Азимут бегства

Он должен спуститься сам, спуститься в ров, он уже чувствует, как протяжный ветер обдувает его лицо, чувствует, как возвращаются старые времена, удушливые и горячие, как дым. Подошвы ног невыносимо болят, камни давят на них, временами стараясь оттолкнуть его от себя. Это ощущение дала ему Каббала, она дала ему понимание глубин жизни, понимание невидимого насилия, пропитавшего все ее проявления.

Внизу что-то говорит, спрашивая, Койот. Амо делает шаг вперед и хватается за веревку, которую закрепил Габриаль. Глубина не больше двадцати футов, но пропасть может оказаться бездонной, как вечность.

— Медленнее, возьми себя в руки, — говорит Койот, показывая руками, как надо спускаться.

Очень странно, но Амо чувствует невероятную тяжесть веревки, ее очень трудно удержать. В его голове уже много месяцев звучит какой-то голос, в котором он хочет разобрать слова, но не может. Такое впечатление, что где-то далеко работает приемник. Шум давит. Веревка давит не меньше. Заклинание давит на него всей своей невероятной тяжестью.

Он всегда собирался, когда на него начинало что-то давить, когда груз становился невыносимым, он каким-то образом перераспределял его и всегда выходил победителем. Как же давно это было, думает он, теперь он стал совсем другим человеком. Потом что-то щелкает, трескается, он летит вниз и почти мягко приземляется рядом с остальными, не помня, чего он только что так боялся.

Во рву холоднее. Они стоят, сбившись в тесный полукруг, шарят фонарями по стенам. Койот достает из кармана карту и пытается найти ровное сухое место, чтобы хорошенько ее рассмотреть.

Габриаль подходит к Койоту и говорит, обернувшись через плечо:

— Ты можешь смотать веревку?

Амо поворачивается, чтобы найти конец, но не может сделать этого. Он тщетно шарит рукой по холодному камню, следуя за пятном света от своего фонаря. Вдруг он на что-то натыкается ногой. Веревка шаловливо свернулась в безобидную кучу на дне рва, самостоятельно упав с высоты. Все предметы вокруг Амо снова становятся холодными и тяжелыми. Он не помнит, как сбрасывал сверху веревку, и, застыв на месте, сгибает и разгибает пальцы, стараясь вспомнить ощущение текстуры веревки или движения, которыми он тянул ее вниз.

Акведук сложен из тяжелых квадратных камней, грубо обтесанных под разными углами — нависающая тяжесть — и образующих узкий туннель, много ниже и уже тех, какие они только что прошли. Они проходят десять футов, и все четверо испытывают онемение в склоненных шеях. Воздух сухой, ломкий и пахнет пылью. Амо начинает чувствовать тупые толчки, медленное тиканье часового механизма в затылке.

Они уже втянулись в туннель. В нем мало ориентиров, и, пройдя двадцать ярдов, Амо понимает, что если у Койота неверная карта, то они будут целую вечность блуждать под стенами Ватикана.

70

Они идут недолго, минут двадцать, по канализационной трубе, но с каждым шагом под ногами становится все больше воды. Они скорее спускаются вниз, чем поднимаются. Головные фонари они выключили, чтобы поберечь батарейки, а когда туннель расширяется, Койот включает карманный фонарь. Тонкий луч пятнает светом узкие стены. Они на ощупь пробираются по круто спускающемуся коридору, запястья и плечи свело от напряжения — им приходится держать руки перед лицами, чтобы не наткнуться в темноте на какое-нибудь невидимое препятствие. Холодный ветер студит лодыжки.

— Постойте-ка минутку, — приказывает Койот, становится на колени и опускает руку в текущую воду. — Чувствуете?

— Да, — отвечает Анхель.

— Оставайтесь здесь.

— Пойду я, — говорит Анхель. — Я самый маленький.

Койот смотрит на него, кивает и отходит в сторону. Анхель включает головной фонарь и медленно идет вперед, внимательно глядя себе под ноги. Еще одна дыра. Не похоже, что это ловушка, но спуск довольно глубокий. Надо менять веревку. Он наращивает ее, вяжет узлы. Он делал это всего несколько раз, но понимает, что бросок в глубину может напугать его до беспамятства. Как, впрочем, и любого другого. Страха он почти не испытывает. Только глубокое, необоримое любопытство, какое он испытывает всю жизнь. Да что говорить, выбора, по сути, нет, и какого черта, уговаривает он себя, так ли уж много у меня шансов действительно проявить храбрость.

Он спускается, ощупывая одной рукой стену, держась другой рукой за веревку. Он видит стену, но слишком долго глаза его привыкали до этого к темноте, и он знает, насколько обманчивым и ненадежным все может стать в считанные секунды. Он спустился уже на пятьдесят футов. Стена груба и бугриста, карабкаться по ней будет легко, если возникнет такая необходимость, и, пожалуй, пока это единственное утешение. Спустившись на семьдесят футов, он наконец нащупывает ногами дно — кучу щебня, сваленного у края стены.

— Вниз! — кричит он.

— Мы тебя почти не видим, — отвечает Габриаль. Он различает только крошечное пятнышко света и случайно мелькнувшую копну волос.

— Крепите веревку и спускайтесь, когда будете готовы.

Камера, не слишком длинная и не слишком широкая, протягивается не более чем на тридцать футов и ведет к проему, открывающемуся в большое помещение. Где-то вверху невидимый потолок. Шахта, по которой они проползли, привела их к своеобразной трубе, но труба эта уходит отвесно вниз и до краев заполнена водой.

Койот смотрит на трубу, потом обходит ее и прислоняется к противоположной стене. Он закуривает и наблюдает, как остальные по очереди заглядывают в трубу. Жерло ее почти шесть футов в диаметре, обложено камнем, который в свете вновь включенных фонарей кажется почти белым. Вода непроницаемо густая, черная от старости.

— Представление окончено, достопочтенная публика, — сухо говорит Койот.

— Неужели нам придется туда нырять? — спрашивает Анхель.

— Дебаты можно считать открытыми, — изрекает Койот.

Один за другим они начинают осматривать помещение. Размер примерно двадцать на тридцать, стены сложены из тяжелых камней. Дальняя стена выше остальных, но даже осветив ее всеми четырьмя фонарями, они не смогли определить высоту. Тридцать футов, может быть, сорок. На вид порода вулканическая, неровная и холодная, но не сырая. Анхель — единственный, кто стоит неподвижно, он положил руки на стену и смотрит на трубу.

— Это же бетон, да? — спрашивает он.

Койот застывает на месте, он очень медленно подходит к тому месту, где стоит Анхель.

— Черт побери. — Он становится на колени рядом с трубой и принимается ощупывать ее края.

— Стены здесь сухие, — продолжает Анхель.

— И что из этого? — интересуется Амо.

— Почему тогда труба полна воды, если стены абсолютно сухие?

Габриаль подходит к стене и ощупывает камень. Потом направляет луч фонаря на потолок. Все очень зыбко и обманчиво. Он, правда, обнаруживает трещину, бегущую вдоль потолка.

— Койот, дай мне свой фонарь.