Беглянка (сборник)
Шрифт:
– Сегодня я разговаривал с Дельфиной. Я рассказал ей про ребенка. Это был ее ребенок. Тогда я тебе не сказал, что мы его усыновили, потому что эта деталь только усугубляла дело: во-первых, потому, что это был не наш ребенок, а во-вторых, потому, что мы его не уберегли. Мы пять лет пытались забеременеть, а потом сдались и решились на усыновление. Дельфина была матерью ребенка. Мы назвали девочку Лорен, а потом и тебя назвали Лорен, потому что это наше любимое имя, а еще, думаю, потому, что с ним мы чувствовали, будто все начинаем с чистого листа. А потом Дельфина решила разыскать свою дочь и узнала, что это мы ее взяли в семью, и вполне естественно, что она приняла
Дельфина дернула молнию на куртке, как будто стала задыхаться.
– И я сказал ей, что нам все еще надо…Что сначала у нас не было возможности, потом время казалось неподходящим… – И он указал рукой на картонную коробку на кухонной столешнице. – В общем, я показал ей коробку… И сегодня мы одной семьей, – продолжил он, – сегодня, когда не осталось никаких тайн, мы покончим с прошлым. Избавимся от страданий и чувства вины. Дельфина, Айлин, я – мы хотим, чтобы ты поехала с нами, если ты не против. Ты не против?
– Ты меня разбудил. Я себя плохо чувствую.
– Ты вполне в состоянии с нами поехать, – сказала Айлин.
Дельфина по-прежнему смотрела в пол. Гарри подошел к столу, взял коробку и передал ее Дельфине.
– Пожалуй, нести ее должны именно вы, – сказал он. – С вами все порядке?
– Со всеми все в порядке, – отрезала Айлин. – Пора ехать.
Дельфина стояла на снегу с коробкой в руках. Айлин спросила: «Можно?» – и с осторожностью забрала коробку. Открыла, хотела сначала передать ее Гарри, но затем передумала и протянула обратно Дельфине. Дельфина зачерпнула небольшую горсть праха, но коробку в руки брать не стала. Айлин тоже зачерпнула горсть и отдала коробку Гарри. Взяв горсть праха, он хотел передать коробку Лорен, но Айлин его остановила:
– Не надо. Она не обязана делать то же самое.
Лорен не вынула рук из карманов.
Стояла безветренная погода, и пепел попросту упал на снег там, где Гарри, Айлин и Дельфина разжали кулаки.
Айлин заговорила хриплым голосом, будто у нее болело горло:
– Отче наш, сущий на небесах…
Затем, четко проговаривая слова, вступил Гарри:
– Это Лорен, наша дочь, и мы ее очень любили… Давайте скажем это все вместе.
Он взглянул на Дельфину, на Айлин, и они хором сказали:
– Это Лорен…
Дельфина говорила тихо, почти не разжимая губ, в голосе Айлин звучала вымученная искренность, голос Гарри, звучный и серьезный, доминировал.
– Мы прощаемся с ней и предаем ее снегу…
Под конец Айлин поспешно добавила:
– Прости нам прегрешения наши. Грехи наши. Прости нам грехи наши.
Дельфина села на заднее сиденье машины вместе с Лорен. Хотя Гарри, открыв переднюю дверцу, жестом предлагал Дельфине сесть рядом с ним, она тяжелой поступью прошла мимо. Теперь, когда у нее в руках уже не было праха, она уступила место рядом с водителем Айлин. Сунув руку в карман, чтобы достать носовой платок, она случайно зацепила какую-то вещицу, и та упала на пол машины. Невольно ругнувшись, Дельфина нагнулась за выпавшей из кармана вещью, но Лорен ее опередила. Она подняла с пола одну из сережек, которые часто носила Дельфина: длинные нити радужных бусин, сверкающие из-под ее волос. Видимо, она носила их в течение
дня, но потом решила, что лучше будет снять, и убрала в карман. Ощущая на ладони вес серьги, холод ярких бусин, ускользающих между пальцами, Лорен вдруг искренне пожелала, чтобы все исчезло и чтобы Дельфина снова стала такой, какой была за стойкой в гостинице, – веселой и самоуверенной.Дельфина не проронила ни слова. Она взяла сережку, не касаясь руки Лорен. Но в этот момент впервые за весь вечер они встретились взглядами. Глаза Дельфины чуть расширились, и на какую-то долю секунды в них мелькнуло знакомое выражение, – выражение насмешки и тайного сговора. Она пожала плечами и убрала сережку в карман. И больше ни жеста – всю дорогу она смотрела перед собой, в затылок Гарри.
Остановив машину у гостиницы, Гарри обратился к Дельфине:
– Мы будем рады, если вы сможете как-нибудь в свободное от работы время прийти к нам на ужин.
– Я целыми днями работаю, – ответила Дельфина.
Выйдя из машины, она попрощалась со всеми и ни с кем в отдельности, а затем, тяжело ступая по снежной каше, прошагала по тротуару и скрылась в гостинице.
– Я так и знала, что она не согласится, – сказала по пути домой Айлин.
– Зато она, возможно, оценила, что мы ее пригласили, – ответил Гарри.
– Ей на нас плевать. Ее интересовала только Лорен, пока она думала, что это ее дочь. А теперь и Лорен ей не нужна.
– Зато она нужна нам, – сказал Гарри, и голос его зазвучал чуть громче. – Она наша… Мы любим тебя, Лорен, – продолжил он. – Я просто хочу лишний раз тебе об этом сказать.
«Ее». «Наша».
Лорен почувствовала, как что-то щиплет ее голые ноги. Она наклонилась и нащупала колючки, целые гроздья репейника, прицепившиеся к штанинам пижамы.
– Я в лесу колючки поймала. На мне сотниколючек.
– Когда приедем домой, я их с тебя сниму, – сказала Айлин. – А пока ничем не могу помочь.
Лорен принялась яростно сдирать колючки с пижамы. Но, едва отлипнув от ткани, они тут же впивались в пальцы. Лорен попыталась очистить правую руку от репейников с помощью левой, и вскоре уже все ее пальцы были облеплены колючками. Они так ее раздражали, что ей хотелось кричать, размахивая руками, но она понимала, что сейчас остается только одно – просто сидеть и ждать.
Уловки
– Я умру, – сказала Робин как-то вечером, много лет назад. – Я умру, если платье не будет готово.
Они сидели на веранде темно-зеленого, обшитого вагонкой дома по Айзек-стрит. Уиллард Григ, сосед, за ломберным столиком играл в рамми с сестрой Робин – Джоанной. Робин, примостившись на диване, хмуро листала журнал. В воздухе шла борьба между ароматом душистого табака и запахом кетчупа, клокотавшего на кухне одного из соседских домов.
Уиллард заметил, что Джоанна едва заметно улыбнулась и только потом переспросила:
– Что ты сказала?
– Я сказала, что умру, – напористо повторила Робин. – Я умру, если завтра не получу свое платье. Из химчистки.
– Мне так и послышалось. Ты умрешь?
В подобных случаях к Джоанне было не подкопаться. Она говорила так мягко, с таким безмятежным презрением, а улыбка ее – уже исчезнувшая – ограничивалась крошечным изгибом одного уголка губ.
– Да, умру, – с прежним вызовом подтвердила Робин. – Мне без него никак.
– Ей без него никак, она умрет, она собирается в театр, – доверительно сообщила Джоанна Уилларду.
– Ладно тебе, Джоанна, – отозвался Уиллард.