Бандитский век короток
Шрифт:
— Только, прошу тебя, сделай это тихо! — сказал генерал и положил трубку, оставив майора в мучительном неведении.
Рулеву было хорошо известно, что Званцев как огня боится своей двадцатипятилетней супруги — стервы, которая, несмотря на молодость, мертвой хваткой держала генерала за его седые яйца.
Из-за этого генерал скорее всего тихо спустит дело «на тормозах», предоставив майору самому вылавливать Грома, но мог и запаниковать, желая быстрее получить компромат, вызвать спецназ, подключить федералов, и в этом случае Грому конец, тем более что Черенки были
Невеселые размышления майора были прерваны шумом в приемной. Дверь в кабинет распахнулась, и на пороге появилась испуганная секретарша. Она открыла рот, собираясь что-то сказать, но в эту секунду за её спиной обозначилась огромная тень. Волосатые лапы схватили девушку под локти и легко, словно вещь, отбросили в сторону. В кабинет вошел Хмура, по-хозяйски огляделся и сел, поддернув стрелки на брюках, в жалобно заскрипевшее под его весом кресло. Он тяжело, в упор посмотрел на майора и своим девичьим голосом пропел:
— Отдай мне девку и черножопого.
— И ты здравствуй, Андрей Николаевич! — улыбнулся Рулев.
— Отдай, майор! По-хорошему прошу! — подался вперед Хмура.
— Ну-ка, ну-ка, попробуй по-плохому, а я посмотрю! — перестал улыбаться майор, и тут до него дошёл смысл сказанного Хмурой. — Постой, Боров, не гони! Какую девку?
— Не понимаешь, козёл, да?! Дуру гонишь?! Я ж тебя на куски… ментяра поганый! И семью твою! Отдай телку! — утробно захрипел Хмура, рука его скользнула к левой подмышке, нырнула под пиджак. Лицо бандита покрылось меловой бледностью.
«А ведь он смертельно боится чего-то!» — подумалось вдруг ни с того ни с сего Рулеву. Необъяснимым ментовским чутьем он уловил исходящие от бандита волны злобы и страха. Желтого запаха страха. Он грустно посмотрел на брызжущего слюной Хмуру, побарабанил пальцами по столу и, сняв трубку телефона, набрал номер, сказал что-то, закрывшись ладонью, и протянул трубку бандиту: — Это тебя.
Хмура выслушал, сказал: «Понял! Не лей мне в уши, Крот! Да понял я!», аккуратно положил трубку на стол и, глядя Рулеву в глаза, смачно сплюнул на блестящий паркет майорского кабинета.
— Ладно, братан, сочтёмся ещё, — процедил он сквозь зубы…
— Пошёл на хер, урод! — рассмеялся Виктор Михеевич. — Тамбовский волк тебе братан.
Непотребный рабочий день подошел к концу, и Рулев поехал домой с тяжестью на сердце, с неясным ощущением близящейся беды.
Просторная квартира встретила его нежилым запахом пыли и приблудившимся откуда-то запахом украинского борща, хотя запаху этому, равно как и самому борщу, взяться было решительно неоткуда по той причине, что жена его Тамара с дочкой Наденькой еще не вернулись из своей бесконечной поездки в расположенный неподалеку от города санаторий.
Виктор Михеевич очень скучал по ним и, послонявшись пару дней по пустой квартире, окончательно переселился в свой рабочий кабинет. Из-за постоянной рабочей суеты он уже с неделю питался всухомятку, хотя секретарша Вика и пыталась подкармливать его.
Вот и сейчас, пройдя на
кухню, майор открыл холодильник, почесал в затылке и принялся готовить холостяцкий ужин, состоящий из синих макарон, двух подозрительного вида яиц и обнаруженного в морозилке кусочка скукоженного сала.Зазвонил телефон, Виктор Михеевич обреченно вздохнул, поднял трубку и услышанное им мгновенно превратило прошедший день из просто мерзкого в самый ублюдочный день его жизни.
Дежурный сообщил, что гаишники остановили на выезде из города пытавшийся скрыться «Ниссан». На приказы остановиться водитель не реагировал и пришлось применить оружие. В салоне «Ниссана» обнаружили девушку, находящуюся в бессознательном состоянии и легко раненное в плечо «лицо кавказской национальности». Никаких документов у нарушителей при себе не оказалось.
Полдня их продержали в районном ГИБДД, пытаясь хоть что-нибудь выяснить. Машина была зарегистрирована на московского предпринимателя, давно уехавшего из столицы в неизвестном направлении.
Кавказец на вопросы не отвечал, девушка пришла в себя, но тоже молчала, как рыба. А после того как вызванный врач установил, что она наркоманка, гаишники махнули рукой и, от греха подальше, передали странную парочку городскому УВД.
Уже в отделении девушка сообщила, что ее зовут Ольга Громова.
Не дослушав дежурного, Рулев бросил трубку и рванулся из квартиры, забыв захлопнуть дверь, путаясь в рукавах плаща…
— Так вот, значит, кто тебе нужен, Хмура?! Вот, значит, кто! — повторял майор, сцепив зубы.
Ворвавшись в отделение, Виктор Михеевич окинул взглядом пустое помещение дежурки и похолодел: — «Неужели опередил, Боров проклятый?» И заорал:
— Где они?!
Молодой летёха, задремавший за пультом, вскочил, словно подброшенный невидимой пружиной, и испуганно залепетал:
— К-к-кто «они», товарищ майор?
— Конь в пальто! Задержанные где? Мужик с девчонкой?
— Так… это, здесь они, в камере… — засуетился дежурный.
— Открывай.
Лейтенант суетливо зазвенел ключами.
Тяжёлая металлическая дверь неспешно распахнулась, и в нос майору шибанула сложная гамма запахов. Смрад немытого тела, едкая вонь хлорки и въевшийся в стены запах дешевого табака сливались в специфический «тюремный» букет.
Виктор Михеевич, не замечая зловония, смотрел в угол камеры, где на полу сидел смуглый нерусский. Левый рукав его насквозь пропитался кровью, но кавказец, не замечая раны, баюкал в своих объятьях хрупкую де-вушку. Меловая бледность ее лица странно контрастировала с темной кожей кавказца.
Майор бросился к ней, оттолкнув «черного», подхватил на руки невесомое тело.
— Оля! Олюшка! Ты меня слышишь?!
Дрогнули бледные припухшие веки. Некоторое время девушка смотрела на него, не узнавая, потом прошептала: «Дядя Витя…» — и тихо заплакала. Прозрачные слезинки рождались в уголках глаз, медленно росли, точно жемчужинки в раковине, и, повиснув на секунду на длинных слипшихся ресницах, катились по ее покрытым копотью и грязью щекам, оставляя за собой извилистые дорожки.