Автово

— Нормальный чай, — констатировал я, — чего придираешься? Сегодня ведь только утром заваривали.

— Ба-а-а! — ответил Рудик, наверняка, сам не зная, что он хотел этим сказать.

— Вот тебе и «ба-а-а», — сказал я. — Чай у тебя нормальный, это у меня помои.

— А почему? — наконец-то, послышался резонный вопрос.

— А потому, — с этими словами я выхватил проклятую баночку из-под лекарства и поставил её перед удивлённым Рудиком. — Вот!

— Что это? Сахар?

— Ага, три раза сахар! Это — сода, обычная пищевая сода, которую кладут в миллиграмных количествах в тесто — это моя мамочка думала, что я здесь хлебопекарню открою. А я положил этого дерьма в чай целых две ложки! Это же просто невозможно пить!!!

До Рудика, наконец-то, дошло, что с его органами всё в порядке и, выйдя из оцепенения, он принялся яростно хохотать (замечу, что зрелище яростно хохочущего Рудика — явление очень редкое в наше время и само по себе является уникальным).

Смотря одним глазом на трясущийся уникум, другим я в это время обнаружил ещё одну банку-склянку, ранее мною незамеченную.

— А это ещё что такое? — спросил я, дождавшись конца истерики.

— Владик себе новое лекарство купил. Кажется, от бронхита, чтобы не харкаться.

— Да иди ты, — отмахнулся я от него руками, — быть такого не может. Ещё не изобрели такого лекарства, чтобы Владичка перестал отхаркиваться. А если бы изобрели, мы сами с тобой давно бы уже ему купили — хоть поспали бы спокойно. Ладно, давай сюда это лекарство, не пропадать же моей соде.

— Что ты хочешь сделать? — с ужасом спросил Рудик, смутно догадывающийся о моих последующих пакостях.

— А что, не мне же одному страдать!

С этими словами я насыпал соду в ложку и умудрился затем высыпать её в узкое горлышко Владиковского лекарства. Хорошенько взболтав полученную смесь, я поставил флакон на место.

— А если он заметит, — всё с таким же ужасом произнёс Рудик.

— Так ведь это самое главное, — обиделся я. — На кой тогда мне всё это нужно, если не будет никакого эффекта?!

— Чего ты над ним издеваешься?

— Не знаю, злой он какой-то стал.

Не знаю, как дотерпел Рудик до возвращения Владика, но стоило тому появиться, как Рудик через каждые пять минут стал напоминать, что ему пора принять лекарство.

— Ах, да-да! — спохватился, всё-таки, через полчаса Владик и, отлив из флакона определённую дозу, с наслаждением выпил содержимое. Рудик зачаровано смотрел ему в рот. Я лежал на кровати и тоже одним глазом пытался увидеть реакцию больного.

Владик молчал и занимался своим делом. Наконец, молчание стало просто невыносимым, и Рудик, стараясь, чтобы его голос звучал как можно более небрежно, спросил:

— Ну, Владик, как лекарство?

— А? Чего? А, лекарство, да ничё, нормальное, вкусное даже. Хочешь попробовать?

По комнате пронёсся протяжный стон — это я, уткнувшись лицом в подушку, трясся мелкой дрожью от раздирающего меня смеха и одновременно ругал себя за тупость.

Действительно, это каким же надо быть идиотом, чтобы забыть тот случай с тушёнкой, когда Владик ещё сомневался — можно ли её есть или нет. Ничего не попишешь — у человека напрочь отсутствуют вкусовые рецепторы…

Каждый день — три раза в сутки — я упражнялся в своём новшестве. И уже через неделю закончилась моя первая пачка «Camel». Выкуривать три сигареты в день было для меня более чем достаточно. Пока никто об этом ещё и не подозревал.

Первым увидел меня с сигаретой Наиль. В один прекрасный день я после полуночи от нечего делать прохаживался по нашему коридору. Обычно в это время общага ещё не спит, но сейчас было на редкость тихо. И я решил закурить прямо здесь. Честно говоря, мне надоело делать это втихомолку, так что пора было выходить из тени.

В коридорной тишине зловеще раздался скрежет двери 211-ой, и передо мной появился Наиль. Я тут же встал в позу и, делая вид, будто совсем не обращаю на него внимания, вульгарно затянулся. Однако, краем глаза заметил, как у Наиля перекосился при виде меня мордоворот, а затем, придя в себя, с криками: «Рыжий!!! Тебя никто ещё не видел?» он силой выволок меня за собой на чёрную лестницу.

— Рыжий! — всё также ошарашено продолжал он. — Сиди здесь и не высовывайся! Тебя, правда, ещё никто не видел?

Мне стало до такой степени смешно, что я не удержался и расхохотался вовсю.

— Никто, — наконец-то, смог сказать я.

Наиль немного успокоился, закурил и сел на карачки.

— Ну, рассказывай, — начал он, — как ты докатился до такой жизни.

И я рассказал ему о своих творческих начинаниях.

— А почему ты затащил меня на лестницу? — спросил я потом.

— Да ты представь, если кто тебя увидит — какой хай поднимется!

— Вообще-то, это и есть моя цель, так что не мешай мне…

В этот последний семестр предки дали мне с собой ничтожно малую сумму. Так уж получилось. А надо сказать, что к деньгам я всегда относился и отношусь крайне небрежно. Копить их, вообще, не умею, трачу сразу, как только они появляются. Вот и сейчас — стоило мне только приехать, как я тут же купил себе две шёлковые рубашки, в результате чего от моей мизерной суммы практически ничего не осталось. И тогда я принял решение устроиться на работу. Вообще-то, это легко сказать, но не так уж легко осуществить. Хотя работу в Питере найти намного легче, чем в Астрахани. И если бы меня не связывала «школа», то проблемы бы не было. Но «школа» с идущим впереди с флагом Гармашёвым связывала по рукам и ногам. Необходимо было искать вечернюю работу. Можно, конечно, было и ночную, но мне что-то не хотелось.

Выход подсказал Рудик, который тоже был не прочь подзаработать и предложил пойти куда-нибудь в театр, музей и т. п. работать хотя бы гардеробщиками. В этот момент на его лице блуждало что-то типа экстаза, что объяснялось его особой любовью к этим местам.

— Театрал ты наш, — вздохнул я, — что ж, можно попробовать. Только не уверен, что там много будут платить.

— Ну, и что, зато бесплатно будем на все симфонии ходить!

— Это надо же, какое счастье! Всю свою сознательную жизнь мечтал, — съязвил я. — Уж лучше в театре спектакли смотреть.

Подождав для приличия несколько дней и оценив, что на какую-либо другую работу вряд ли можно рассчитывать, подготовившись морально, я схватил Рудика, и мы побежали в свой вояж по питерским заведениям искусства. Путешествие было увлекательным и незабываемым.

В одних местах над нами смеялись и говорили, что вот только студенты у них и не работали. В других местах смеялись мы, когда, вообще, не могли найти что-то типа отдела кадров. В одной премиленькой капелле нам предложили мыть полы часиков эдак с шести утра, на что мы, оскорблённые в лучших чувствах, чуть не плюнули на пол в храме искусства. В театре комедии ждали только монтёров и плотников. Хотя на подпиливание досок в нужный момент под какой-нибудь разрывающей глотку актрисой я бы, пожалуй, и согласился, но вряд ли в этом бы заключалась работа плотника.