Беглянка (сборник)

Вовсе нет. Она живет как процветающая, практичная мать семейства. Наверное, замужем за врачом или за каким-нибудь государственным служащим, работающим на севере страны в такое время, когда контроль над местным населением ослабевает – медленно, исподволь, но не без помпы. Если она ошибается, то при встрече с Пенелопой можно будет посмеяться над этой ошибкой Джулиет. Они расскажут друг другу, как столкнулись с Хезер, как причудливо все обернулось, и посмеются.

Нет. Нет. Она более чем достаточно посмеялась, когда Пенелопа была рядом. Слишком многое обернулось шуткой. И наоборот, слишком многое – личные проблемы, влюбленности, которые, наверное, выглядели, скорее, подачками, – обернулось трагедией. Ей не хватало материнской сдержанности, порядочности, самоконтроля.

Пенелопа сказала, что она, Джулиет, по-прежнему живет в Ванкувере. Она не рассказала Хезер об их разрыве. Это понятно. Будь Хезер в курсе их отношений, она бы не смогла говорить так непринужденно.

Откуда Пенелопа знала, что она все еще тут, – если только в телефонном справочнике посмотрела? А если так, что отсюда следует?

Ровным счетом ничего. И не надо усматривать здесь то, чего нет.

Она вернулась к Гэри, который тактично отошел в сторонку с началом этой сцены воссоединения.

Уайтхорс, Йеллоунайф. Больно даже знать названия этих городков, – городков, куда вполне можно слетать. Можно побродить по улицам и придумать, как бы подсмотреть хоть краем глаза.

Но она не настолько безумна. Безумствовать нельзя.

За ужином она подумала, что свалившиеся на нее известия позволят ей выйти за Гэри или поселиться с ним вместе, – это уж как он захочет. Ей больше не о чем беспокоиться, нечего ждать в истории с Пенелопой. Пенелопа – не призрак, она защищена, если это в принципе возможно, и, наверное, счастлива, если это в принципе возможно. Она дистанцировалась от Джулиет и, вероятнее всего, от воспоминаний о Джулиет, и Джулиет могла только дистанцироваться в ответ.

Но Пенелопа сообщила Хезер, что Джулиет живет в Ванкувере. Как она сказала: «Джулиет»? Или «мама»? «Моя мать»?

Джулиет объяснила Гэри, что Хезер – дочка ее старых знакомых. Они с ним никогда не говорили о Пенелопе, и он не показывал, что знает о ее существовании. Скорее всего, Криста ему рассказала, а он молчал, потому что не хотел соваться не в свое дело. Или Криста ему рассказала, а он забыл. Или Криста никогда не заговаривала о Пенелопе, даже не упоминала ее имени.

Даже если Джулиет с ним съедется, существование Пенелопы не всплывет, Пенелопа перестанет существовать.

Хотя ее уже не существовало. Та Пенелопа, к которой тянулась Джулиет, исчезла. А женщина, встреченная Хезер в Эдмонтоне, мать, заказывающая школьную форму сыновьям, причем настолько изменившаяся внешне, что Хезер ее не узнала, была Джулиет незнакома.

Сама-то она в это верила?

Даже если Гэри и заметил ее волнение, он повел себя так, будто ничего не произошло. Но, наверное, в тот вечер они поняли, что не смогут быть вместе. Будь такая возможность реальной, Джулиет, вероятно, сказала бы: «Моя дочь уехала, даже не попрощавшись, хотя, наверное, она не понимала, что покидает меня. Она не знала, что это навсегда. Но потом мало-помалу до нее дошло, что она хочет держаться от меня подальше. Только таким способом она могла выправить свою жизнь.

Наверное, ее пугает необходимость со мной объясняться. Или времени нет. Знаешь, мы всегда думаем, что есть одна причина, другая причина, все время ищем причины. И я могу много рассказывать о своих ошибках. Но мне кажется, причину обнаружить не так-то просто. Как и чистоту ее натуры. Да. Некую тонкость, и строгость, и чистоту, непоколебимую честность. Мой отец говорил про тех, кого не выносил, что он их за людей не считает. Быть может, именно так и стоит это понимать? Пенелопа меня за человека не считает.

Может, она не выносит даже мысли обо мне. Вполне возможно».

У Джулиет есть друзья. Не так много… но есть. Ларри, как прежде, заходит в гости и, как прежде, шутит. Она продолжает свои исследования. Хотя слово «исследования», наверное, не очень точно отражает суть ее занятий… «расследования» – это точнее.

Поскольку денег в обрез, она подрабатывает в той самой кофейне, где когда-то любила сидеть за столиком на тротуаре. Эта работа – удачный противовес ее увлечению древними греками… такой удачный, что Джулиет, наверное, не уйдет, даже если сможет себе это позволить.

У нее по-прежнему есть надежда на весточку от Пенелопы, но уже не столь трепетная. А такая надежда, какую благоразумные люди возлагают на незаслуженные блага… чудесные избавления… и тому подобные штуки.

Страсть

Не так давно Грейс отправилась в долину реки Оттава, чтобы отыскать летний дом Трэверсов. Давно ее не заносило в эти края; многое, конечно, здесь изменилось. Шоссе номер семь теперь проходило в стороне от городов и стало прямым как стрела в тех местах, где, насколько ей помнилось, раньше были сплошные зигзаги. В этой части Канадского щита много мелких озер, чьи названия даже не умещаются на обычных картах. Когда ей удалось, или показалось, что удалось, найти озеро Литтл-Сэбот, к нему сбегало несколько разных второстепенных дорог, а когда она все же выбрала одну, выяснилось, что поперек идет множество асфальтированных проездов, названий которых она даже не помнила. Вообще говоря, когда она здесь жила сорок с лишним лет назад, улочки попросту не имели названий. И никакого асфальта не было. Была лишь грунтовая проселочная дорога, ведущая прямо к озеру, и другая такая же дорога, причудливым образом петлявшая вокруг него.

Теперь тут вырос целый поселок. Вернее, пригород, потому что нигде не видно ни почты, ни хоть какого-нибудь магазинчика. Четыре-пять улиц, где шеренгами стоят домики с крошечными участками. Некоторые – явно дачи: окна уже заколочены досками, как это делается под зиму. Но кое-где виднелись признаки круглогодичного обитания – причем обитали там по большей части такие люди, которые загромождают палисадники детскими горками и качелями из пластмассы, грилями, велосипедными тренажерами, мотоциклами, а также легкими столами, за которыми в этот сентябрьский, но пока еще теплый день многие сейчас обедали или потягивали пиво. Селились здесь и люди менее открытые: студенты, вероятно, или старые одинокие хиппи, которые завешивали окна флагами или фольгой. Домики маленькие, дешевые, но в основном добротные; одни уже подготовлены к зиме, другие нет.

Грейс развернулась бы и поехала обратно, не окажись у нее на пути восьмигранный дом с резным карнизом и дверью в каждой второй стене. Дом Вудсов. Ей всегда казалось, что дверей восемь, но, похоже, их было всего четыре. Внутри она никогда не бывала и не имела представления, сколько там комнат и делится ли вообще этот дом на комнаты. У нее сложилось такое впечатление, что никто из семейства Трэверсов тоже не бывал внутри. В прежние времена дом окружала высоченная живая изгородь, а на озерном ветру шелестели блестящие тополя. Мистер и миссис Вудс были немолоды (как теперь Грейс); к ним, по всей видимости, никогда не приезжали ни друзья, ни дети. Этот причудливый, сохранившийся с прежних времен дом нынче выглядел как-то сиротливо, будто не туда попал. Его с обеих сторон подпирали соседи с огромными магнитофонами, автомобилями (или грудами запчастей), игрушками и бельем на веревках.

Та же участь постигла и дом Трэверсов – до него было примерно четверть мили по той же улице. Дорога теперь не упиралась в него, как прежде, а шла мимо, и соседские дома оказались в считаных футах от его широкой круговой веранды.

Это был первый построенный в таком стиле дом, который увидела Грейс: одноэтажный, крыша с напуском, закрывающим веранду со всех сторон. Потом, в Австралии, ей попадалось много похожих строений. Такой стиль наводит на мысли о жарком лете.

Раньше можно было сбежать с веранды на пыльную подъездную дорожку, рвануть через песчаный, заросший бурьяном и лесной земляникой пустырь (тоже принадлежавший Трэверсам) и нырнуть… нет, войти босиком в озеро. Теперь озеро загораживал внушительный дом – стандартный загородный дом, какие здесь были в меньшинстве, с гаражом на две машины, возведенный как раз на бывшем пустыре.