкое пространство около стен.
Оборонявшиеся спешно разбирали завал у ворот. Створки со скрипом растворились, и на неоседланных конях, держась за хвосты, побросав оружие, татары, вогуличи и остяки — храбрые за стенами — ломанулись к темневшему спасительному лесу. Это была бы их гибель, если бы под стенами крепости кто-нибудь из нападавших оставался. Но там не было никого! Все казаки уже были в городе. Ни догонять бегущих, ни пленить врагов им было некем!
Поэтому бежать из городка не мешали, а как выскочили последние, и ворота затворили!
С рассветом собрали всех раненых и убитых. Велели остякам оповестить, что каждый безвозбранно может приехать и забрать своего, живого или мертвого. Сосчитали и своих погибших — восемь человек. Раны были не в счет. Ранены легко были почти все.
Тут, в городке, и переждали ледоход, благо припасов было на долгую осаду приготовлено много.
Ледоход и подвел казаков… Из Бояровых юртов выплывали по чистой воде, а подошли к Нимньюаневу городищу — река-то еще льдом забита — не пройти. Завязли. Потому и брать городище пришлось, и товарищей хоронить.
Тоскливо глядели казаки со стен, как, теснясь и наползая друг на друга, плывут вниз по реке льдины на полночь, и несть им конца и края.
Ледоход закончился как-то сразу. Припекло солнышко. И льдины хоть и проплывали, но уже по одной, по две. Разлившаяся на несколько верст река подступала к самым стенам городища.
— Ну что сидеть-то, — торопили атаманов казаки, — плыть надоть!
— А ну-ко, опять завязнем? От Бояра выходили — река чистой была, а тут вон как!
— Тут все реки на полночь текут! А на полночи еще мороз стоит. Все льдом забито. Надоть погодить.