Автово
Шрифт:
— То-то я гляжу, что наша комната как-то не так выглядит. Теперь всё понятно.
— Ага, Султан говорит, что во всём виноват твой спирт.
— Пахому сказать «спасибо» надо. Классно развел! Ну, ладно, а дальше?
— Во-вторых: (и это самое главное) больше всего напились братья Рябушки. Те, вообще, чуть ли не по столу бегали. А потом пошли Коммунисту морду бить.
— В смысле?
— В прямом! Наш Рябушко рассказал братику, что Проскурин — редкая гнида, а тот и рад возможности помахать кулаками.
— Ну?!!!
— Гну! Пошли в 315-ую, Проскурин спал, так они его прямо в кровати и избили.
— Очень
— Там был Чеченев, но он решил не вмешиваться. Да и что он мог сделать? Братишки сильно разбушевались, ещё бы и ему досталось. Теперь у Коммуниста вся рожа в синяках. Смотреть больно.
— Да, Коммуниста я, конечно, терпеть не могу, но такое не пожелал бы даже ему. И что теперь Рябушки?
— Ничего! Поиграли и спать пошли.
— Да-а! — только и ответил я. — Действительно, пропустил массовочку. Слушай, у тебя ключ есть? А то я уже окончательно продрог.
— Есть. Сейчас в 211-ую сбегаю.
Через несколько секунд Владик отпирал нашу родную 215-ую. Но тут нас ожидал облом. Коварная Лариса закрылась изнутри на щеколду, а замок даже не закрывала.
— Лариса! Лариса-а-а-а-а-а! — набравшись храбрости, заорал я. Обрадовавшись дополнительной возможности сделать гадость, Владик начал истошно барабанить в дверь.
На сей раз помогло. Минуту спустя послышался звук открываемой щеколды, и перед нами предстала заспанная и недовольная Лариса. Я наскоро объяснил ей ситуацию.
— Всё поняла, — зевая во весь рот, сказала она. — Ложись, я к себе пошла.
— Только учти, Галя тебя ни за какие коврижки не впустит!
— У меня ключ, — пробормотала она и скрылась на лестнице.
— Ну, ладно, — сказал Владик, — ты тут спи, я тоже пойду досыпать в 211-ую, а то уже восьмой час.
Ну, вот, наконец, я у себя. Переступая через опрокинутые стулья и валявшиеся занавески, я добрался до кровати и рухнул на неё прямо в одежде. А через мгновенье я уже крепко спал.
Проснулся я от какого-то странного ощущения, как будто в комнате был кто-то посторонний. Приподнявшись, я осмотрелся и остановился на двери. Оттуда выглядывала до боли знакомая рожа Бабы Жени.
— Кретин, — подумал я про себя, — конечно же, забыл запереть дверь. Хорошо, если ещё ничего не украли.
Торчащая из двери рожа внимательно оглядывала комнату и, наверное, как раз об этом и помышляла. Её взгляд блуждал по столу, объедкам, перевернутой мебели и, наконец, перешёл на меня. Увидав, что я валяюсь на неразобранной кровати в одежде и посмотрев на моё мятое лицо, она как-то странно заулыбалась, подмигнула мне одним глазом и лукаво произнесла:
— Неплохо погуляли, да?
Затем, всё также улыбаясь, она закрыла за собой дверь и пошла по коридору, громыхая своей шваброй.
Я посмотрел на часы — было около девяти утра. Скоро уже должны проснуться первые пташки, так что спать дальше не было смысла. Я встал и пошёл умываться. Через полчаса показались первые посетители — Галя и Чеченев.
— Ну, как, Галя, классно поспала? — спросил я.
— Ага, вот пришла за посудой.
— Да ладно тебе, садись, сейчас чай попьём, мы ведь с тобой вчера не пили.
— И я тоже попью, — заявил Чеченев, — мне вчера чаю почти не досталось.
За чаем я рассказал Гале о том, что случилось ночью, Чеченев вставлял необходимые комментарии, как вдруг в дверь постучали,
и к нам вошла жертва Рябушкинских монстров. Всем пришла на ум пословица: «Вспомнишь говно — вот и оно», но никто не решился произнести её вслух. По крайней мере, сейчас.— Миша, — поражённый увиденным зрелищем, начал я, — мне всё рассказали, но я даже и не думал, что…до такой степени.
На Коммуниста страшно было смотреть. Его лицо, полностью опухшее до неузнаваемости, было всё сплошь синим и представляло собой чудовищных размеров синяк. Я даже и не представлял, что человека можно так разукрасить. Неужели Рябушко способен на такое?
Я предложил Проскурину чаю и узнал от него, что наш Рябушко в последний момент испугался и почти ничего не делал, впрочем, виноват он от этого меньше не стал, а мутузил его только братец.
— А он-то с какой стати? — резонно удивились мы. — Ведь он тебя даже не знает! Только по рассказам Рябушко-старшего. И уж если кто тебя и бить должен, извини, Миш, конечно, то только сам Рябушко Андрей Батькович.
Внезапно в дверь снова постучали и показался старший из братцев (опять пословица сработала). Но, увидев в комнате Коммуниста, он сразу же отвалил.
— Ну, и что ты теперь делать будешь? — поинтересовалась Галя.
— Пойду в больницу, потом в милицию и напишу жалобу.
После завтрака я начал прибираться. Столы были растащены, кровати затащены, всё встало на свои места, посуду разобрали, и осталась только чья-то лишняя тарелка.
— Рыжий, ты мою тарелку не видел? — послышался радостный голос Лёши.
— На вот, возьми, — ответил я, и, подумав, добавил:
— Значит, Рыжий?
— Рыжий, а кто же ещё, я теперь по-другому и называть тебя не могу!
— Отлично! Рыжий так Рыжий!
— Ну, ладно, Рыжий, пока!
Во мне всё внутри ликовало от радости. Наконец-то, я сделал что-то, что заставило говорить обо мне. Я изменился, у меня теперь новый имидж, новое имя. Теперь всё изменится. Интересно, знал ли Лёша, что открыл в моей жизни новую страницу? Скорее всего, нет. Слово «Рыжий» мне конкретно нравилось, и я смутно понимал, что мне оно подходит, но сам ещё не знал почему. И всё тот же Лёша объяснил мне потом, что «…Рыжий ты не только из-за цвета твоих волос. Рыжий — это состояние твоей души…» И я понял, что это, действительно, так. Вся моя жизнь на протяжении многих лет (а особенно в последнее время) была такой…такой…ну, короче рыжей, и по-другому это объяснить нельзя.
Так что, может быть, это даже и хорошо, что задуманный мною цвет волос не получился, а получился этот рыжий. Кто знает, если бы не это обстоятельство, может быть, я до сих пор и не понял, кто я есть на самом деле.
Но теперь-то я знаю, и все знают. «Эпоха Рыжего» началась, и, надеюсь, никогда не кончиться.
Спасибо, Лёша!
ЧАСТЬ 8. Крик души
Питерская погода неожиданно порадовала нас долгожданным солнцем. Обрадованная этим, историчка повезла нас в Павловск. Там мы сделали нашу первую групповую фотографию около памятника Павлу I. Причём, что интересно, от Павла остались только ноги (на фотографии). Сама же фотография получилась просто безобразной, что и должно было случиться, учитывая наше сильное желание сфотографироваться всем вместе.