Авеню Анри-Мартен, 101

— Что вы хотите, дорогая, я не единственный, кто предпочитает скорее потерять друга, нежели упустить возможность блеснуть своим красноречием.

Леа решила оставить эту тему.

— Вы так и не сказали мне, каким образом собираетесь спасти Сару.

— Вы действительно хотите это знать?

— Да.

— Я не могу доверить вам этого. Если вас арестуют, вы… Не спорьте, конечно же, вы заговорите, это всего лишь вопрос времени и способов. Я скажу вам только то, в чем вы сможете мне помочь. Посмотрите, вот мы и пришли к склепу, где я хотел бы оставить эти цветы.

— Кто здесь похоронен?

— Полина Тарн. Вам это, конечно же, ничего не говорит… Это поэтесса-лесбиянка, которую Моррас называл «сестричкой Бодлера», а великая Колетт описала в «Этих удовольствиях»… Она умерла совсем молодой, подорвав свое здоровье алкоголем и наркотиками. Она опубликовала поэмы под именем Рене Вивьен; некоторые из них хороши и трогательны, как и она сама.

Поцелуи твои мне горьки, словно слезы, В ночь, когда не слышны даже птиц голоса, Мы в экстазе слились без любви — Как насильник и жертва…

— Как будто обо мне. Эта женщина, любившая только женщин, говорит о них так, как я говорю о мальчиках. Послушайте эти стихи:

Как грабитель в предвидении редкой добычи, Я дрожу в лихорадке, когда меркнет закат, А с рассветом с постели твоей я встаю, торжествуя, И в триумфе моем — победившего варвара крик!..

— Неплохо, а? Что вы об этом думаете?

Леа наклонила голову и произнесла с обезоруживающей улыбкой:

— Уверена, что даже на смертном одре вы все еще будете говорить о литературе.

— Да услышат вас небеса, это действительно единственная вещь, ради которой стоит жить.

Он просунул букет фиалок через прутья решетки и уперся в нее лбом.

— Помолись за меня, забытая сестричка… — начал он и затем, не меняя позы, продолжал: — Леа, слушайте меня внимательно. Если все пойдет хорошо, через два дня Сара будет свободна, но она очень больна. Послезавтра, в три тридцать, вы должны быть возле продавца цветов, у входа на кладбище. Подъедет велотакси с серо-желтым откидным верхом. Вы подойдете и поможете выйти женщине в трауре. Это будет Сара. Заплатите за такси. Подадите ей руку и пойдете на кладбище. К вам подойдет молодой сторож, которого вы недавно видели. Вместе вы поможете Саре подняться по лестнице, ведущей прямо к могиле Рене Вивьен…

— Зачем заставлять ее подниматься по этой лестнице?

— Этот путь короче, чем по аллее, а за этой могилой я обнаружил открытую дверь одного из склепов. Я навел справки и узнал, что уже много лет сюда никто не приходит. На фронтоне написано: «Семья Мобюиссон». Откроете дверь. Я смазал петли и сделал ключ, вот он. Отведете ее туда.

Леа взяла ключ и положила его в карман.

— Под маленьким алтарем вы найдете продукты, лекарства и одеяло. Устройте Сару как можно удобнее.

— Это все, что вы нашли, чтобы спрятать Сару? У вас нет места получше?

Рафаэль Маль беспомощно развел руками.

— Я думал о борделе с мальчиками, где иногда бываю, но не совсем уверен в том, что немцы не посещают его тайком. Пока я не могу предложить ничего лучше.

Леа с раздражением вздохнула.

— С вашим планом бегства с авеню Анри-Мартен, по крайней мере, все в порядке?

— Не совсем.

— Как это «не совсем»?

— Имя, которое мне сообщила эта женщина, принадлежит мелкому подпевале. Не представляю, что можно от него получить, даже если хорошо заплатить.

— Зачем тогда выстраивать эту похоронную мизансцену, не будучи даже уверенным в том, что она пригодится?

Он скорчил печальную гримасу.

— Не браните меня, у меня нет никакого практического опыта. Но я хорошо подготовил это укрытие. Обещаю вам вытащить ее оттуда. У меня уже есть другая идея. В любом случае, если я не передумаю, через два дня она будет в этом склепе…

— Мертвая?

— Нет, живая. Когда все устроите, дайте ей ключ, пусть закроет за вами дверь. Объясните, что ночью мы заберем ее. В полночь постучат в дверь, и она услышит: «Будь разумной, о, скорбь моя, и успокойся…» Она должна ответить: «У мертвецов, несчастных мертвецов, странная скорбь…»

— Опять литература!

— Поэзия, мадемуазель, поэзия. После этого она отворит дверь и последует за пришедшим.

— Но она умрет от страха, проведя полночи взаперти в этом склепе!

— Сара — отнюдь не та женщина, которая может испугаться, даже в могиле, даже среди призраков.

— Замолчите, не хватало еще этого…

— Вы, конечно же, предпочитаете Мазуи и его ванну?

— Думаю, что предпочла бы все-таки призраков семьи Мобюиссон.

— Мне нравится ваше здравомыслие!

— Перестаньте смеяться!

— Вы все поняли?

— Да. Но скажу вам одно: если, к несчастью, случится так, что Сара не выберется оттуда или, выбравшись, будет вновь арестована, я буду считать, что это вы в ответе за все, я убью вас или… выдам вас…

С какой нежностью он на нее посмотрел!

— Я ни на секунду не сомневаюсь в том, что ваша месть будет ужасной.

8

Когда Леа вернулась на Университетскую улицу, в квартире царила необычная суматоха.

Даже не дав ей снять канадку, Франсуаза, смеясь, схватила ее за руки и закружила — это была одна из любимых забав их детства.

Сначала Леа пыталась вырваться, но сестра держала ее крепко.

— Кружись, прошу тебя, кружись…

Леа сдалась: взявшись за руки, они кружились все быстрее и быстрее, визжа, как маленькие девчонки. Они забыли обо всем: исчезли стены прихожей, холод парижской зимы, серые тона военного времени… Прикрыв глаза, они оказались в мире ярких красок лангонского лета, солнца, заливающего террасу, равнин, теряющихся в бесконечности: им послышался веселый голос матери: «Франсуаза, Леа, да остановитесь же, голова закружится, и вы упадете!»

Ах! Ну и пусть кружится голова, пусть этот круговорот прогонит прочь видения и страхи последних дней! Лишь бы не слышать по радио Виши слащавый голос Тино Росси, который с утра до вечера воспевает Работу, Семью и Родину!

Не видеть вывешенных в метро, на деревьях, на дверях мэрий списков расстрелянных заложников! Не встречать на улицах детей и стариков с желтыми звездами на груди! Избавиться от стоящего в ушах крика изнасилованной и истерзанной Сары! Не чувствовать себя такой покинутой… такой одинокой! Одинокой… Лоран… Лишь бы это кружение не прекращалось! Лишь бы не разжались сжатые пальцы! Лишь бы все забыть… быстрей… еще быстрей…