Базельские колокола

Жан изучил все тайны этого мастерства ещё в Безансоне. Он уже начал длинное техническое объяснение, когда, подойдя к первым домам Клюза, они увидели двигавшееся им навстречу странное шествие.

X

Толпа, человек триста, шла в каком-то беспорядочном порядке. Тут были мужчины, женщины и дети, слышались смех и песни, но это не было праздничным шествием, — движение человеческой массы было целеустремлённо, твёрдо, уверенно. Намечались ряды по четыре человека.

В первых рядах шли те, кто, очевидно, были и причиной шествия и центром внимания. Как в свадебной процессии — новобрачные. Вероятно, это были часовые мастера Клюза. Почти все они происходили из крестьян и отличались могучим телосложением, какое можно встретить у жителей всех деревень Савойи. Но уже одно или два поколения их занималось кропотливым собиранием колёсиков и пружинок, и это придало им какую-то утончённость. Молодые парни скинули пиджаки под знойным солнцем июля; загорелые, черноволосые, с маками в карманах жилета, они шли под руки с девушками; старики — в кожаных фартуках и кепках, иногда с рабочими козырьками; несколько человек опирались на палки. Вокруг этого ядра, сплочённого первобытным духом единства, скучился случайный народ, рабочие с других заводов, друзья, люди просто приставшие к шествию, весёлые и серьёзные девушки, мещане из посада, крестьяне.

Катерина и Жан поспешили навстречу толпе: может быть, они немного устали от одиночества… Запылённые, несмотря на воды Арвы; Тьебо — с вещевым мешком за плечами, Катерина — простоволосая, со шляпой в руке. Она держала своего любовника под руку и прямо смотрела на девушек, тоже державших под руку парней.

Перед сараем, откуда доносились удары молота, на бочке лежала и мурлыкала кошка. Жёлтенькая, уморительная собачонка тявкала на толпу, забегая вперёд и кидаясь в сторону. Толпа приближалась к дому с кирпичным флигелем и большим двором за каменной стеной, на которой значилось «Часовая фабрика».

В эту минуту кто-то, очевидно, появился в одном из окон флигеля (оттуда, где стояли Жан и Катерина, им не было видно кто), потому что все головы повернулись в ту сторону и по толпе прошло движение, послышались голоса, вопросы, шиканье и свист, поднялись угрожающе кулаки. Но толпа двигалась дальше.

Жёлтая собачонка только что заметила Катерину и Жана, вприпрыжку пересекла расстояние метров в десять, отделявшее их от толпы, и с лаем кинулась им под ноги. Ласково, как все счастливые люди, они нагнулись к собаке, чтобы её погладить, а она недоверчиво кокетничала и не давалась, — в эту минуту грянул первый залп… Они выпрямились, не понимая что случилось.

Толпа, находившаяся ещё метрах в двенадцати от завода, подалась назад, разверзлась и застыла: перед ней, на земле, лежало двое людей, и все с ужасом на них смотрели. Тут снова из окна флигеля во втором этаже раздались выстрелы. Опираясь на карниз, дула ружей высунулись, как будто в поисках жертв. Какой-то гул пошёл от толпы, крики раненых, паника женщин, раздался чей-то голос: «Не стреляйте!» Но это было какое-то безумие. У стрелявших — сколько их? — очевидно было запасное оружие, или кто-нибудь им заряжал ружья. Шла сумасшедшая стрельба. Когда смятое шествие, в центре которого старуха в чёрном чепце поддерживала за плечи рослого рыжего сына, раненного в голову, но ещё стоявшего на ногах, ослеплённого собственной кровью и вдруг рухнувшего, как гора, и увлёкшего с собой старуху… когда смятое шествие, в котором чёрными пятнами выделялись платья женщин, валявшихся в пыли, обнимавших убитых и раненых, не обращая внимания на пули, рикошетом отлетающие от стен… когда распавшееся шествие собралось и толпа озверела, в дом полетели камни и люди бросились на решётку, ворвались во двор (нашлись топоры, двери разлетелись в щепы)… тут стреляющие совсем обезумели.

Длинный, нескладный парень лет двадцати, а может, и моложе, выскочил из сарая, где он чинил колесо, посмотреть, что случилось. Округлившиеся глаза его закрылись, увидев смерть: пуля, вылетев из окна, попала ему прямо в сердце, прежде чем он успел понять, в чём дело. Он упал вперёд, не выпуская из рук молота.

Жёлтая собачонка истерически лаяла, спрятавшись в ногах Жана. Жан вдруг испугался за Катерину, он тащил её в сторону, куда не долетали пули; но она не шла, вся белая, с полуоткрытым ртом. И тут Жан понял, что делает толпа под пулями. Огонь!.. Мысль эта явилась неизвестно откуда. Горючее — сено, нагромождённые во дворе тачки, — сваливали в одну кучу. Огонь!.. Народная ярость вся была направлена к единой цели, к искуплению, очищению. Убитые и раненые лежали тут же на дороге, стрелявшие продолжали своё смертоносное дело, но то, что распаляло, учащало дыхание, что объединяло силы и движение этих людей, так чудовищно быстро принявших решение, — была мысль разжечь огонь, пожар. Никто не оспаривал его необходимости, как будто предварительное, длительное обсуждение, некое голосование объединило карателей.

— Они хотят поджечь дом! Надо их остановить! — крикнул Жан, бросаясь к толпе.

Его толкал какой-то первобытный инстинкт. Рука Катерины, как стальная, стиснула его кисть. Он старался вырваться, не понимая. Глаза их встретились, но на этот раз он не понял языка её глаз и только увидел разверзшуюся пропасть. Он почувствовал, что вот сейчас он её потеряет. Он повторял:

— Они хотят поджечь дом!

— Они правы, — сказала Катерина и выпустила его руку.

Расталкивая толпу, появились солдаты. Жандармы и отряд 30-го пехотного. Офицер шёл впереди. «Что за безумие!» — повторял он как во сне. Тьебо подошёл к нему, представился. Офицер бросился к флигелю, из которого шла стрельба. Выломав дверь, он побежал наверх, по узкой лестнице, в комнату, откуда стреляли. Вместе с солдатами он обезоружил четверых мужчин, и Жан увидел их на лестничной площадке. Четыре рослых молодчика, типичные помещики-аристократы. В охотничьих костюмах. Гетры, галстуки. Они были бледны и тряслись. Старшему было лет тридцать. Рядом с ними стоял пожилой человек, казалось не принимавший участия в стрельбе. Лейтенант отрывисто отдавал приказания солдатам. Надо было помешать толпе ворваться в дом. Повернувшись к Жану — он, очевидно, всё-таки слышал, что тот ему объяснял, — он сказал:

— Как нам спасти жизнь этих убийц?

Один из молодых людей попробовал что-то возразить.

— Болван, — обрезал его лейтенант, — если они вас увидят, от вас ничего не останется!

Они, дрожа, замолкли. Тот, что постарше, стуча зубами, только сказал: «Погреб». Рядом стоял какой-то полицейский в штатском, комиссар по особым делам, приехавший из Анмаса.

— Да, это неплохая идея, — сказал он. — Капитан, может быть, вы пройдёте вперёд? Простите, что я вами распоряжаюсь.

Жан первым спустился по лестнице. Под лестницей была незапертая дверь. Они вошли в узкий коридорчик, откуда винтом спускалась каменная лестница. Спички слишком быстро гасли, обжигая пальцы. Пехотинцы подталкивали арестованных, осыпая их руганью. Снаружи долетали крики: «Смерть им!»

Лейтенант поставил несколько солдат сторожить арестованных, но страх всё равно не позволил бы им бежать. Через отдушины были видны топочущие ноги поджигателей. Уже слышно было, как потрескивает огонь. Лейтенант и Жан вышли во двор. Центральное здание было в огне. Ярость разрушения обуяла людей, и всё, что только могло ускорить его, превращалось в их руках в молоты и кирки. Им казалось, что пламя слишком медленно подтачивает стены. На самом же деле пожар разгорался быстро, день был июльский, сухой, деревянный остов горел так, что любо было смотреть. Едкий дым вырывался из окон завода. Жилой дом, стоявший особняком, уцелел. Были ли там люди? Этого никто не знал. Человек сорок рабочих направились к дому. Главная масса солдат — человек сто — и человек тридцать жандармов сдерживали их. Солдаты и жандармы сгруппировались, чтобы отстоять хозяйское жильё, предоставив завод воле судьбы…

— Что это такое, что всё это означает? — спрашивал Жан лейтенанта.

— Я расскажу вам потом. Забастовка.

А! Забастовка! Жану было понятно, отчего офицер так явно снисходительно относится к рабочим.

— Они камня на камне не оставят!

— Что же я могу сделать? Пока привезут насос и воду, всё уже будет кончено. Главное, чтобы эти мерзавцы в погребе остались целы.

Солдаты пытались разогнать толпу. Симпатии их были несомненно на её стороне. Пехотинцы возмущённо наблюдали за грубостью жандармов. Но порыв толпы быстро утих. Было ясно, что ничто уже не может спасти фабрику. Что сгорело, то сгорело. И теперь толпа отступала, вспомнив про свою боль, про раненых, про трупы. Стоны и ужас. Ненависть погасла.

С шумом ломающихся сучьев рухнула крыша.

Жан искал Катерину. Куда она девалась?

Собралось всё население Клюза. Соседние улицы были битком набиты народом. Жандармы орали, сбивали с ног людей. Во всех направлениях шагали отряды солдат, раздвигая толпу, которая тут же опять смыкалась. Куда же пропала Катерина?

Он нашёл её возле одного убитого.

XI

Забастовка тянулась уже больше двух месяцев. Политическая забастовка. Перед муниципальными выборами хозяин завода запретил рабочим выставить своих кандидатов. Один из рабочих-кандидатов, под угрозой расчёта, уступил. Вечером, на собрании, он постарался объяснить свой поступок: он уже не молод, жена, дети… Но остальные стояли на своём. И после выборов и победы списка, в котором красовалось имя одного из сыновей хозяина, несдавшихся рабочих рассчитали: семь человек.