Балтийский эскорт

ЭНДШПИЛЬ

Ульрих фон Герн был умен, знал это, но никогда не доверялся своему уму всецело и потому был опасен вдвойне. Он хорошо играл в шахматы, однако не соглашался с теми, кто уподоблял жизнь шахматной игре. Хороши шахматы, если черный слон в один неожиданный момент может превратиться в белого коня, ферзь - в пешку, а белое поле под твоим королем вдруг предательски почернеет. Если борьба в альтхафенском подполье и напоминала шахматную партию, то только тем, что люди Вишну выбывали один за другим, словно разменные фигуры. С этим странным типом, полунемцем-полуполяком, их было столько, сколько пешек в шахматной шеренге - восемь. Георг Вальберг, несомненно, считал себя королем, который соизволил появиться на доске лишь к концу игры. Ну что же, господин король, позвольте поздравить вас с неотвратимым матом! Ваши пешки сражались честно. Первым вышел из игры Таубеншлаг. Его застрелил русский часовой при попытке подплыть к опоре железнодорожного моста. Река сама позаботилась о трупе смельчака. Итальянец Монтинелли задохнулся в неисправном аппарате. Лейтенант Вейзель умер от раны в живот, полученной при прорыве засады, которую русские устроили в дренажном коллекторе порта. Тогда же, можно считать, погиб и бедняга Кессель, едва не раскрывший русским тайну сифонного входа. После того как фенрих Хаске подорвался, минируя насосную установку, фон Герн понял, что развязка приблизилась вплотную. Целую неделю он отсиживался с Грюнбахом в «биберхаузе», тянул время до круглой цифры - три. Три месяца, а точнее тринадцать недель, борьбы в тылу у русских должны были произвести впечатление на суеверных англосаксов. Новый шеф ни в чем не сможет упрекнуть фон Герна. Вишну и его ребята работали честно.

Все потери - от Таубеншлага до Хаске - произошли за последние полмесяца, так что создавалось впечатление, будто русская контрразведка перешла в массированное наступление. Фон Герн был отчасти рад, что группа таяла так стремительно. Он готов был и сам поторопить события. Ему давно уже хотелось вывести быстроходный катер из гранитного убежища. Но тут нагрянул этот наглый и самодовольный бурш - Вальберг. Он привез категоричный приказ Гелена взорвать водонепроницаемую дверь № 27 в штреке «Магистральный» и готовиться к приему пополнения - новой группы «вервольфов», которую должны были высадить на альтхафенское побережье с подводной лодки их новые хозяева.

Взорвать дверь - куда ни шло. Но оставаться в подземелье на новый срок - неведомо какой, работать с новыми людьми - неведомо с кем, уставшему «вервольффюреру» вовсе не улыбалось. Корветтенкапитан решил выполнить только первую часть приказа: дверь взорвать, а затем имитировать полный разгром группы «Вишну». Сделать это было нетрудно. Ульрих знал, что последняя пара - Грюнбах и этот странный поляк - с задания не вернутся. Он сам отрегулировал мину так, что любой поворот указателя часового механизма вызывал немедленный взрыв. Этот поляк подвернулся весьма кстати. Иначе бы в паре с Грюнбахом пришлось бы идти ему самому… Сложнее было отделаться от Вальберга. Старый «бранденбуржец» чуял опасность за добрую милю… Вот и сейчас он тревожно поглядывал то на фонарь в руках фон Герна, то на русский автомат, висевший на груди однополчанина.

– Ну что, Георг, - сказал Ульрих как можно спокойнее.
– Пока они работают, не подышать ли нам свежим воздухом? Тут неподалеку есть вентиляционный выход. Я иногда принимаю там воздушные ванны. Поверь, это совершенно безопасно. Выход так зарос кустарником, что ни одна собака туда не продерется… Я называю это местечко «Тиргартен-парк».

Фон Герн поймал себя на том, что слишком долго уговаривает. Вальберг наверняка уже насторожился.

– Хорошо, - согласился Георг после некоторого раздумья.
– Иди первым. У тебя фонарь.

Теперь и Ульрих заподозрил недоброе. Что у него на уме, у этого фальшивого барона? Держать его за спиной чертовски неуютно… Может быть, там, за Эльбой, рассудили: «мавр сделал свое дело…»? Фон Герн успокоился лишь тогда, когда они вылезли на поверхность в зарослях можжевельника.

–  Как говорил бедняга Кессель: «Подышим свежим воздухом через сигарету».
– Ульрих усмехнулся, протягивая пачку Заячьей Губе.

Вальберг занялся добыванием огня из отсыревшей зажигалки. Он сидел боком к фон Герну, и корветтен-капитан, не снимая автомата, всадил эмиссару под ребра четыре русские пули. Георг ткнулся лицом в подстилку из можжевеловых игл.

Путь к мосту Трех Русалок был открыт!

В СВЕТЕ ЛИНЗОВЫХ ПРОЖЕКТОРОВ

Соскочив с коробка, спичка долго шипела и наконец взорвалась желтым пламенем. Сулай никогда не курил в засадах. Но в эту последнюю ночь изменил давнему правилу. Мерзли колени и локти. В голове стоял неумолчный ткацкий шум. Сердце выстукивало бешеную румбу. Пылал лоб, горели щеки и ладони. Заболел…

За войну Сулай болел редко. Он никогда не считал болезнь уважительной причиной. Рана - другое дело, да и то не всякая… «Окопный нефрит» мучил его третий год.

Фляга с отваром спорыша опустела к полуночи. Глазам было жарко под припущенными веками. А из бетонного зева штольни тянуло сырым холодом. «Ничего, ничего… До утра продержусь, а там в баньку, - обманывал себя Сулай.
– Там враз полегчает. Уж распарю-то поясницу». И он представлял, какую срубит баньку, когда дадут ему под начало заставу. И еще заведет он коней. Ведь пока будут государства, будут и границы. Пока будут границы - будут и кони…

* * *

Световое пятно, освещавшее плечи и голову Грюнбаха, вдруг померкло, словно у подводного фонаря враз сели батареи. По тому, как заломило в затылке, Еремеев понял, что фонарь ни при чем: это темнеет у него в глазах. Кислородная смесь из дыхательного мешка всасывалась с трудом, легкие надрывались, голодная кровь бешено стучала в висках. Оресту даже показалось, что под маской выступила холодная испарина.

«Загубник, - мелькнула тающая мысль.
– Отпусти загубник!…»

Челюсти, сведенные то ли холодом, то ли страхом, сдавили загубник так, что кислород едва цедился. Орест разжал зубы, и живительный эликсир хлынул в легкие. Спина Грюнбаха быстро приближалась. «Вервольф» неожиданно обернулся и резко потыкал большим пальцем вверх - всплывай! Не дожидаясь ответного сигнала «понял», Грюнбах взмахнул ластами и круто пошел к сводам тоннеля. Орест на всякий случай выставил ладони, опасаясь удара о бетон, но руки вдруг выскочили из воды и ощутили воздух. Еремеев с радостью стянул маску. Сквозь резину гидрошлема глухо пробивался голос Грюнбаха.

– Сделаем передышку… Здесь воздушная подушка. Дальше уже такого не будет…

Он направил фонарный луч в лицо напарника. Орест сощурился.

– Послушай, парень, - начал Грюнбах.
– Я видел тебя в подвале ратуши в форме русского офицера.

Ты разбирал с помощниками архив магистрата… Я бы мог швырнуть в подвал гранату, и дело с концом… Но я… не хотел убивать. Я только открыл воду… Кажется, вы все выбрались… Я не убил ни одного русского! Я был здесь инструктором по подводному снаряжению… Я не стрелял и не взрывал… Скажи мне, меня не казнят? Я хочу жить надышать… Мы можем выйти на поверхность через штольню… Она рядом, метров через сто… Ты подтвердишь им, что я никого не убивал? Ты гарантируешь мне жизнь?!

Грюнбах уже не спрашивал, он молил взглядом.

Орест покусывал немеющие губы. Открыться? Что, если провокация?

Немец отстегнул от пояса сумку с миной, осторожно выпустил из пальцев ремень, и сумка ушла в воду, на дно тоннеля. Туда же он отправил и тяжелый водолазный нож, окованный медью.

– Я знаю Вишну. Он хитер, как тысяча дьяволов.

Мина взорвалась бы, едва я дотронулся бы до часового механизма… Именно так он отправил к праотцам Хаске. Я сразу понял, что он повел двойную игру, когда признал в тебе этого… Как его? Фольксдойче Лозовски. Ты такой же Лозовски, как я гросс-адмирал Дениц. Не так ли?

– Так!
– отшвырнул болт Еремеев.
– Я обещаю сделать все, чтобы тебе оставили жизнь. Слово офицера!

Грюнбах сделал несколько глубоких вдохов. Подушка была слишком мала, чтобы вдоволь насытить легкие двух человек.

– Значит, так, - не стал терять времени Грюнбах.
– Штольня охраняется вашими людьми. Ты должен вынырнуть первым и крикнуть что-нибудь на русском…

Орест кивнул и взял в рот загубник. Нырнули. Пошли вдоль ребристых тюбингов. Через несколько минут ведущий обернулся и направил луч фонаря вверх. Еремеев взбил воду ластами. Он стрелой вылетел на поверхность.