Автобаза
Шрифт:
– Вы же сами мне его навязали. Один из самых прибыльных маршрутов отдали. Или не так?
– Вот о нем и поговорим. Я недоволен Величко...
– Я тоже.
Хорошилов пропустил замечание директора мимо ушей. В другой раз возмутился бы. Но сейчас надо было терпеть этого мужлана.
– Я подозреваю, что Величко ведет двойную бухгалтерию. Получается, вместе с нашей... то есть моей, - тройную. Если прибавить ту, что для государства, то вообще со счета сбиться можно.
– Да уж, намудрили вы, Борис Евгеньевич.
– Он и мне как кость в горле...
Сказал - и осекся. Хорошилов понял, что выдал себя. Значит, большой босс не он. Есть люди покруче.
– Мне от вас и нужно-то было - дискету с файлами из компьютера Величко.
– Вот она, - невозмутимо продемонстрировал дискету Глотов.
Хорошилов машинально протянул руку и тут же отдернул, ибо это было проявление слабости. Глотов сделал тот же жест. Причем получилось синхронно, как у детей в песочнице. Первым опомнился Борис Евгеньевич.
– Ну хорошо...
– Он поднялся, налил в две рюмки.
– Сколько хотите?
– Ничего не хочу. Хочу знать истинное положение дел. Часть материала мы расшифровали, вторую пока не смогли.
Глотов притворно вздохнул и хлопнул рюмку дорогого коньяка.
– И что же вы расшифровали?
Глотов выразительно посмотрел на пустую рюмку. Он сознательно решил играть клоуна, и что самое интересное - получалось.
– Вы прекрасно знаете, о чем я говорю. Величко, отправляя за товаром машину в рейс, не выпускает ее порожней...
– И правильно делает.
– Согласен. Но загружает не от клиентов автобазы, а от своих, левых. Я не знаю, кто его друзья, с этим надо еще разобраться, но подозреваю, что и на том конце маршрута происходит нечто подобное. Особенно когда груз в тоннаже, но компактен.
– На перегрузе работает?
– Может, и на контрабанде.
– Сколько?
– Я же сказал: нисколько.
Теперь ничего не понимал Борис Евгеньевич, но на всякий случай потянулся с бутылкой к рюмке Василия Степановича, тот прикрыл ее ладонью.
– Мои долговые счета...
– Боже, когда это было...
– Бросьте. Я знаю, ваша бухгалтерия хранит их вот здесь, - Василий Степанович постучал себя пальцем по лбу, - и в сейфе. Где-то в этом доме.
– Скажите еще - под матрасом.
– Вдруг там ничего нет?
– Мы оба знаем, что есть.
Помолчали. Стало слышно, как внизу за окном повариха препирается с рабочим по кухне. Тот не хотел выносить отходы.
– Нет у меня ваших счетов. Это только в идиотских фильмах показывают встроенные в стены сейфы. А в банке система защиты. Своя ячейка, и открыть ее можно только при соблюдении определенной процедуры.
– Я тонкостей не знаю. Пишите расписку. По всей форме. С номерами счетов. Память у вас отменная. Что касается нотариального заверения, это мои дела.
Хорошилов подошел к рабочему столу и принялся писать на гербовой, то есть на своей, бумаге с водяными знаками.
Василий Степанович позволил себе расслабиться и стал разглядывать обстановку кабинета. Ему понравилось, хотя все несколько тяжеловесно.
– Вот, возьмите...
Глотов прочитал расписку и протянул дискету Борису Евгеньевичу.
– Можете идти, - снова обрел барственный тон Хороши лов.
...Надо смириться с неизбежным. Еще найдется пара крючков, на которые он поймает Глотова, да и не сможет нынешний лжедиректор найти столько денег, чтобы создать новое предприятие. Кто ему даст? А вообще, все не так плохо: Хороши-лов имел в запасе несколько лихих автографов, однако банк выдавал только по одному, заверенному, образец хранился
в памяти компьютера и у управляющего .– Хороший у вас коньяк, Борис Евгеньевич. Как человек честный, скажу копия у меня имеется и находится в надежных руках.
Глотов пошел к дверям такой же независимой походкой, какой входил, но на полпути остановился.
– Что еще?
– начал закипать Хорошилов.
– Ключики. Хорошая у вас машина. А охранника сильно не журите. Он так головой о лестницу ударился, что плохо соображает.
Глава 37
СОПЕРНИКИ
Дорога для россиян - совсем не то, что дорога для чеха, француза, австрийца или венгра, которые на электричке могут пересечь свою страну из конца в конец в считанные часы.
Дорога - это комедия и трагедия, фарс и эксцентрика. Нигде, как на дороге, люди не бывают так откровенны друг с другом, ибо они - случайные попутчики. Здесь любят и ненавидят, сходятся и расстаются, завязывают деловые знакомства и рвут с прошлым. Дорога располагает к философским размышлениям и будит тоску.
Дальнобойщики, например, чаще всего берут путешествующих автостопом, чтобы те развлекали рассказами, новостями, а то и песней.
В кабине Ласточки находилось трое, но двое в основном молчали - говорил Климов, без устали и без перерыва. Эта его черта характера была уместна в застольях, но не привлекала женщин - он выглядел легковесным, несерьезным. Легкого человека воспринимали как легковесного.
За стеклами кабины мелькали пейзажи Малороссии, гениально описанные Гоголем, а Генка заливался соловьем:
– Лечу из Владика. Место досталось в проходе. С одной стороны хорошо - все видно, напитки опять же тебе первому достаются. А у окошка...
– Иллюминатора, - поправил Дима; ему очень не нравилась Генкина активность, хотя, не будь рядом Ольги, с удовольствием бы слушал треп напарника.
– Ну да, иллюминатора. Так вот, сидит крепыш и неотрывно смотрит в окно... в иллюминатор. Ночь-полночь, ничего, кроме звезд, не видать, а он полтора часа туда пялится. Я у него спрашиваю: чего узрел? А он тычет пальцем в иллюминатор, смотри, говорит, там искры. Горим, что ли? Действительно, хвост турбины раскален, как положено, и искры летят. "Ты в первый раз летишь?
– спрашиваю. "Да, раньше только поездом". И решил я над ним подшутить. Это ничего, говорю, ты только не паникуй, а то женщины и дети сорвутся с мест, забегают по салону, нарушится балансировка, тогда точно гробанемся. А экипаж у нас опытный, сам слышал, командир корабля пилот первого класса, посадят. Это называется аварийная посадка. Нас в Хабаровске уже сотня пожарных машин на полосе ждет. А до Хабаровска еще час лета. Крякнул морячок - он из торгового флота оказался, полез за ручной кладью. Открывает чемоданчик, а там... Мать честная, бутылочки подарочные спиртного со всего света. Мы с ним половину боезапаса уговорили. Морячок все изумлялся, как мужественно стюардессы встретили опасность. Совестно ему стало. Они улыбаются, а он белый, как простыня.
– Короче, Склифосовский...
– Короче, сели мы в Хабаровске. Мой как сошел с трапа, так на бетонку рухнул и давай ее целовать. Пассажиры смотрят на него и диву даются. Никто ничего понять не может...
– Не погонял он тебя по аэровокзалу?
– Не-а. Билет сдал и дунул на вокзал.
– Врать ты горазд, Гена...
– Вот те крест.
Климов без малейших укоров совести перекрестился на монастырь. В лучах клонящегося к закату солнца, его купола тяжеловесно и утомленно отдавали миру накопленное сусальным золотом тепло и свет.