Бегущая в зеркалах

...Большой зал в доме Остина был превращен в своеобразную галерею, где кроме картин и нескольких скульптур были выставлены самые разные предметы, неведомо как сюда попавшие - какое-то ветхое, изодранное знамя, старая коллекция уже поблекших бабочек, круглые часы под стеклянным колпаком и даже абсолютно заурядный кирпич, покоящийся в специальной витрине.

– Я не коллекционер и не знаток искусств. То, что вы здесь видите сувениры моего жизненного пути, чрезвычайно для меня ценные. За каждым из них - целая история или судьба. Эти картины, - Остин указал рукой на левую стену, - действительно представляют художественную ценность, а те - махнул он в дру

гом направлении, - чисто личную. Хотя, может, и художественную тоже. Говорят, что это зачастую решает только время.

Внимание Йохима привлекла небольшая икона в потемневшем серебряном окладе, лежащая в застекленной витрине.

– Я, кажется, знаю, - это православная икона Божьей Матери, - сказал он хозяину.
– У моей бабушки-славянки была похожая, и у нее все время мерцал огонек. Я даже помню с детства слова молитвы, которую она шептала перед сном, стоя на коленях: "Свята Марья, Матка Божия..."

– Это ты по-каковски декламируешь?
– поинтересовался Дани.

– Кажется по-словацки, а может - по-русски. Эти языки на слух иностранца трудно неотличимы, как вы считаете, Остин?

...Потом все спустились к пустому пляжу и Сильвия, еще находящаяся во власти музыки, медленно пошла в воду прямо в сандалиях и шифоновом платьице. Она просто не замедлила движения на ступенях каменной лестницы, продолжая двигаться все дальше и дальше. Все молча смотрели, как светлый силуэт погружается в черную бездну. Потом, уже исчезнув по плечи, Сильвия обернулась и, подчиняясь какой-то звучащей для нее одной мелодии, направилась к берегу. Ее плавное, бесшумное, без всплесков и брызг, движение казалось фантастическим трюком, а рождающееся из тьмы, обрисованное складками ткани, тело - мраморной скульптурой. Выросшая на берегу, Сильвия мелко дрожала, даже в темноте было видно, как сияют ее глаза:

– Вода очень теплая. Меня знобит от волнения - я боялась раздавать морского ежа - их здесь полно.

Остин снял пиджак и укутал плечи девушки.

– Пойдем-ка, новорожденная Венера, - обняв подругу, Дани направляясь с ней к дому.
– Я буду сочинять для тебя песни. Когда-то я просто блистал в гимназическом хоре. Помнишь, Ехи, - "Песнь моя летит с мольбою"?
– напел он уже издали.

Йохим, задержавшийся на берегу, метнул в воду круглую гальку, не уверенный, что последует всплеск - так тиха и бездонна была черная гладь. Но вода ответила... Йохим колебался. Он понимал, что не сможет рассчитывать сегодня ночью на общество Дани, но не знал, как поступить - остаться ли в саду или составить компанию Нелли. Вопрос решился просто.

– Не удостоюсь ли я чести быть приглашенной на вашу веранду, австрийский жених?, - насмешливо спросила Нелли.
– Я буду паинькой никакой антибуржуазной пропаганды и безнравственных высказываний. Мы будем беседовать... о Шуберте...

Йохим проводил девушку к себе и они, не зажигая свет, устроились в креслах, казалось, нависших над черной пропастью. Было темно и тихо, только угольком алела сигарета Нелли и остервенело трещали в кустах цикады. Девушка уселась, подобрав под себя длинные ноги, и подняла лицо к звездному небу.

– Фу, черт, опять пропустила, - огорчилась она.
– Уже вторая звезда свалилась, а я так ничего и не успела загадать.

– А если бы успела, то что?
– поинтересовался Йохим.

– Ох, и не знаю. Так много всего надо - большого и маленького, что всей этой прорве звезд пришлось бы обрушиться сплошным дождем... Ну, для начала хочу, чтобы сегодня - было всегда. Чтобы всегда было так хорошо, как сегодня, чтобы висеть так, над затаившейся бездной, а в кресле напротив....

– Понял, понял, - прервал Йохим, - Твой босяк-индус или Ален Делон в подлиннике.

– Ты удивишься, - Нелли загадочно улыбнулась, - но я уже целый час жду, когда ты докажешь мне, что мой последний вопрос там на палубе, был совершенно идиотским...

И снова Йохим оказался в головокружительной тесноте южной ночи и теплого женского тела. И снова, как тогда, на чердаке, забыл обо всем, становясь другим...

– Все-то ты врал про себя, жених, - подытожила Нелли, растянувшись на животе поперек "супружеского" ложа. Она с удовольствием курила, стряхивая пепел в стоящую на ковре пепельницу.
– Я далеко не гадалка, но возьмусь пророчить - у тебя вперед еще ого-го что!

– Звучит весьма двусмысленно. Но сейчас я могу присягнуть, что если даже завтра мы все заболеем чумой, или над Ла-Маншем пронесется свирепый тайфун, я буду считать эту поездку самой удачной в моей жизни, - отозвался из темноты Йохим.

* *

Утром, после завтрака в саду, уже в джинсах и майках, прощались с Брауном.

– Жаль, что вы не хотите задержаться подольше. Мне тоже, видимо, скоро предстоит уехать. Я вообще много разъезжаю и берегу этот дом для тихой старости. Но знайте - по первому вашему знаку - вы мои желанные гости. Будем держать связь через Дани, - заверил на прощание Остин, выглядевший помолодевшим в теннисных брюках и белой спортивной рубашке.

Они долго махали руками с борта удаляющейся от острова яхты фигуре коренастого человека, становившейся все меньше и меньше.

– Ну вот вам и "мафиози", - сказал Дани.
– Я не знаю точно, чем занимается Остин. У него какое-то большое дело в Европе и огромные связи. Он может многое, но это - "добрый гений", как пишут в детских книжках. У него что бы он там не говорил, просто идиосинкразия ко всякому злу, жестокости. Эдакий Эдмон Дантес - миссионер справедливости.

– Причем, очень даже веселый миссионер!
– подхватила Сильвия, вспомнив о пиджаке.

– Э, нет, - задумчиво протянул Дани.
– Вчера он был явно не в своей тарелке. Уж я то знаю.

... Вернувшись в гостиную, Остин Браун, с ненавистью глянул на молчавший телефон и направился к бару. Уже третий день он тщетно ждал вестей. Предельно настороженный, будто превратившийся в напряженную струну, он прокручивал в голове бесконечные варианты, стараясь обнаружить причину. "Почему, почему? Где допущен промах?" - с бутылкой в руках Остин вышел на веранду. Глядя вслед удаляющейся "Виктории" налил себе полный стакан "Столичной".

ЧАСТЬ 5. ОСТИН БРАУН

– 137

ГЛАВА 4. ОСТИН БРАУН

1

Сорокавосьмилетний Остин Браун, тоскливо взирающий на морскую синь с террасы своего средиземноморского дома, ровно три десятилетия назад в желтой футболке с крылатой эмблемой и синих сатиновых трусах до колен, наматывал круг за кругом на велосипеде спортивного общества "Сокол" российского города Сталинграда.

Собираясь осушить бокал водки, потеющий в ароматном утреннем воздухе, г-н Браун не ведал, что празднует юбилей. Именно 18 июня 1938 года на областном соревновании юных физкультурников он несся навстречу финишной ленточке, ощущая взмокшей спиной и окаменевшей от напряжения поясницей, что оставил далеко позади обессилевших соперников.