Азимут бегства

— Думаю, что мы с полным основанием можем утверждать, что наше убежище обнаружено, — объявляет Габриаль.

— А мои чертовы ребра сильно болят. Никогда никого не бейте, если у вас сломаны ребра.

— Хороший совет. — Анхель улыбается во весь рот.

У них действительно нет иного выхода, Исосселес найдет их рано или поздно, и на этот раз кажется, что это произойдет рано. В дальнем конце комнаты Койот извлекает из бархатного мешочка две матово поблескивающие игральные кости. Все умолкают. Койот бросает кости, подсчитывает очки. Позже он говорит Анхелю, что некоторые решения надо принимать, твердо положившись на случай. Потом Койот проводит час на телефоне, а потом все они проводят утро, переезжая в район к югу от парка Голден-Гейт. Койот называет этот район таинственным, говорит, что никто толком не знает, как он называется, потому что отцы города постоянно его переименовывают. Нулевое пространство, место, где даже эхо не такое, как в других местах.

— Пустое множество, — говорит Габриаль, стараясь одновременно удержать под мышкой шестифутовую грифельную доску и не уронить с плеча мешок, набитый походным снаряжением.

Койот очень встревожен тем, что Исосселес может их найти, и тогда они точно выбьются из графика. Он уже позвонил человеку по имени Луиджи и начинает гадать, когда же тот наконец появится. Этот Луиджи — своего рода курьер. Пора собирать манатки и уезжать в Италию. У него не осталось надежных связей в Европе — он бывал там слишком давно, и теперь на театре военных действия полная пустота, положиться не на кого, если только речь не идет о деньгах.

— Перу. Уругвай. Таиланд. Бирма, — говорит Койот, делая долгие паузы между словами. — Индия, — качнув головой, произносит он напоследок. — Однажды я имел дело с человеком, который провел там десять лет, учась зарывать голову в песок — в буквальном смысле, а потом он провел там еще пять лет, и на этот раз он учился плоско ставить стопы на землю по обе стороны от того места, где его плечи торчали из песка, закидывать руки за спину и в таком виде ходить кругами вокруг кучи песка. Он утверждал, что это самая лучшая техника медитации, и предлагал научить меня, если я соглашусь ему помочь. Он хотел отправить дочь в Америку и перевезти туда свое имущество. Жена его давно бросила, и он не желал, чтобы его дочь воспитывалась, как он выражался, в свамской нищете. Я спросил, почему он решил, что я подхожу для такого дела, и он ответил, что ему рассказала обо мне Земля.

Анхель улыбается.

Койот пожимает плечами.

— Как можно спорить с целой планетой?

— Ты научился? — спрашивает Анхель.

— Его дочь живет теперь в Ивенстоне, штат Иллинойс. Я сделал крюк на обратном пути в Индию и заехал в Иерусалим, познакомился там с Ионией, и в результате я оказался здесь. Но когда все кончится, то я обязательно поеду в Индию к тому парню и проведу десять лет, зарыв голову в песок.

39

Почти шесть. Рассвет тоже наступил только почти. Анхель просыпается резко, как от толчка, садится и прислушивается. В доме тихо. Слышно, что здесь спят люди.

Из соседней комнаты доносится ровное дыхание. Он уговаривает себя, что беспокоиться не о чем — по крайней мере пока.

Сон не возвращается. Анхель поднимается, ставит кофе и ждет с пустой чашкой в руке. Дом ему нравится, хотя полы скрипят и нет крыльца. Но зато перед домом маленький пятачок травы — что-то вроде внутреннего дворика. У Анхеля вошло в обычай пить кофе в дверях, прислонившись спиной к косяку и глядя в пространство. Кухня, даже краска, какой выкрашен дом, напоминают ему о доме, в котором он вырос. Он редко вспоминает о своих родителях, да и то только когда говорит себе, что редко о них думает, но все дело этим и ограничивается. Кофе готов, он наливает себе полную кружку и медленно идет к задней двери, открывает ее и видит голого Амо, который стоит на коленях посреди двора.

— Что ты делаешь? — От удивления Анхель едва не роняет кружку.

Амо смотрит на него и трясет головой.

— Я сейчас приду.

Он снова принимается что-то бормотать. Анхель думает, что это ломаный иврит, слышит, правда, слово «лазанья», но точно не уверен. Он поворачивается спиной к Амо, возвращается в комнату, оборачивается и смотрит в дверной проем. Нет, не лазанья, но что-то в рифму с лазаньей. Амо все еще голый и все еще во дворе, и Анхель не знает, что делать. Потом Амо встает, подходит к маленькому железному столику, заржавленному предмету садового гарнитура, оставленному здесь предыдущими жильцами. На столе коричневый халат Амо. Он медленно поднимает со стола халат, завертывается в него и картинными движениями завязывает кушак.

— Я медитировал, — говорит он.

— Голый?

— Да, не более того. — Амо уходит в ванную.

Анхель выпивает кофе, завязывает шнурки и уходит, прежде чем Амо перестает плескаться в душе. Вчера ночью ему снился Койот с головой, закопанной в песок, — грустный, невыносимо длинный сон из тех, что имеют смысл или по крайней мере должны его иметь, и действительно, веселого мало, денег почти не осталось, жизнь его скудна, обнажена, все желания ограничены мелкими радостями. Сегодня он собирается в магазин игрушек в городе. Как много в мире возможностей принимать дурные решения.

Он совершает длинную прогулку, по дороге размахивает руками, тень его пляшет по краю тротуара, куртка распахнута и похожа на маленькие крылышки. Деревья парка Голден-Гейт смыкаются над головой высокой аркой, пропуская сквозь себя зеленый свет, режут его на прямые и косые лучи. Он пришел в центр до открытия магазина. Дергает дверь, заглядывает в окно и в отражении видит пустое кафе. Он оборачивается и идет туда.

— Чем я могу вам помочь?

Она тонкая и стройная, как серфингистка, и он думает, что она слишком молода, чтобы быть замужем, но тут же понимает, что его заносит не в ту сторону. Давно ли он бежал от Исосселеса, давно ли он говорил со своими сверстниками? Он слегка подпрыгивает, входя в кафе. Он оживлен, щелкает пальцами, заказывает кофе и с интересом наблюдает, как девушка наливает его в чашку. Длинные завитки ароматного пара, темная жидкость и ощущение того, что он наедине с незнакомкой.

— Когда открывается магазин игрушек? — Спрашивая, он машет рукой в сторону улицы.

— В десять. — У нее ослепительно синие глаза.

Он ищет глазами часы.

— Сколько сейчас времени?

— Девять. Тебе надо убить целый час.

— Ты не хочешь куда-нибудь уехать? — Он странно улыбается. — Может, выпьешь со мной чашку кофе?

Ее зовут Мелия, она выходит из-за стойки и садится за соседний столик. Они разговаривают — о ее учебе в художественной школе, о том, что она всегда мечтала стать художницей и как тяжело ей работать в кафе и не видеть ничего, кроме мужчин и женщин, одетых в деловые костюмы, вечно спешащих и занятых, и еще она говорит, что хочет писать картины, потому что это единственный способ заставить людей остаться на месте.

— Ты была в Италии? — спрашивает Анхель.

— Нет.

— В Сикстинской капелле. Четыре года он расписывал ее, лежа на спине.

Она смотрит в окно, оглядывает улицу, едва заметно вздыхает.

— Хотела бы я это увидеть.

— Да, и я тоже.

В десять он уходит, просит у нее номер телефона, и она записывает его на салфетке.

— Я уеду из города на некоторое время, но можно я позвоню, когда вернусь?

— Я все время на месте, ты же помнишь. Я буду здесь какое-то время.

Анхель улыбается, говорит до свидания, и когда он уже в дверях, она окликает его:

— Куда ты едешь?

— В Италию, — отвечает он, уже переходя улицу.

В магазине он находит то, что ему нужно, на втором этаже. Маленькую лопатку, пластиковое ведро и большую красную песочницу. Он покупает все и выходит на улицу с большой сумкой на плече. В хозяйственном магазине недалеко от дома он покупает мешок песка и вешает его на другое плечо. Пожалуй, надо сесть в автобус. Песок начинает оттягивать плечо, раскачивая Анхеля при каждом шаге. Но он неплохо тренирован и считает, что такие трудности научат его чему-нибудь полезному.