Бахир Сурайя

Только вот отказался сразу, когда караван-баши попросил его о помощи. А потом — ни слова: ни когда я решила ответить согласием на просьбу сопроводить караван, ни даже когда я предлагала сплести заклинание-подпорку для купола…

— Какой же мужчина признается, что недостаточно силен? — хохотнул Бахит.

Я с трудом сдержалась, чтобы не хлопнуть себя ладонью по лбу. Конечно, арсанийцы и их заскоки на тему силы, наследственности и смысла жизни, порожденные не то пустыней, не то традициями слишком древними, чтобы быть человечными…

Рашед бы только посмеялся и еще разок перечислил преимущества оседлой жизни. Но для принца Камаля была оскорбительна сама мысль о том, чтобы не справиться, и что с ним будет теперь — большой вопрос.

Глава 11.3

— А ты и рад, — укоризненно заметила я.

Бахит только оскалился. Скрывать неприязнь к пасынку и откровенное злорадство он и не пытался, и это неожиданно задело меня за живое.

Но заниматься воспитанием чужих мужей (беглых к тому же!) я точно не нанималась, а потому предпочла перевести разговор в более практичное русло — потому как в магических клятвах, увы, смыслила не больше, чем любой другой свиточник, которому ни разу в жизни не приходилось с ними работать. Которому и в страшном сне привидеться не могло, что придется с ними работать!

— Камаль теперь совсем не способен к магии? — поинтересовалась я вполголоса. — Или это касается только защитных заклинаний?

— Он по-прежнему маг, — с заметным недовольством признал Бахит, словно его куда больше порадовало бы, если бы пасынок лишился всякого дара. — Но любое защитное заклинание, которое он попытается сплести, замкнется вокруг тебя, ас-сайида, и будет защищать только тебя. А любое атакующее заклинание повернется против твоих врагов, что окажутся поблизости, или рассеется, если враги будут слишком далеко. Он больше ничего не сможет сделать для себя или кого-то другого.

— Прекрасно, — саркастически пробормотала я себе под нос. — Полагаю, не стоит уточнять, что случится, если Камаль решит магическим способом помыть посуду или, не приведи небо, справиться с желудочной хворью…

Бахит усмехнулся — криво и злорадно, подтверждая худшие мои опасения, и у меня немедленно появилось ещё одно — хуже всех остальных, вместе взятых.

— Погоди, а если мы снова попадём в бурю? — севшим голосом уточнила я. — Бахир Сурайя ушла, но сезон ветров ведь ещё не закончился, и будут другие бури!

Бахит развел руками.

— Тебе бояться нечего, ас-сайида Мади. Пока ты в пустыне, магия Камаля будет оберегать тебя даже помимо его воли.

Эта оговорка заставила меня позабыть о судьбе каравана и насторожиться, но задать следующий вопрос я не успела, потому что вернулся Камаль — верхом на верблюде, укутанный в тагельмуст и со щитом наготове, словно ждал нападения.

— Твоя магия, — неуверенно произнесла я, стараясь не слишком откровенно рассматривать его невозмутимый профиль, — это можно как-то исправить?

Камаль спрятал невеселую усмешку за тагельмустом и коротко изрек в своей обычной манере:

— Можно.

После чего подстегнул верблюда и неспешно двинулся вперёд по караванной тропе. Я посмотрела ему вслед и обречённо вздохнула: печальный опыт подсказывал, что если Камаль посчитал разговор законченным, то продолжать расспросы смысла нет — хоть мне самой и хотелось прижать его к стенке и долго и с наслаждением выпытывать все недополученные ответы. Но стенок в окрестностях не было, а особого таланта к пыткам я у себя не замечала, а потому только досадливо прикусила губу, задумавшись, — а потом зарылась в один из своих тюков, чтобы достать шкуру оборотня, бережно завернутую в ткань.

Любовно выпестованную схему заклинания, которую я приготовила для Рашеда, пришлось несколько подпортить просьбой позаботиться о подарке от моего проводника. Оставалось только надеяться, что тайфа поймет все мои намеки правильно, потому что написать все прямо я не рискнула. Мало ли кому взбредёт в голову прочитать мое сообщение?

Ладно, если гонец не сдержит любопытства. Но ведь и Нисаль-ага едва ли упустил бы такую возможность получить сведения прямиком из рук противника.

Как и возможность использовать в своих интересах нарушенную клятву моего проводника.

Глава 12.1. Простой способ

Уйди с глаз, а сердце забудет.

арабская поговорка

Буря бродила рядом, рыскала в поисках добычи.

Ветер то усиливался, бросая в лицо песок и пыль, то почти стихал — и тогда солнце норовило выжечь на караване свою метку, без разбора клеймя людей красноватыми пятнами ожогов.

Я успела малодушно прикинуть, не будет ли Рашеду достаточно и схемы, по которой Нисаль-ага создавал свои заклинания — можно подумать, на свете так много магов, способных работать с тонкими исчезающими струнами! — и сообразить, что обвинить придворного мага в человеческой контрабанде тайфа не сможет, потому что в этом случае под суд пойдут оба: господин в ответе за своего раба. Даже если раб господину в отцы годится. И это отнюдь не облегчает задачу перехитрить непокорного невольника, не угодив в капкан самому.

Увы, Рашеду были необходимы союзники.

Что возвращало меня к проблеме удушающей жары, колючего ветра и дороги до оазиса, растянувшейся до бесконечности из-за того, что караван был вынужден тронуться в путь незадолго до полудня. От самого злого солнца нас скрыло ущелье, но закончилось оно гораздо быстрее, чем хотелось бы уставшим от переживаний людям, — а до Мааба оставался ещё день пути.

Хуже, чем нам, приходилось разве что невезучему гонцу, которому предстояло вернуться в столицу в одиночку. Зияд-ага щедро вручил парнишке охапку защитных свитков, но выстроить полноценный купол от бури они не могли. Гонцу оставалось разве что поторапливаться и надеяться на удачу — и на то, что приметы, подсказывающие возвращение ураганных ветров, не подведут. Он тронулся в путь почти сразу после того, как караван выбрался из ловушки, и увез с собой чертеж плетения, короткую записку и свёрток с драгоценной шкурой.

Камаль ничего не сказал, когда я нагружала гонца. Только держался рядом, неумолимый и грозный, как песчаная буря, со взглядом горячим и нестерпимым, подобно солнцу в зените.

Одно его присутствие охлаждало пыл караванщиков, жаждавших назначить виноватых в простое и душном страхе в темноте купола, из которого не было выхода. Но выдерживать вежливую дистанцию людей заставлял даже не столько он, сколько страх перед поглощенной мною бурей — и моей мрачной физиономией.

Неусыпно бдящий надо мной Камаль не только сам не проронил ни слова с самого утра, но и вынудил замолчать Бахита, и теперь раб понуро плелся за молохом, не рискуя отвечать даже на прямые вопросы. Я по-прежнему не знала, чем грозит магу нарушенная клятва и как все исправить, и уже склонялась к безобразной истерике с битьем посуды.

Жаль только, разбить походный казанок было не легче, чем разговорить Камаля, а захватить тарелок исключительно на случай возможного скандала я как-то не догадалась. А печальный пересказ этой, несомненно, насущной проблемы Камалю ничего не дал: кочевник спрятал смешок за тагельмустом и негромко сказал:

— Тебе не понравится.

Мне уже не нравилось. Но поделать с этим я ничего не могла — хотя идея с пытками была не лишена определенного очарования, о чем я тоже не поленилась сообщить Камалю. Но его предсказуемо не проняло и это.