Бегство из рая (сборник)

жиданно Прошлое врывается в Настоящее, берет в плен и не

отпускает... Мистика? Что же еще? Шок!!! На выставке кар-

тин я встретила себя из двадцатипятилетнего прошлого.

Картина известного художника называлась: «Девушки на

дорогах войны». Увы, я себя почти не узнала, мы почти разми-

нулись в пространстве... А я ведь была моделью, как сейчас

бы сказали, одной из девушек для этой жанровой, очень совет-

ской и наивной, картины на военную тему, посвященной Великой

Победе над фашистской Германией.

Полукругом военные девушки сидят у ночного костра на

привале. Полуосвещенные лица, светящиеся искры костра тают

в ночной тревожной тишине леса, конец лета, война...

Что сказать было ей, той девчонке с дерзким и одновре-

менно открытым доверчивым взглядом, сидящей у огня в пи-

лотке и гимнастерке? Была ли я рада этой встрече? Ведь она, эта девочка с распахнутыми глазами, так много могла, так о

многом мечтала, ее еще не предавали близкие друзья, ей еще

не лгали, у нее еще не забирали свободу в обмен на сомнитель-

ное благополучие... Картина была написана маслом, но без гру-

бых мазков, очень нежно, трепетно. Скупая палитра красок со-

здавала странное, почти нереальное свечение: пламя костра

вибрировало на ветру, и там, в придуманных декорациях, жила

71

Ирина Цыпина

я, еще очень молодая и настоящая. Там еще всё впереди, всё

возможно, всё легко и просто, еще все победы брошены небрежно

к ногам в модных ажурных колготках, еще нет ошибок и нет

еще поражений...

Мы встретились с ней взглядом. Она смотрела на меня из

картинного пространства, как из зазеркалья, еще не зная всех

бед и проблем, которые не обойдут ее стороной, которые ждут

там, в далеком далеке...

А я очень четко помню тот день, когда художник рисовал

эту картину. Была снежная зима, минус 25. Я, студентка-перво-

курсница архитектурного, раскрасневшаяся после катка, в длин-

ном бирюзовом свитере модной вязки, с ярко подведенными по

моде тех лет глазами и с летящей лондаколоровой челкой: мне

ужасно льстит предложение маститого художника позировать ему

для картины. Внизу, на лестничной клетке, меня ждет мальчишка-

поклонник, и я чувствую себя ужасно красивой, взрослой и крутой, как бы сказали сегодня наши дети. Я не вдаюсь в подробности

тематики будущей картины, молодость всегда цинична:

Ах, война... Уж это, слава Б-гу, не про нас!!! Война уже дав-

ным-давно закончилась... Простите, избитая тема... Надоело!

Как же изолированно мы жили в той закрытой заморожен-

ной стране, какими непростительными эгоистами были. Ведь в

то же самое время шло столько войн, столько пролито крови

было на Этой, ставшей через долгие годы осознания, тоже род-

ной, Земле. Каюсь...

А в мастерской натоплено и уютно, мы пьем растворимый

кофе «Пеле», художник рисует и с юмором, в лицах, рассказы-

вает о былой Войне, о фронтовом братстве, о бесстрашных де-

вушках, которых встречал на дорогах войны совсем молодень-

ким лейтенантом. Я рассматриваю рисунки и наброски, сделан-

ные простым карандашом, в перерывах между боями. Это

целый полк, галерея лиц той далекой, почти забытой, войны. Их

лица прекрасны и еще не испорчены временем, как бывает только

в очень ранней юности; они еще не знают, что им предстоит, и в

этом мистическое чудо застывшего времени на старой, по-

72

Бегство из рая

желтевшей, плохого качества бумаге. Эти наспех сделанные

эскизы выхватывают самое главное, почти потустороннее, внут-

реннее Я человека и говорят о нем гораздо больше, чем любая

самая профессиональная фотография. Художник был уже не

молод, но как светлело его лицо, как преображался он, когда

вспоминал свою фронтовую юность. Весь круг его близких дру-

зей был из той военной поры, того жесткого времени, когда в

одном окопе сразу можно было определить, кто есть кто. Кста-

ти, о мистике. Он безошибочно по глазам видел перед боем

того, кому не суждено было вернуться. Он рассказывал, что

солдаты очень четко чувствовали предстоящий роковой миг. .

Это знают все фронтовики, все люди, сталкивающиеся с рис-

ком, и нет этому объяснения... Но не будем об этом, мы о дру-

гом... Не будем искать ассоциаций. Живя в Израиле в ежеднев-

ной опасности, мы многое понимаем по-другому. .

Маститыйхудожник, профессор живописи, эрудит, он жил труд-

ной судьбой своей страны, был, как казалось, нужен ей и был

востребован. Свое еврейство он осознавал, но научился с этим

жить; адаптировался, стараясь активным творчеством компен-

сировать дефицит свободы и тот национальный комплекс, кото-

рый, разрушая психику, тяжелым грузом нереализованных воз-

можностей давит и не дает забыть... И его ли вина в том, что у

него, фронтовика, не хватило сил на протест, на то, что смирил-

ся, на то, что принял правила игры; внес свою лепту в строи-

тельство соц-ART той непонятной нелепой страны, изуродован-

ной кровавой эпохой?

Ментально будучи стопроцентным славянином, он иногда

непростительно надолго забывал о том, что чужой; да и был ли

чужим, когда все его предки корнями поколений вросли в эту

Землю, Историю, Культуру? Он оформлял фольклорные выс-

тавки и книги, много рисовал, преподавал, читал лекции, писал

монографии по живописи, составлял учебники. Он жил, много

работая, запрещая себе философствовать на сложные темы, ко-

торые невозможно решить, как невозможно ничего изменить.