Белая кокарда

Вот из-за такой мелочи и попадаешь на виселицу, сказал мне позже Джо, редко из-за чего-то важного.

Под стук копыт, звяканье сабель и трензелей отряд выехал со двора; мы смотрели, как прыгали над живыми изгородями вдоль дороги на Уларт их алые мундиры и блестящие шлемы.

— Слава богу, уехали, — сказала, подходя к нам, Кэтлин.

— Чуть не попались, — отвечал Джо. — А ловко он всё разыграл! Жаль, ты не видала…

Схватка с патриотом

В сумерки я выехал с постоялого двора; я не оглянулся, хоть и знал, что Кэтлин смотрит мне вслед из верхнего окошка. Постаравшись принять небрежный вид, я пустил Майю рысью сквозь толпу народа, идущего — день был базарный — из замка; в их глазах я видел глухую ярость против тех, кто жёг их дома, и знал, что они созрели для восстания. Не слышалось ни смеха, ни шуток, а это для ирландцев странно, ибо там, где ирландцы, там и смех; у мужчин были измождённые лица, они шли, заслоняя своих женщин в шалях, под надменными взглядами гессенских солдат, патрулировавших перекрёстки. Позже я узнал, что всего лишь несколько недель спустя эти ирландцы-патриоты погнали свой скот на гарнизон в Эннискорти, как это сделал когда-то Стронгбоу, и полегли на Слейнейском мосту и в расщелинах Винегар-Хилла под знаменем прославленного отца Мэрфи, которого они так любили.

На цепи под шарманку плясал чёрный медведь; в толпе шныряли мальчишки и разгуливали с невинным видом карманники, держа руки наготове. Дамы в широких юбках, жёны офицеров-чужеземцев, шли, изящно ступая, вдоль рядов нищих, стоявших у стен с протянутой рукой. И тут я понял — и это меня потрясло, — что письмо, зашитое в седле, означает жизнь или смерть для каждого из тех, кого я видел в тот вечер в Эннискорти, и что свобода или рабство будущих поколений, которые ещё и на свет не родились, зависят от того, удастся мне или нет добраться до Дублина. И ещё я понял, что между мною и лордом Фицджералдом стоит множество людей, которые ждут это письмо, и что враги Ирландии сделают всё, чтобы помешать мне его доставить.

Ибо то была пора террора в Ирландии. Шпионы растленного правительства прятались под половицами, прилипали к замочным скважинам. Англия понимала, что эпоха Террора, [18] омывшая Францию кровью, может повториться. По ту сторону Ла-Манша стоял французский флот, готовый пойти к берегам Ирландии и высадить армию, чтобы поддержать патриотов; в Антриме и Дауне ирландские крестьяне, сдерживаемые людьми вроде Маккрэкена и обойщика Монроу, рвались в бой. И англичане всё больше ожесточались, грабили, жгли, секли, стараясь найти оружие, спрятанное для восстания. Котёл, что стал накаляться в моей стране со времён Кромвеля-кровопийцы, теперь забурлил и поднялся пеной, готовый перелиться через край.

18

Эпоха Террора— так нередко называют на Западе период якобинской диктатуры (июнь 1793 — июль 1794) во время Великой французской революции.

Было совсем темно, когда Майя промчала меня через Ньютаунбарри; а когда я увидел на западе сонные башенки Карнью на фоне тёмного неба, дело шло к полуночи. Ночь была ясной, ветер похолодал, живые изгороди, окутанные туманом, словно когтями, впивались в нас своими шипами, а деревья грозили нам вытянутыми руками, будто медведи, которым помешали во время кормёжки. Мы летели в грохоте копыт, и я подбадривал Майю криком и гладил её прижатые уши.

К югу от Карнью мы свернули с дороги и поскакали полями. Джо мне сказал, что католики и пресвитерианцы схлестнулись здесь, как дефендеры и «предрассветные парни» десять лет назад, и правительство вызвало ополченцев, которые патрулировали все дороги. Всё же я увидел Карнью позже, мёртвый город в ярком свете луны. Майя тогда, как я помню, была вся в пене, я замедлил шаг и поднялся с ней по лесистому склону, а потом спустился к пещере, о которой сказал мне Джо. Привязав её у входа в пещеру, я растянулся на земле, глядя в небо, усыпанное звёздами, яркими, словно свечи. Перед тем как заснуть, я зарядил пистолет и положил его рядом с собой, зная, что, стоит Майе услышать шаги, она меня тотчас разбудит.

Я спал.

И видел сон.

Мне снилась лужайка в лесу и мужчина, спящий, раскинувшись, на земле; измученный, он спал, немой и неподвижный, как мертвец. А в это время другой мужчина пробирался по лесу, неслышно ступая по валежнику; я ясно видел, как он пересекает полосы лунного света, приближаясь к спящему. В руках у него был камень, глаза на бородатом лице блестели ярко, как у безумного. Подойдя к спящему, он остановился и поднял камень. И тут он пронзительно закричал, и вопль его огласил лес и замер; в ту же минуту Майя пронзительно заржала. Меня охватил ужас, будто человек, спящий во сне, был я сам, и, невольно вскочив, я тотчас увидел тёмный мужской силуэт на фоне звёзд. Полусонный, я потянулся за пистолетом — его на земле не было.

Мужчина у входа в пещеру наставил его на меня.

— Вставай, — сказал он.

Я повиновался.

Сначала, оттого что он был такого огромного роста, я решил, что это он ехал за мной от Уэксфорда до Эннискорти. Но потом его конь подошёл к Майе, и я увидел, что конь белый. Лица мужчины я не видел, ибо он стоял против луны, но я почуял в нём силу; несмотря на свой рост, двигался он легко, из чего я заключил, что он молод.

— Так, — сказал он, и палец его застыл на курке.

— Что тебе надо?

— Ты здесь от имени патриотов?

— Да, — отвечал я.

Он засмеялся.

— Неплохо, — сказал он глухим басом. — Только что ты ужинал у Бэджинала Харви, жал ему руку и клялся в дружбе. Но стоило ему отвернуться, как ты уже скачешь в Дублин к англичанам.

— О чём ты говоришь, не понимаю?

— Не понимаешь? Богом клянусь, ты у меня ещё до рассвета всё поймёшь. Я о тебе всю правду знаю — я за тобой от самого Барджи Кастл до Эннискорти скакал. Ты был на сборе драгун из Нью-Росса, а они отправились в Гори, чтобы доложить обо всём Комитету. — Он ближе подступил ко мне. — А ну-ка, скажи по правде, разве тебя можно оставить живым? Сначала ты делишь хлеб и соль с такими достойными людьми, как Харви и Кью, а потом скачешь их предавать.

Я сказал ровным голосом:

— Ты принял меня за кого-то другого. Я никогда не слышал об этих людях, а в Барджи Кастл я никогда не бывал и даже не знаю, где он находится.

— Ах вот как! Зато, держу пари, постоялый двор Джо Лихейна тебе известен!

— Да.

— Будешь мне говорить, что ты там не ночевал?

— Нет, ночевал.

— Было у тебя там свидание с английскими драгунами?

— Нет, свидания не было, они пришли неожиданно.

— А теперь ты куда?

— В Дублин.

— От этого не отпираешься?

Только тут я заметил в его речи простонародные интонации.

— Нет. Вот кончим этот разговор, и я поскачу в Дублин.

— Ты не поскачешь в Дублин, Йона Баррингтон, ты сейчас же вернёшься назад в Уэксфорд, в Барджи Кастл.

— Подожди, — сказал я и отвернул свой кожаный камзол и встал так, чтобы лунный свет упал на меня и он смог увидеть белую кокарду; может, он знает, что это такое.

— Это что? — спросил он.

— Белая кокарда. За бога, за честь, за Ирландию!

— Ну конечно! — Он расхохотался. — Будь ты взаправду патриот, ты бы надел зелёное. Белое — это цвет труса Йоны Баррингтона.

— Я не Баррингтон, — сказал я. — Я Джон Риган.

— Объяснишь это мистеру Бэджиналу Харви, когда мы вернёмся в Барджи Кастл. — И, взмахнув пистолетом, он скомандовал — А ну выходи, предатель!

Я знал, что стоит мне выйти из пещеры, как он заставит меня скакать назад в Уэксфорд, и что все мои просьбы заехать на постоялый двор Лихейна, где Джо и Кэтлин поручились бы за меня, будут бесполезны. Я не сомневался, что он принял меня за человека по имени Баррингтон, который, так же как и я, провёл прошлую ночь у Лихейна. И хоть он и был ирландским патриотом, Ирландии сейчас от него проку не было. Если он хотел ради общего дела задержать Баррингтона, пусть и едет за ним.