Белая береза

Петя Уралец осторожно приблизился к майору Озерову и со стороны посмотрел на него просительным и одновременно осуждающим взглядом.

— Что ты на меня смотришь так? — не вытерпев, закричал на него Озеров. — Что ты на меня уставился?

— Уйдите в блиндаж, товарищ майор, — очень серьезно сказал Петя Уралец. — Я там все прибрал… Да и закусить пора.

— Вот репей, а? — воскликнул Озеров, обращаясь к Шаракшанэ. — Уйди, Петро, не доводи до греха! Что ты мне не даешь подышать свежим воздухом?

Петя вздохнул и отошел прочь.

Майор Озеров поудобнее уселся на еловом лапнике и некоторое время, согнувшись, изучал карту, развернутую на коленях. Комбат капитан Шаракшанэ сидел перед ним, по-восточному подвернув ноги, и поглядывал то на Озерова, то по сторонам быстрым взглядом, как, бывало, оглядывал с седла родную бурятскую степь. Они сидели вблизи блиндажа, врезанного в скат заросшего ольшаником оврага, — в нем находилась рация и сидели связисты.

Озеров оторвался от карты.

— О чем я говорил?

— О разведке.

— Да, о разведке, — заговорил Озеров с живостью, делавшей его лицо, особенно на морозе, очень молодым. — Конечно, только по ее вине и могло быть принято решение бить в лоб, без всякого маневра, на Скирманово, не придавая особого значения этой высоте… И вот — всем наука! Да, наука тяжелая, как все науки. Но теперь мы должны доказать, что можем исправлять свои ошибки непосредственно в бою. Немедленно! И генерал Бородин и генерал Батюков уже приняли все меры, чтобы танки не вырывались вперед, а шли вместе с пехотой, чтобы артиллерия сопровождала их огнем и колесами. Гвардейцы будут штурмовать высоту теперь с северо-востока, а мы, Володенька, вот здесь!

Озеров опять нагнулся над картой и, точно колдуя, пошевелил над ней пальцами.

— Трудный нам достался участок, — сказал Шаракшанэ.

— Не достался, а я сам его предложил…

На смуглом, худощаво-скуластом лице капитана Шаракшанэ отразилось усилие мысли…

— Удивляешься? — спросил Озеров. — Кстати, он совсем не трудный, этот участок…

Из блиндажа выскочил телефонист: на проводе — начштаба полка капитан Смольянинов. Кое-как, согнувшись, могучий Озеров залез в блиндаж. Через три минуты он вылез обратно, хватаясь руками за края траншеи, и тут же услышал свист мины над головой.

Мина ударилась в вершину елки на другой стороне оврага — брызнул огонь, заклубился дым, и в воздухе стонуще пропели осколки. Проходившие по дну оврага стрелки заметались в поисках укрытия.

— Вперед! — закричал на них Озеров во всю мощь своего голоса. — Живо вперед! Не прятаться! Не стоять на месте!

Стрелки бросились по оврагу дальше.

— Звонил от Головко, он там… — сообщил Озеров о Смольянинове, вновь усаживаясь на свое место.

— Как там дела, товарищ майор?

— Вышли на рубеж. Связного к ним послал?

— Полчаса назад. Связь будет.

— Так вот, Володя, если хочешь знать, взять высоту легче всего именно вот с этой, с нашей стороны… — продолжал Озеров. — Здесь самое слабое место в их обороне. С севера и востока подходы к высоте совершенно ровные и чистые — негде голову укрыть. Только там, конечно, и есть танкопроходимая полоса на Скирманово. Немцы это отчетливо понимают и поэтому поставили там так много противотанковой артиллерии, да и для пехоты приготовили немало огневых средств… Там нужен страшный удар, чтобы разгромить оборону! А вот здесь, где мы… здесь совершенно непроходимое для танков место: тут глубокий овраг, а за высотой, перед самой деревней, овраг еще больше. Немцы знают, что здесь не могут и не пойдут наши танки! Вот поэтому здесь, с нашей стороны, у них и нет артиллерии. Здесь, кажется, только один большой дзот и открытые площадки для пулеметов. Так вот скажи, откуда же легче взять высоту?

— Да, но дзот… — Шаракшанэ почему-то опустил и полуприкрыл глаза. Ведь наша артиллерия, товарищ майор, может и не разбить его во время артподготовки. Тогда что?

— Это верно, может и не разбить, — согласился Озеров. — Дзот есть дзот… Но если даже его не разобьют, мы его возьмем! Ты хорошо осмотрел подходы к высоте?

— Хорошо, товарищ майор…

— Видел взлобок вроде вала на склоне?

— Его хорошо видно.

— Теперь слушай и мотай на ус! — продолжал Озеров, сделав порывистое движение всем корпусом вперед. — Одной ротой ты должен ударить на рощицу… Вот эту, видишь? Другой ротой — на высоту. От нашего оврага до высоты примерно триста метров. Если после артподготовки подниматься в атаку отсюда, мы не успеем дойти — немцы очухаются и пустят в ход пулеметы, особенно в дзоте, если он уцелеет…

— Нет, не успеем, — согласился Шаракшанэ. — Бежать в гору, да и снег глубок…

— Но мы перехитрим немцев! — со стиснутыми зубами, сдерживая голос, сказал Озеров. — Сколько будет до того взлобка на скате высоты? Метров сто или побольше? Так вот, не дожидаясь конца артподготовки, одна твоя рота должна достигнуть взлобка и приготовиться там для атаки. Таким образом, останется преодолеть только около двухсот метров до дзота.

— Побить могут, — вздохнув, заметил Шаракшанэ.

— Кто? Кого?

— Своя своих.

— Чепуха! Убежден, что ни один снаряд, ни одна мина не упадут ближе этого взлобка! Наши артиллеристы ошибаются, но это отличные артиллеристы! Надо им верить! И надо учить солдат без всякой боязни прижиматься к своему огню!

Опять переждали грохот взрывов за оврагом.

— А дальше все дело в быстроте и натиске нашей атаки, — продолжал Озеров. — Пока немцы, побитые и оглушенные, успеют схватиться за оружие, наши солдаты должны быть на высоте! Надо идти в атаку от взлобка со всей силой, со всей яростью! Меньше двухсот метров! Меньше двухсот! Да неужели мы упустим одну-две минуты и дадим немцам возможность взяться за оружие? Не дадим!

Озеров быстро поднялся.

— Все ясно? Действуй!

Боевой приказ майора Озерова, как только он был произнесен, немедленно стал приказом родины и с необычайной быстротой совершил путь через комбата, командиров рот, взводов и отделений к солдатам… Стоило Озерову произнести несколько слов приказа — и сложный, хорошо сработанный командно-политический аппарат полка мгновенно пришел в привычное рабочее движение, направленное к одной цели. Через полчаса боевая задача была известна каждому солдату, где бы он ни находился в это время: на батарее, в пути, в цепи под любым кустом…

Солдаты лежали в овраге на истоптанном снегу, среди помятого кустарничка. Они истомились, ожидая, когда придется идти в бой, озябли и проголодались. Готовясь к атаке и не надеясь на обещанный старшинами горячий обед, они с жадностью уничтожали НЗ, то есть неприкосновенный запас, который расходуется в исключительных случаях. Грызя мерзлые куски хлеба и сухари, прожевывая мясные консервы с ледком, они разговаривали негромко, с тем спокойствием и бесшабашностью, которые известны только солдатам — и то в особые минуты.