Беглянка (сборник)

– Нет. Но это современноеискусство. Думаю, папе было неловко смотреть на эту картину. Или видеть, с каким лицом смотрит на нее Айрин. Может, он боялся, что она станет… ну, как бы это сказать… нас презирать. Ну, сочтет, что мы ненормальные. Он не хотел, чтобы Айрин держала нас за чудаков.

– За чудаков, которые вешают на стены чудаковатые картины? – возмутилась Джулиет. – Хочешь сказать, ему было так важно ее мнение о наших картинах?

– Ты же знаешь папу.

– Он никогда не боялся идти наперекор другим. Разве не из-за этого у него вечно были неприятности на работе?

– Что-что? – переспросила Сара. – Ах да. Да. Идти наперекор он умеет. Но иногда деликатничает. Взять ту же Айрин. С ней он очень деликатен. Мы так ее ценим, нашу Айрин.

– Неужели он подумал, что она уволится, если заметит у нас «странную» картину?

– Милая, что до меня – пусть бы висела. Я очень дорожу всеми твоими подарками. Но папа…

Джулиет ничего не ответила. Когда она была еще ребенком, лет от девяти-десяти до четырнадцати, между нею и Сарой существовал некий уговор по поводу Сэма. «Ты же знаешь папу».

Тогда они были лучшими подругами. Испытывали средства для домашнего перманента на тонких, но упрямых волосах Джулиет, своими руками шили лучшие платья во всей округе, а вечерами, когда Сэм задерживался на собраниях в школе, готовили себе сэндвичи с арахисовым маслом, помидорами и майонезом. Снова и снова рассказывались истории о подружках и ухажерах Сары, о розыгрышах и развлечениях, относящихся к тому времени, когда она еще учительствовала и не страдала сердечной недостаточностью. А некоторые истории повествовали о еще более далеких временах, когда юная Сара, прикованная к постели ревматической лихорадкой, отправлялась на поиски приключений с Ролло и Максин, воображаемыми друзьями, которые расследовали таинственные происшествия, даже убийства, подобно персонажам известных детских книг. Байки о безумной влюбленности Сэма в Сару, о его фиаско с машиной, взятой напрокат, о его появлении в лохмотьях бродяги на пороге Сары.

Были и посиделки вдвоем, когда Сара и Джулиет, всегда неразлучные, всегда рядом, сообща готовили сливочные помадки или обшивали ленточками нижние юбки. А потом, совершенно внезапно, у Джулиет пропала охота к этим занятиям; теперь ей хотелось приходить глубокой ночью на кухню к Сэму и задавать ему вопросы о черных дырах, о ледниковом периоде, о Боге. Она терпеть не могла, когда Сара бесцеремонно вторгалась в их беседы с каким-нибудь по-детски наивным вопросом, стараясь в своей извечной манере перетянуть внимание на себя. Вот почему Сэм и Джулиет вели свои разговоры поздно вечером; вот почему между ними тоже существовал уговор, никогда не упоминавшийся вслух. «Подожди, вот избавимся от Сары».Не навсегда, конечно.

Этот уговор сопровождался напоминанием: «Будь помягче с Сарой. Она рисковала жизнью, чтобы произвести тебя на свет. Помни об этом».

– Папа не боится идти наперекор тем, кто стоит выше, – с глубоким вздохом объяснила Сара. – Но ты же знаешь, как он ведет себя с теми, кто находится ступенью ниже. Он готов на все, чтобы только показать, что они ему ровня; его хлебом не корми, дай опуститься до их уровня…

Конечно, Джулиет об этом знала. Знала, как Сэм разговаривает с парнишкой на бензоколонке, как шутит с продавцом в скобяной лавке. Но промолчала.

– …И позаискивать, – закончила Сара с внезапной переменой интонации, со слабым намеком на злость, еле слышным смешком.

Приведя в порядок коляску, Пенелопу и себя, Джулиет отправилась гулять по городу. Она придумала благовидный предлог: покупку особо мягкого бактерицидного мыла для стирки пеленок; от обычного мыла у дочки могла выступить сыпь. Но для выхода в город были и другие причины, сродни неодолимым соблазнам, и Джулиет их немного стеснялась.

Этой дорогой она из года в год ходила в школу. Даже поступив в колледж и приезжая домой на каникулы, для соседей она все равно оставалась девчонкой-школьницей.

– Не надоело ей ходить в школу? – спросил кто-то у Сэма, когда Джулиет стала призером межуниверситетского конкурса переводов с латыни; и Сэм ответил:

– К сожалению, нет.

Он и сам не раз пересказывал этот эпизод. Но не дай бог было обмолвиться о каких бы то ни было достижениях. Рекламой по большей части занималась Сара, – правда, она с легкостью могла забыть, за что же, собственно, ее дочь получила награду.

И вот теперь наконец репутация Джулиет была восстановлена. Как любая другая молодая женщина, она гуляла с ребенком. Искала, где купить мыло для пеленок. Причем девочка, с которой она гуляла, – не просто ее ребенок. А дитя любви. Наедине с Эриком Джулиет порой так и называла Пенелопу. Она шутила; Эрик и воспринимал это как шутку, потому что жили они, естественно, вместе, причем уже достаточно давно, и не собирались расставаться. По наблюдениям Джулиет, его не заботило, что они не женаты, – она и сама порой об этом забывала. Но время от времени (особенно теперь, дома) сам факт безбрачия виделся Джулиет особым достижением, от которого щеки заливал приятный румянец, а душа переполнялась беспечной радостью.

– Ну что, прогулялась по улице? – поинтересовался Сэм. (Он и раньше всегда так говорил – «по улице»? Сара и Джулиет говорили «по городу».) – Кого-нибудь знакомого встретила?

– Мне нужно было в аптеку, – ответила Джулиет. – Так что я поболтала с Чарли Литтлом.

Они беседовали на кухне, в двенадцатом часу ночи. Джулиет решила, что сейчас самое время приготовить Пенелопе рожок на утро.

– С Крошкой Чарли? – переспросил Сэм; оказалось, у него всегда была еще одна привычка, о которой Джулиет совсем забыла, – называть людей школьными прозвищами. – Он умилился при виде малышки?

– Еще бы.

– То-то же.

Сидя за столом, Сэм потягивал ржаной виски и попыхивал сигарой. Раньше он не пил виски. Отец Сары был алкоголиком: нельзя сказать, что полностью опустившимся (он даже умудрялся работать ветеринаром), но нагонявшим на домочадцев столько ужаса, что его дочь навсегда прониклась отвращением к алкоголю; потому-то Сэм никогда не позволял себе в кругу семьи даже бутылку пива, по крайней мере по сведениям Джулиет.

В аптеку Джулиет зашла потому, что мыло для пеленок можно было купить только там. Хотя аптека и принадлежала семье Чарли, она не ожидала там его встретить. Последнее, что слышала о нем Джулиет, – Чарли собирался стать инженером. При встрече она не преминула об этом напомнить, что, вероятно, прозвучало некоторой бестактностью, однако же он не обиделся, а бодро ответил, что инженера из него не вышло. Чарли отрастил брюшко, а его поредевшие волосы частично утратили волнистость и блеск. Он встретил ее очень радушно, сыпал комплиментами в адрес как матери, так и ребенка – Джулиет даже застеснялась; во время разговора с Чарли она то и дело ощущала, как ее лицо и шея краснеют и покрываются капельками пота. В школьные годы он бы не снизошел до общения с ней – разве что мог бы вежливо поздороваться, поскольку со всеми был учтив и обходителен. Встречался он только с самыми привлекательными девушками и в итоге, как сообщил Джулиет, женился на одной из них. На Джейни Пил. У них было двое детей, один – ровесник Пенелопы, другой постарше. Именно поэтому, заявил Чарли с прямотой, которая словно была реакцией на положение Джулиет, – именно поэтому он и передумал учиться на инженера.

Имея родительский опыт, Чарли без труда веселил Пенелопу, а с Джулиет, тоже имевшей этот опыт, держался на равных. Она была польщена и довольна до умопомрачения. Но среди знаков его внимания проскальзывало и нечто иное: быстрый взгляд на левую руку Джулиет, на ее палец без кольца, шутка о собственной женитьбе. И еще. Он исподволь оценивал ее как женщину, выставляющую напоказ плоды своей бурной интимной жизни. Кто бы мог подумать – Джулиет. Тихоня, зубрилка.

– Она похожа на тебя? – спросил он и присел на корточки, чтобы поближе рассмотреть Пенелопу.