Аукцион начнется вовремя

– Я ничего не понимаю и жалко, что так... Но я поеду.

– Возьмите плащ, кажется, собирается дождь. Куда вы?

– Диме записку... И плиту выключить надо.

Лохматый, сильно горбящийся Сева еле переставлял длинные ноги, пока его вели к кабинету Бутырцева, войдя, распрямился, и лицо потеряло сонно-флегматичное выражение.

– Как вы могли ему это разрешить?
– быстро подошел к нему подполковник.
– Мы не знаем куда и зачем он отправился... То есть не знаем ничего! Как вы могли разрешить, я вас спрашиваю?

– А как я мог не разрешить?

– устало потер глаза капитан Панин.
– Вы его знаете не хуже меня, а кроме того, он просто сказал, что ситуация изменилась и требует энергичного действия. Добавил, что даст знать о себе, и весь разговор на том кончился.

Сагарадзе и Сенчаков смотрели на Бутырцева, ожидая дальнейшей грозы, Таганцев сочувственно посматривал на Панина.

Подполковник подошел к окну, выбил пальцами дробь по подоконнику.

– Он хотя бы вооружен?
– спросил он, оборачиваясь.

– Нет, не думаю, - медленно ответил Панин.
– Его оружие у меня.

– Может быть, опять решил что-то довыяснить, товарищ подполковник, осторожно предположил Сенчаков.

– Он вот так довыяснял на стоянке катеров!
– резко развернулся Бутырцев.
– И тоже, как вы помните, безоружный. Тогда все, правда, обошлось.

– Я передал ему все ваши пожелания, в ваших выражениях, после той истории, - сказал Панин.
– Он обещал...

– Исправиться, да?
– подхватил Бутырцев.
– И, как наблюдаем, держит свое слово. Простить себе не могу, что согласился с ним и за Воронцовым не велось наблюдение!

– Я считаю, что в этом случае его мнение справедливо, - Панин подошел к дивану. Таганцев подвинулся, и капитан сел, с облегчением вытянув ноги. Воронцов не чета остальным, меха мы, может быть, и нашли бы, но по тому, как все сложилось с Лоховым, сам мог вполне выкрутиться... Да и наблюдение засечет с ходу, настолько умная и осторожная бестия!

– Да, не откажешь, - согласился подполковник и сел за свой стол.
– А пока у нас ни мехов, ни Воронцова... Таганцев, распорядись насчет чая капитану Панину. Я бы тоже выпил горячего.

Ветер гнал тучи с залива, на лобовом стекле густо множились капли. Мальцев запустил стеклоочистители.

– Выключите радио, - попросила Русанова.
– Я не люблю оперетту... Слишком много страстей понарошку.

Он послушно выключил приемник.

– Вам не дует? Я прикрою...

– Нет-нет, как раз хорошо. Совсем другой воздух, дышится легче... У вас есть сигареты?

– Конечно, вот, - Мальцев протянул пачку и усмехнулся.
– Чтобы дышалось совсем легко, да?

– Я почти не курю. Только иногда. От волнения.

– Мне очень жаль, и я все объясню при случае. Если бы не обстоятельства...

– Оставьте, Виктор. Раз надо, значит, надо... Думаю, без крайней нужды вы меня не вывезли бы. Хотя и мне жаль, что всегда разрешаем обстоятельствам диктовать свои условия.

"Волга" обходила одну машину за другой. Грузовики отставали с протестующим гулом.

– Я не знала, что вы из Москвы на машине.

– Она местная. Взял у товарища. Сам еще не скопил.

– А вы способны копить? Не думала.

– Я и не умею, - светлые "Жигули" упорно не давали обойти себя, он утопил педаль газа поглубже, обошел все-таки.
– Скажите, вы... часто думаете обо мне?

– Все время, - сразу и спокойно ответила Елена Андреевна.
– Мы не слишком быстро? Могут остановить.

– Я слежу, не притаились ли где, если замечу, успею сбросить... Или удеру. Вы говорили, когда поворот?

– Так не объясню. Но определю, как только увижу, - она засмеялась.
– Не хватало еще, чтобы за нами гнались, а мы удирали! Я умру от страха.

– Разве вы трусиха? Совсем не похоже.

– Это как когда... Когда злюсь, мне все нипочем. А вообще трусиха скорее. Ой, тише, тише: во-он за той будочкой направо!

– Это остановка автобуса. И налево здесь нельзя вовсе... Повернем вправо.

Вскоре съехали и с этой дороги, узкая, намокшая от дождя полоска бетонки, петляя, привела к тупичку.

– Эта дача?

– Да.

Очень большой дом за деревьями виделся темным. Мальцев еще вгляделся за ограду и выключил мотор.

– Посидите, пожалуйста... И я вас прошу ни в коем случае не оставлять машину! В ней и права, и техпаспорт, и прочее. Думаю, что не задержусь.

– Я подожду, разумеется, но выйду на воздух.

Петли калитки оказались смазанными, желтый песок на дорожке тщательно утрамбован.

От машины Русанова видела, как, взойдя на веранду, Мальцев подергал дверь и спустился по ступеням назад. Постоял, зашагал неспешно, огибая дом.

Она открыла дверцу, взяла с сиденья сигареты, но не закурила и бросила обратно. Еще посмотрев вокруг, захлопнула дверцу, мысль, что кто-то в столь безлюдном месте попытается угнать или обокрасть машину, показалась напрасной.

За открытой калиткой у низкого серого флигеля пестрела цветами круглая клумба. Русанова вошла в калитку, двинувшись по желтой дорожке, оглянулась на "Волгу", пошла дальше...

Каменный флигель окружали кусты жасмина и сирени, два окна светились. В тамбуре за первой дверью царил полумрак, открыв вторую, Мальцев попал в кухню, и туда, из глубины флигеля, вошел Воронцов с тарелкой в руках.

– О! Явление Христа... Ты какими судьбами? Один?

Доброжелательное удивление выражало его лицо, и Мальцев кивнул:

– Пока один... Не очень надеялся, что застану. А местечко хоть куда! Зачем пропал? Я весь день проискал.

– Проходи... Зачем? А что там делать сегодня... Завтра тарарам начнется, завтра и поработаем.

– Я думал, нет никого. Зашел в тот дом - не зашел, а подошел - так он заперт... И каталки твоей не заметил.

– Она в гараже, - Воронцов поставил на стол коньяк и рюмочки.
– Гараж за деревьями, посмотри из окна. Не гараж - дворец! Как все здесь. Но меня в целях воспитания всегда держали на скудной выдаче... Давай выпьем, заодно расскажешь, какое дело принесло.