Багровый грех

Аларик, несмотря на свой многолетний опыт, несмотря на свою непоколебимую веру, не мог не почувствовать проблеск беспокойства, когда психический взгляд Аурелии упал на него. Он знал, что ему нечего скрывать, что его преданность Императору абсолютна, что его ненависть к Хаосу чиста, неподдельна. Но он также знал, что сила Искусителя коварна, что она может проникнуть в умы даже самых праведных, что она может извратить их желания, их страсти, их мысли ради своих собственных грязных целей. Он знал, что подвергся воздействию заразы Хаоса, что он ходил в тенях, что он видел то, чего не должен видеть ни один смертный человек. Он стар тем не менее, он сам себя избрал. Он знал, что, как Священник-следователь, его воля была сильна. Он должен был, в конце концов, оставаться всегда сильным перед лицом такой коварной, всепроникающей коррупции. Он знал, что никогда не сможет и никогда не поддастся такому искушению.

Он открыл ей свой разум, не оказывая никакого сопротивления, позволяя ей исследовать глубины его существа, исследовать каждый уголок его души, уверенный, что она не найдет ничего, кроме пылающего огня его веры, непоколебимой уверенности в его цели, абсолютной, непреклонной убежденности в его преданности Императору Человечества, Империи Человека. Это был момент уязвимости, доверия, молчаливого свидетельства связи, которая существовала между ними, связи, которая была выкована в огне бесчисленных битв, перед лицом невообразимых ужасов, связи, которая, как он знал, будет проверена до самых пределов в грядущие дни. В конце концов, они должны, как слуги Империи, работать вместе, если они хотят победить этого врага и спасти Кузняград от его зловещего влияния.

Когда психические чувства Аурелии нахлынули на него, Аларик почувствовал внезапный холод, чувство глубокого беспокойства, как будто холодная рука протянулась и коснулась его души. Он мог чувствовать ее присутствие в своем разуме, нежную, но мощную силу, просеивающую его мысли, его воспоминания, его эмоции, ища любой признак порчи, любой намек на коварное влияние Варпа. Он знал, что это было ощущение, которое мало кто за пределами рядов неолурков мог когда-либо по-настоящему понять, чувство полного разоблачения, обнажения перед силой, которая была одновременно ужасающей и внушающей благоговение, одновременно благожелательной и опасной. Однако Аларику было нечего бояться. Он сосредоточил свой разум, его мысли были чисты, позволяя психическому осмотру продолжаться, пока, наконец, он не закончился.

Наконец, после того, что казалось вечностью, Аурелия отступила, ее глаза резко открылись, ее лицо было изнурено, с напряжением психических усилий, но также и с проблеском облегчения. Она ничего не нашла. Они были чисты. Пока. Однако они все еще были в опасности. Эта угроза не была устранена, просто сдерживалась на время. Этот «Хор» мог, даже сейчас, планировать какое-то новое злодеяние, какой-то новый ритуал, с помощью которого распространить свое грязное влияние и отвратить больше населения от света Императора.

«Вы все чисты», объявила она хриплым голосом, ее взгляд скользнул по их лицам, ее глаза задержались на каждом из них по очереди, как будто чтобы уверить себя, как будто чтобы подтвердить собственными глазами то, что она уже видела своими психическими чувствами. «Но», добавила она, ее голос упал почти до шепота, выражение ее лица потемнело, глаза наполнились растущим страхом, «зараза распространяется. Это как… психические миазмы… растущая тьма… которая нависает над городом, которая просачивается во все, к чему прикасается. Я чувствую это, вокруг нас, как… шепот в глубине моего сознания, постоянное, коварное давление, которое стремится развратить, извратить, поработить. Это влияние Искусителя, которое становится сильнее с каждым днем. Оно стремится найти слабость в каждом из нас. Мы должны быть всегда бдительны». Ее слова тяжело повисли в воздухе, суровое предупреждение, леденящее напоминание об опасностях, с которыми они столкнулись, о коварной природе врага, с которым они сражались, о постоянной угрозе разложения, о легкости, с которой даже самые набожные могут быть сбиты с пути, могут быть вынуждены предать все, что им дорого. Аларик знал, что это была угроза, которую они не могли игнорировать, от которой они не могли убежать, угроза, которая будет преследовать их, которая будет преследовать их, пока они не уничтожат ее, или она не уничтожит их. Они не могли, не должны были позволить себе поддаться ей.

"Что ты имеешь в виду, шепот?" – спросил Аларик, его голос был тихим, напряженным, его глаза были устремлены на Аурелию, его разум лихорадочно работал, пытаясь понять истинную природу угрозы, с которой они столкнулись, пытаясь предугадать следующий шаг врага. Ему нужна была информация, ему нужно было понять, как действует этот "Хор", как он распространяет свое влияние, как он удерживает свой контроль над городом, над его населением. Ему нужно было знать, с чем они столкнулись, если они хотели иметь хоть какую-то надежду победить его, спасти этот мир от тьмы, которая смыкалась вокруг него, угрожая поглотить его целиком. Они должны были знать своего врага, если они действительно хотели иметь хоть какую-то надежду победить его.

«Это… трудно объяснить», – ответила Аурелия, ее голос был напряжен, ее лоб был нахмурен в сосредоточении, как будто она пыталась уловить мимолетную мысль, полузабытый сон, как будто она пыталась выразить словами что-то, что находится за пределами человеческого понимания, что-то, что бросает вызов ограничениям языка, логики, разума. «Это как… песня, мелодия, которую вы не можете услышать, которую вы не можете точно определить, но которая, как вы знаете, где-то глубоко внутри, там, играет за пределами вашего слуха, прямо под поверхностью вашего сознания. Это песня удовольствия, желания, совершенства, песня, которая про все, чего ты когда-либо хотел, все, о чем ты когда-либо мечтал, в обмен на одну маленькую уступку, на один момент слабости, на один шаг во тьму». Она замолчала, ее глаза расфокусировались, как будто она слушала что-то, что никто другой не мог услышать, как будто она боролась, чтобы противостоять соблазнительной силе песни, которая играла, даже сейчас, в глубине ее сознания, в тишине Под-Мегаполиса, в самом сердце безопасного дома. С их стороны потребовалась бы большая сила духа, чтобы противостоять такому искушению, такому шепоту.

«И это становится сильнее», – продолжила она, ее голос был едва слышен, но полон чувства срочности, страха, ее глаза снова сфокусировались, встретившись с Алариком, молчаливая мольба о понимании, о помощи, в этой битве против коварной силы Варпа, битве, которая была не только физической, но и духовной, битве за их души. ««Хор» становится смелее, его влияние распространяется далее, его песня становится громче, настойчивее, сопротивляться ей становится все труднее. Они готовят что-то, Священник-следователь, – заявила Аурелия, устремив на него взгляд, – что-то… большое. Что-то… ужасное. Я чувствую это. Они планируют что-то, что высвободит их силу в этом городе таким образом, каким мы еще не видели, что-то, что может испортить весь этот мир и не спасти его. Что-то, что могло бы навсегда потерять этот город, возможно, весь этот мир для Империи".

Аларик кивнул, выражение его лица было мрачным, его мысли метались, пытаясь предугадать следующий шаг врага, пытаясь разработать план, стратегию, которая позволила бы им противостоять этой угрозе, уничтожить этот культ, прежде чем он сможет высвободить все ужасы, которые он планировал. Он знал, что у них мало времени, что им нужно действовать быстро, решительно, если они хотят иметь хоть какую-то надежду на успех. Они не могли позволить себе колебаться, сомневаться, позволить себе быть парализованными страхом, сомнениями. Они должны были двигаться вперед, наносить сильный и быстрый удар, дать бой врагу, прежде чем враг сможет дать бой им.

"Нам нужно найти их", – заявил Аларик, его голос был решительным, непреклонным, не оставляя места для споров, для инакомыслия. Он знал, что им нужно было сделать, даже если он еще не знал точно, как они это сделают. Он знал, что они не могли позволить себе ждать, позволить этому культ не должен был стать сильнее, распространить свое влияние дальше. Им нужно было нанести удар сейчас, пока у них еще был шанс, пока не стало слишком поздно. «Нам нужно найти этот «Хор», и нам нужно уничтожить его, прежде чем он сможет выпустить на волю то, что он задумал. Нам нужно вырезать эту гниль, это разложение в самом начале». Он замолчал, его взгляд скользнул по лицам его товарищей, его глаза были полны яростной решимости, абсолютной уверенности в своих убеждениях, горящего огня его веры, веры, которая была выкована в горниле войны, которая была проверена снова и снова, и которая никогда не была найдена недостаточной. Он знал, что эта вера будет проверена еще раз, в грядущие дни, вера, которая вполне могла быть единственным, что могло спасти их, что могло спасти этот мир от тьмы, которая смыкалась вокруг них. В конце концов, это был их долг, как слуг Императора, противостоять таким угрозам, обеспечивать безопасность Империи любой ценой.

«И пусть Император направит наши шаги», – добавил Аларик, его голос эхом разнесся в маленьком, тесном пространстве, молитва, песнопение, объявление войны, «ибо мы идем в сердце тьмы, в логово зверя. И мы можем не все вернуться». Он знал, о чем просил их. Он знал, с какими опасностями они столкнулись. Но он также знал, что они не могли, не должны были потерпеть неудачу. На карту было поставлено слишком многое. Судьба целого мира, возможно, даже большего, висела на волоске.

Император защищает. Но иногда даже защиты Императора может быть недостаточно. Иногда, Аларик знал, одной веры недостаточно. Иногда требовались действия, жертвы и готовность сделать все необходимое, неважно какой ценой, чтобы защитить Империя, защитить человечество от ужасов Варпа, от коварных шепотов Темных Богов. А иногда требовалась небольшая помощь от таких людей, как те, кто сражался рядом с ним сейчас. Он знал, что они добьются успеха. Он должен был в это верить. Ибо верить во что-либо иное означало бы поддаться отчаянию. И в этой войне, против этого врага, просто не было места для таких мыслей. Они должны были действовать как один, в этом начинании, если они хотели спасти Кузняград от тех, кто стремился захватить его в своих собственных, еретических, целях.