Бегство из рая (сборник)

Они говорили много, красиво и возвышенно, без пауз и воп-

росов. Вопросы были не нужны. Мы не интересовали их.

Для них важен был Израиль, как символ Вечности, символ

поклонения, и в этом поклонении проступали религиозная страсть

и почти языческий фанатизм. Нет, они не лгали, они были со-

бою.

Миша: Знаю, что в Израиле политический кризис, не вы-

держивает экономика, трудно. Но мы все должны страдать; в

этом совершенствуется и трудится наша душа.

Лора: Безнравственно на Святой Земле думать о себе.

Это счастье жить в Иерусалиме. Вам так повезло, ребята!

Миша: Террор? Об этом не надо думать. Человек привы-

кает...

32

Бегство из рая

Разговор о политике не получился, весь аспект нашей нелег-

кой действительности в сущности их не интересует, ведь это не

им выпало божественное счастье жить на Святой Земле. Изра-

ильская культура? Иврит? Нет, они американцы, увы, а к сво-

им корням долгий путь... Возможно, когда-нибудь...

Что читают?

Миша: Только на английском, в Америке по-русски читают

неудачники.

Лора: Да и времени на чтение нет, надо всё успеть.

Не получилась и обеденная трапеза: наша еда оказалась

недостаточно кошерной. А я так готовилась, составляла меню, накупила целую гору экзотических продуктов, полдня колдовала

на кухне, украшала стол.

А назавтра в Восточном Иерусалиме был совершен терро-

ристический акт, и они поспешно уехали, забыв попрощаться.

Непонятные и чужие люди. Вот и все. После этой встречи я

твердо знаю: с друзьями из своей прошлой жизни я не буду встре-

чаться, «нет меня и тех, кто жил при мне...»

33

Ирина Цыпина

ОСТРОВ ЭМИГРАЦИЯ

По шкале стрессов эмиграция, как и смерть близких,

приравнивается к сотне, самому высшему баллу.

(из справочной литературы по

психологии)

Сперва были эйфория и восторг от долгожданной свободы.

Потом наступила полоса разочарований охи, стоны, слёзы,

лингвистические муки и шок первых впечатлений, нечеловечес-

кая усталость и наконец осознание, желание сформулировать, до конца осмыслить, ответить себе на такой, казалось бы, три-

виальный вопрос: «Так что же такое эмиграция?»

Эмиграция последней волны, не очень идейная и где-то даже

«колбасная», непривычно интернациональная, постсоветская и

по-российски безоглядно-бесшабашная, в основном безденеж-

ная и униженная, спасающаяся от экономических дефолтов и от

бесконечных локальных национальных конфликтов, что стало с

тобой за эти последние 15 лет?

Растворилась, сгинула в чужом краю или стала новым явле-

нием, новым культурным островом зарубежья? Что успела, для

чего отдала столько молодости, энергии, таланта, надежд и жиз-

ненных сил?

Еще не пришло время статистических расчетов, еще впере-

ди витийствования интеллектуалов и культурологов, но уже есть

огромный архив нашего опыта, чувств, наших мыслей, наблю-

дений, наших ответов и наших вопросов.

«Эмиграция это особый жанр и особые правила выжива-

ния», когда-то давно записала я в свой дневник, обозначив

тему Дневник эмигранта. Этот литературный жанр обладает

потрясающей особенностью, он написан самой жизнью, судьба-

ми тысяч людей, оказавшихся в эмиграции. На страницах этого

живого документа нет придуманных сюжетов, нет лихо закру-

ченных интриг, ведь эта живая литература создавалась не в ком-

34

Бегство из рая

фортных писательских кабинетах, не в элитарных домах твор-

чества, не на переделкинских дачах, не в уединении приморских

вилл на сверкающем Лазурном берегу.

Бег от себя. Бег от судьбы. Бег от страны. Жестко, прозаично

и страшно. Почти как в итальянском черно-белом неореализме.

«...А потом были поезда, холодные и злые. Одержимость

и безразличие растворяли лица людей, превращая их в се-

рое размытое пятно. Я выпил бутылку водки, время сжа-

лось, а потом исчезло. Оно вернулось поздним вечером, ког-

да я открыл глаза и увидел Её. Она смотрела на меня пьяно-

го и отупевшего, и плакала

Потом тоже была жизнь, которой я буду стыдиться и

гордиться поровну»

Так мощно и жутко описывает начало своей дороги в эмиг-

рацию Владимир Ободзинский в рассказе «Чужая жизнь».

Помните, у Бориса Пастернака «Февраль... Достать чернил

и плакать. Писать о феврале навзрыд...»?

Убеждена, что новая волна эмигрантской литературы 90-х,

написанная кровью и обнаженными нервами, трагедиями и не-

имоверной волей, высотой человеческого духа и азартом побе-

ды над собой достойна нашего самопризнания и прочтения. В

эмиграции оказалось так много наших любимых писателей, зна-

комых по прошлой жизни. Это и Василий Аксёнов, и Владимир

Войнович, Дина Рубина, Анатолий Алексин, Григорий Канович, Эдуард Тополь и Александр Генис, Анатолий Гладилин... этот

список, безусловно, можно продолжить, но я о другом. Не они

авторы Дневника эмиграции последней волны 90-х. По законам

этого жанра, где каждая строка пишется собственной болью, я

выскажу, возможно, спорную мысль, но тот, кто живёт в эмигра-

ции, меня поймёт. Эмиграция для людей известных и для обыч-

ных людей «из толпы» это абсолютно разные траектории, с

разными законами выживания и разной степенью болевого шока, 35

Ирина Цыпина

хотя сравнения здесь едва ли уместны. Об «окаянных днях» эмигра-

ции 90-х когда-нибудь расскажут страницы прозы наших соотече-