Айлин

Не знаю, что со мной, я непроизвольно подхожу ближе, сдавливая ладошку, закрываю глаза, понимая, что я не в силах ничем ей помочь, грудную клетку сдавливает отчаяние.

Склонив голову, на автомате повторяя ее имя, прошу бороться за себя ради нас.

— Моя девочка, все будет хорошо, — сам не разбираю слов, пытаясь уловить ее дыхание, слушаю тишину, которая вызывает во мне дрожь, разрывающая внутренности на куски. Я вообще не помню когда в последний раз переживал подобный стресс

Я понимаю, что она не откроет глаза от моих слов ничего не поменяется, врач сказал, что она на успокоительных, будет спать до утра. Но словно одержимый верю, что она меня все равно слышит.

Поднимаю голову выше, я должен надеяться на лучшее, сейчас никто не может забрать ее у меня. Я почти не чувствую своего тела, онемевшими ладонями веду ладонью вдоль одеяла.

Жуткое жжение в груди мешает дышать полноценно, тяну ладонь к шее, хочу дотронуться до сонной артерии, нащупать пульс и. убедиться, что сердце бьется. И в то же время страшно понять что могу не ощутить под пальцами биение сердца. Вздрагиваю, когда слышу:

— Руки убрал от нее, — поворачиваюсь, вижу на меня движется громила, кажется, Алан, который берет меня за грудки и резко отталкивает. Не бьет только потому что мы в палате.

Не имею ни малейшего желания идти на конфликт, выхожу и почти сразу же натыкаюсь на Руслана Ибрагимовича и лечащего врача. Из того что удается услышать, понимаю, что жизни Айлин ничего не угрожает, есть перелом руки, по эмоциональному состоянию сильнейший стресс вызванный какими — то потрясениями.

Какими?

Когда доктор уходит готовить Айлин на перевозку, уточняю:

— Удалось выяснить как Айлин оказалась на трассе?

— Почти вся цепочка выявлена, — он трет переносицу, — какие-то отморозки затолкали ее в машину, далее выбросили на трассе и скрылись, одного мои люди уже нашли, мы отследили по номерам автомобиля, — закрываю глаза, с ней могли сделать все что угодно.

— К ней применялись насильственные действия? — не знаю как нахожу в себе силы задать этот вопрос, потому что судя по всему она нужна была им для развлечения, зачем-то ее в эту машину посадили насильно.

— Егор те отморозки, чтобы они не сделали, ответят за все, — я вижу тяжелый взгляд мужчины и понимаю, что суд там наверняка будет свой, — в нашем роду такое никогда безнаказанным не останется, — неосознанно сжимаю руки в кулаки. Я не понимаю своей реакции и состояние, я будто нахожусь в личной агонии, онемевшими губами произношу:

— Руслан Ибрагимович отдайте Айлин мне, она мне любая нужна, — дядя Айлин до этого набиравший в телефоне какие — то сообщения, застывает, затем медленно поднимает глаза, мы смотрим не отрывая друг от друга взгляда.

— Что значит отдать?! — я вижу как ходят его желваки, возможно я сказал это не вовремя, а может сама ситуация так сложилась, что мне стало плевать, ведь у них она считается испорченная, или как там они думают, если невинность потеряна. А мне плевать, я всегда буду видеть в ней свою девочку чистую и искреннюю и проживу с ней всю жизнь ни в чем не упрекну.

Я понимаю, что делаю все не так, что говорю не то, что нужно, выражаю свою позицию размыто. В голове только желание ближе к Айлин, чтобы иметь возможность навещать, поддерживать в не простой для нее период.

Не хочу быть чужим, ведь эта девочка стала для меня самой родной на свете и если понадобится я приму любые условия ее семьи, какими бы они не были. Я знаю что смогу дать ей защиту, опору в непростое время, никогда не обижу, буду сражаться со всем миром за нее. Хочу чтобы только в моих объятиях она находила покой и уют. Сильный мужчина это ведь не тот, кто имеет повышенный тестостерон и машет кулаками направо и налево, а тот кто бережет свою женщину.

Точно знаю, что Айлин буду беречь, потому что никто так не питает меня своей женской энергией как она, с ней я чувствую себя достойным, готов ради нее горы свернуть лишь бы она смотрела на меня глазами синего неба, награждая внутренней уверенностью и силой что мы справимся и преодолеем и помочь мне может только влиятельный член ее семьи, коим я вижу только Руслана Ибрагимовича

Я не успеваю слова сказать, он резко хватает меня за лацканы пиджака и сохраняя выдержку не громко поясняет:

— Моли Всевышнего что я знаю твоего отца много лет, сделаю вид что не понял сейчас на что ты мне намекаешь, — он брезгливо отталкивает меня от себя, добавляя, — своими словами ты сейчас нанес лично мне сильное оскорбление, которое только можно нанести мужчине, твои слова расцениваю как посягательство на половую неприкосновенность моей племянницы, у нас за это карают, Егор, потому что защищая честь женщины у нас готова погибнуть вся родня, слабых духом у нас нет.

— Руслан Ибрагимович приношу вам свои извинения, у меня не было такой цели, я только хотел сказать, что готов отстаивать честь и достоинство Айлин, я не знаю как у вас все устроено… — он меня перебивает, я не отвожу взгляда, хотя тяжелый взгляд дяди Айлин вынести трудно ровно как и его слова:

— Вернемся к этому разговору позже, все свободен, Айлин больше не проходит у тебя практику, ровно как забудь о просьбе оставить ее на работу летом, — у меня вся жизнь перед глазами, то чего я боялся произошло очень стремительно, и винить кроме себя некому. В проеме появляется громила, который вытолкал меня минутами ранее, зовет Руслана Ибрагимовича, они говорят на своем языке, скрываются за закрытой дверью палаты.

У меня замирает сердце, но я словно истукан остаюсь стоять в коридоре.

Вариантов как — то оправдать себя я не вижу. Делаю первые шаги, которые даются мне с большим трудом, мысленно проклинаю себя за слова, которые я так коряво и не вовремя озвучил. Язык мой враг мой.

Отец бы явно сейчас сказал, что я вел себя как мудак. Впрочем как и всегда, в нашей семье я гадкий утенок, не состоявшийся сын своего отца. Как часто я слышал это, как часто мне хотелось крикнуть, что я никогда не хотел быть как отец, я другой, я личность!

Добрался до офиса не замечая ничего вокруг. Настроение нулевое: теперь я не то что не увижу больше Айлин, меня к ней уже на пушечный выстрел не подпустят.

Как же там все у них тонко!

И не думал наносить оскорбление, хотел защитить девчонку, спрятать от сплетников и завистников за своей спиной от позора, в котором она не виновата. Только я виноват, что не уберег, не довел до дома, а потому могу помочь, могу оградить ее от переживаний что и кто подумает.

«Защитник, хренов!» в голове мысли самобичевания достигли критической отметки.

В офисе не сразу воспринимаю слова секретаря которая сообщает, что в приемной меня ждет отец. И только когда вижу перед собой родителя, который крайне редко удостаивает меня своим вниманием, не скрывая паршивого настроения, говорю: