Базельские колокола

Кстати, её больше не отводили его преосвященству, оттого что политические друзья Жоржа не поняли бы этого. Приходится идти в ногу со временем.

Диана вздыхала — нет, спасибо, ей вовсе не хочется, чтобы Жорж стал членом правительства. Он только что подарил ей ожерелье из изумрудов. Сколько бессонных ночей оно стоило этому безумцу! Только она одна знает, сколько он работает, её Жорж. Да, приходится, если хочешь жить на такую широкую ногу. Она, конечно, вполне могла бы обойтись и без этого.

— А вот я бы не могла! — с гордостью говорила госпожа де Неттанкур.

III

В конце концов Роберт начал работать со своим зятем. Госпожа де Неттанкур могла говорить на эту тему без конца: «Совсем другое дело! Он работает. Между нами, мне это даже нравится. В нынешние времена молодой человек должен сам зарабатывать себе на хлеб. Эдуард никогда в жизни ничего не делал… Но теперь ведь не то время, и потом, когда мы познакомились, существовал Неттанкур, где Эдуард должен был вести себя соответственно своему положению: собаки, лошади, связи. Наконец, у меня было кое-какое приданое. О, далеко не княжеское. Но всё же его могло хватить на несколько лет. Позже появились ростовщики…»

Генерал Дорш уже слыхал эту историю. Но он был очень доволен, что Роберт работает: из этого молодого человека мог бы получиться прекрасный наездник.

— Да, — продолжала Кристиана, — Роберт незаметно превращается в паразита. Правда, Жорж человек широкого жеста, но вы сами понимаете, что он это делает для Дианы. Неттанкур, например, он подарил ей. Вы не подумайте, для нас это всё равно. И особняк на улице д’Оффемон тоже. Ах, вы не знали, генерал? Он только-только купил его. Я должна сказать, что для человека его происхождения, — между нами, Жорж совсем из простых, — это даже удивительно, какой он галантный! Конечно, Диана этому сильно способствует. Это ведь исключительная натура. Вы знаете, как мало она говорит, но улыбкой, совсем незаметным движением она направляет его, и как он быстро схватывает!.. Конечно, в нём сказывается природная тонкость натуры. Он даёт ей всё — всё для Дианы. Например, на днях за обедом, — он так занят, Жорж, что к обеду приходит когда придётся, мы уже кончали, — к десерту, как букет цветов, он принёс ей пачку суэцких акций. Ку-ку!

Генерал Дорш удивился:

— Ку-ку?

— Да, это немножко вульгарно. Но что же делать: десять суэцких акций стоят одного вульгарного жеста. Жорж подкрался сзади к Диане и закрыл ей глаза пачкой акций. Вы, конечно, были в Суэце, генерал?

Да, генерал бывал в Суэце. Англичане, те оказались куда умнее, чем мы с нашим Панамским каналом. Нет, госпожа де Неттанкур незнакома с Лессепсами ⁹. Она их видела несколько раз в Булонском лесу, верхом, в сюртуках, — отец ехал впереди. Истребитель перешейков — крупная фигура, да, фигура крупная, и он, конечно, ничего не знал и не понимал в делах, которые творились вокруг него. Но Жорж подарил Диане суэцкие акции, суэцкие, за которыми ничего не числится. Ах, этот Жорж поистине золотое сердце.

— Кстати, Диане пришлось отказать няне. Да. Она её застала с лакеем в комнате Жоржа.

Диана была возмущена, с ней чуть не сделалось истерики. Подумайте, у неё в доме! Роберт попробовал заступиться за англичанку. Надо же войти всё-таки и в её положение. Что же ей в таком случае, знакомиться с мужчинами на улице и водить их в гостиницу? Диана устроила брату ужасную сцену. Что у него за тон появился! Пока nurse ¹⁰ у неё на службе, пускай устраивается как угодно. Во-первых, так, чтобы всё было шито-крыто. Когда тебе платят, надо уметь себе кое в чём отказывать. Лакея не выгнали, только сделали внушение. Кстати, Гюи уже настолько подрос, что нянька ему больше не нужна. «И вообще, — воскликнула. Диана, — я не желаю, чтобы мой семейный очаг превращался в бардак».

Передавая эту сцену своим друзьям, Кристиана говорила — «дом терпимости».

Жорж и Роберт были неразлучны. Их можно было видеть вдвоём на скачках, у «Максима» ¹¹. Жилеты Роберта задавали тон. Он выезжал на своих лошадях в Лонгшан. Кастелианы принимали его у себя, на авеню дю Буа, из-за одной американки, которую он привёл на обед к сестре. Американка называла его виконтом. Роберт сначала было удивился, но потом ему это понравилось. И Роберт превратился в виконта. Позднее, как бы в обратном порядке, Эдуарда произвели и стали называть конт (граф) де Неттанкур, и Кристиана велела выгравировать на своих визитных карточках скромную графскую корону. Титула она не прибавила: она считала, что излишне пускать пыль в глаза.

К Гюи приставили приходящую гувернантку, даму с неудачно сложившейся жизнью. Офицерская вдова, родственница министра Второй империи — госпожа де Леренс. Она водила Гюи гулять в парк Монсо и следила за тем, чтобы он упражнялся на скрипке. Он едва умел читать и писать, но его уже научили декламировать стансы о ветерке из «Шутов» Микаэля Замакоиса и серенаду из «Прохожего» ¹². Госпожа де Леренс не любила Коппе. Она считала, что Коппе плосковат.

Господин де Леренс был воплощением всех добродетелей. Он служил колониальным офицером, и хотя умер довольно молодым, вдова была намного его моложе. В бесконечных своих рассказах она не часто упоминала о своём браке и молодости, как будто жизнь её началась вместе с вдовством. Примерно в 89-м году, во время Всемирной выставки, госпожа де Леренс сдала одну или две комнаты, — не то чтобы она нуждалась, но одиночество ей было нестерпимо. У неё было немного денег, обстановка, фарфор, привезённый покойным капитаном де Леренс из Французской Индии, а именно из Пондишери, и гранаты, доставшиеся ей от матери.

Гюи ничего не понимал во всех этих историях с наследствами, из-за которых она рассорилась с сёстрами — родными и двоюродными. Словом, на семью свою она всех собак вешала, а между тем какая грустная доля есть чужой хлеб и иметь дело только с чужими!

В этом месте рассказа появлялись мосье и мадам де Мюнкбург. Гюи много бы дал за то, чтобы ему показали их фотографию. Чета загадочная, как корсаж мадам де Леренс, жёлтый в бордовую полоску. Мадам де Леренс любила поговорить о своей бурбонской уродливости и утверждала, что в молодости она была похожа на Марию-Антуанетту. Гюи ни минуты не сомневался в том, что Мюнкбурги были преступниками из тех, которые занимают одно из первых мест среди знаменитых уголовных дел, и что на этот раз только близорукость полиции и протекция некоего безбожного сенатора, выгнавшего монахинь за пределы Франции, помогли Мюнкбургам спастись от позорного столба.

Что именно мадам и мосье де Мюнкбург сделали плохого мадам де Леренс, было довольно трудно разобрать. Несомненно то, что, будучи жильцами розовой комнаты, на редкость уютной, они обманом вкрались в доверие мадам де Леренс, мадам де Леренс, которая утешала мадам де Мюнкбург, пока мосье де Мюнкбург бегал за женщинами. А за женщинами он бегал. Потом они перестали платить за комнату. Наконец мосье де Мюнкбург посоветовал мадам де Леренс, куда вложить деньги. Посоветовал, ха, ха! Мадам де Леренс вставала и начинала ходить взад и вперёд по комнате, как настоящая Мария-Антуанетта. Самое ужасное во всём этом было поведение мадам де Мюнкбург. Он что, — обыкновенный лоботряс! Но она! «Я не скажу, что она такое!» Ещё было дело с сундуком! У этих Мюнкбургов хватило нахальства прислать за своим сундуком. Мюнкбургша посмела даже упомянуть о судебном приставе. Дальше уж идти некуда!

Вот почему после этого мадам де Леренс — всё равно, пускай сплетничают — сдала комнату офицеру, мосье де Флери. Человек воспитанный, приличный. Лейтенант. Блестящее будущее. Хватит с неё женщин, нет уж, не желает она с ними связываться!.. Дряни. Мужчины совсем другое дело.

Здесь опять начиналось загадочное. Мадам де Леренс пролила много слёз. Мосье де Флери занял у неё деньги. Он принимал у себя подозрительных людей. Бандитов, должно быть, думал Гюи. Наконец, нечего бояться слов, лейтенант оказался просто сутенёром. Гюи точно не знал, что это значит, но пытался представить себе.

«Когда я вспоминаю, как он говорил о своей профессии. Знамя! Франция! Говорил, что жалеет, что не живёт во времена империи, Первой, конечно. Ах, какой прохвост! Какой прохвост!»

И адвокат, конечно, сговорился с мосье де Мюнкбургом, на которого она подала в суд. А о крахе «Униона» и говорить нечего, — погибли её последние сбережения. Ей пришлось продать почти всю обстановку и поступить в компаньонки.

Как-то раз Диана застала госпожу де Леренс во время представления кукольного театра, которое она устроила для Гюи. Гюи сидел остолбеневший, глаза на лоб. Диана вошла в комнату в тот момент, когда Петрушка, зажав голову другой куклы под мышкой, драл её и приговаривал: «Ага, попался, Мюнкбург, дрянь паршивая. Я тебе покажу, как вдов разорять! А девку твою — в Сен-Лазар ¹³ сгною. В Сен-Лазар!» Гюи в крайнем возбуждении кричал с места: «В Сен-Лазар!» — и хлопал в ладоши. Очевидно, пьеса эта была ему уже хорошо известна. Диана не посмела сделать замечание госпоже де Леренс, потому что та слыла довольно ехидной сплетницей и потому что ей совсем не хотелось стать героиней пьесы для кукольного театра, которую госпожа де Леренс пойдёт разыгрывать в другом доме. Она попробовала расспросить Гюи, но ничего не поняла из всего того, что он ей с воодушевлением рассказал о мосье де Флери и о крахе «Униона».