Белая ласточка

— В чем дело? — удивился шеф. — Я что-то расслышал — какой-то «петушок»...

Он строго посмотрел на всех. Шеф иной раз умел, особенно с утра, чтоб нагнать «рабочего духу», смотреть строго.

— Какие такие петушки?!

— Петеушник, Василий Ефимович, — не реагируя на строгость шефа, еще пуще закатилась Юлька. — Петеушник, а не «петушок»! В атаку пошел... Как Матросов... — хохотала она. — Это Светкин поклонник.

— А, поклонник, — ответил шеф. И добавил уже деловито: —Раз поклонник, дело другое! Пошли, Векшин.

И они проследовали мимо, продолжая деловой разговор.

Весь этот день Светке было втайне неловко за «поклонника». Что подумает Виктор, в самом-то деле? Проклятая Юлька!

Света переобулась: сапожки поставила в узкий стенной шкаф, надела туфли. Села за стол и, придвинув пачку новых телеграмм и сообщений, приступила к разборке...

Вернулся Виктор. Прошел в особую часть помещения — вроде смежной комнаты, только без двери — к своему обширному столу, где «ошуюю и одесную» стояли «аппаратцы» и новые, уже совсем непонятные для Светы, аппараты и приборы... Полностью уйдя в работу, сидя к нему спиной, все равно она каждый миг его видела, чувствовала, понимала каждое движение: что он делает, с кем, о чем говорит по телефону. Вот он — видела она спиной, собой, особым чувством, — в черном свитере, туго облегающем плотноватое, но стройное тело, высокий, светловолосый, с прической волнистой, даже слишком уж ухоженно-волнистой, с белесыми, пушистыми и длинными ресницами под темными, в соболью ниточку, бровями — такой уж от природы, красивый какой-то севернорусской, и скорее даже не русской, а литовской, что ли, красотой, тридцатилетний, холостой (Зинаидино: «жа-а-них», «такого ожени попробуй»), берегущий себя мужчина, может быть, склонный в будущем к полноте и уж, без сомнения, склонный к спокойной жизни... Вот он, умеющий быть с ней, Светой, в их вечерние послекиношные часы до удивления мягким и добрым, вдумчиво-ласковым, по-братски сердечным и милым... Но... только ли с ней? И были — да нет, конечно же, были, — много ли было у него таких увлечений до нее?.. А о том, что у нее — до него — не было никого, что он — ее первый, Виктор знает. Он-то в этом не сомневается.

В черном, глухом, до лица, свитере он движется от телефона к своим «аппаратцам» легко и уверенно, с бесшумной повадкой ленивого барса. Крупный, слегка упитанный барс в черной шкуре. У них в Узбекистане, говорят, водились в горах снежные барсы. Черных не было. Это первый в природе и в ее девчоночьей жизни черный барс. Барс, говорят, легко может съесть человека?

На спинке стула висит желтый в полоску пиджак черного барса. Шкура неубитого барса, говоря Юлькиным языком. Крохотуля Юлька сама скушает любого барса.

...Звонок телефонный.

— Да? Слушаю...

В трубке голос шефа. Он звонит из приемной замминистра. Нужны такие-то и такие-то бумаги. Нужно с кем-то срочно созвониться. Нужен — ну конечно же, это и так ясно! — Векшин.

— Тебя, Виктор. К шефу...

— Угу.

А сам не двигается, продолжает что-то высчитывать.

— Виктор... — укоризненно.

— Подождет!.. Не мешай.

Что-то новое, холодноватое в его голосе. Сердится на нее или просто занят, заработался? Но она-то при чем? Почему с ней — так нелюбезно?..

Снова звонок.

— Ну как там Векшин?

— Ушел, — ответила Света.

Виктор шумно отодвинул стул. Бросил, не глядя:

— Не могу же я... с пустыми руками.

И вышел.

Вот и все «спасибо за внимание»... А она-то еще завтрак ему притащила из дому... Впрочем, что же? Человек заработался. Вот вернется от шефа, надо его покормить...

— Кури! — сказал шеф, протянул раскрытый портсигар Виктору. Сам он только что ткнул в пепельницу окурок и тут же достал новую сигаретину...

Виктор машинально взял сигарету, размял в пальцах, хотя не курил уже второй месяц. Он думал о своем... «Итак, дело там, в Газли, опять дрянь. Хуже всего — на спецстройке, в пустыне, теперь уже почти родном детище, за которое он в ответе, которое с самого начала он не просто «курирует» (дурацкое словечко!), а вынянчивает руками собственными!.. Там, на этом головном сооружении, опять нехватка с агрегатами, с кольцами, фланцами; поставщики чертовы все дело гробят! И нет на них ни управы, ни «рекламаций!..» Такие вот пироги, Виктор! — пожаловался он сам себе. Заказ наш не выполнен энским заводом, да и истринское предприятие в срок уже не даст оборудования, необходимого для газовщиков. Ерунда и с компрессорами... Того и гляди, выйдут из строя, еле тянут. Подстанция не справляется. Вот уже и скважины кое-где обводняются, а начнутся суховеи— беда будет! План не выполним, это ясно как день... Говорят, в этом году черный афганец дунет раньше обычного. А тогда... Песчаный шквал прервет все работы и по монтажу... Чего-то ждут, каких-то стихийных сдвигов... Да план — это не самое страшное. Перед министром, даже Госпланом еще можно отговориться, попросить отсрочку, ну, выговор вкатят... Перед стихией не отговоришься. К апрелю не успеем — пиши пропало. «Ах, Светка, Светка! — неожиданно подумал он. — Это же твои места, возле Газли!..» Та спецстройка, куда недавно ездил, находится как раз на полдороге между Газли и Светиным кишлаком...

— А! Я и забыл, что ты некурящий, — голос шефа дошел словно издалека. — Ты чего приуныл-то? Соображаешь чего-то, вижу...

— Да так. О компрессорах и все об этих поставщиках, запуталось все...

— Будем распутывать! — пообещал шеф авторитетно.

«Мог бы и не уточнять, и так ясно — работенки теперь хватит», — подумал Виктор... Они сидели в кабинете замминистра, после долгого и нудного, кропотливого докладыванья о ходе дел на южном участке. Зам вышел на минуту, кажется, в партком, оставил их одних. Виктор привычно знал: сейчас они пройдут к шефу в кабинет, шеф расскажет что-нибудь «из быта», может, пару анекдотов — в знак дружбы и особого к нему, Виктору, доверия — и под занавес навьючит его сложными делами по самую завязку. Тоже в знак особого доверия. Гордиться бы тебе этим, Виктор, а ты и впрямь приуныл...

Поднялись по лестнице к себе на восьмой. Шеф, как всегда, начал с пустяков...

— Садись! — двинул Виктору стул. — Еду вчера с совещания, ГАИ останавливает: «Ваши права...» А шофера я отпустил, кто-то у него заболел дома. Отвечаю: «Зачем? Разве я нарушил?» — «Нет, говорит, просто проверка... Посмотреть хочу»... Понимаешь? Говорю, мол, так и так, спешу, у меня...

Шеф опять закурил. «Весь кабинет прокоптил, — отметил Виктор. — И чего он так дымит! Сам желтый уж весь стал, ссохся, стручок прямо. Девки так и зовут его за глаза — стручок. А все дымит... Да-а... А я бросил ведь из-за Светки, ей дым не нравится»... И вспомнилось, как ехали на днях из концертного зала. В троллейбусе впереди них весело сидели два парня, крепыши, розовые как поросята, один, видно, только что отслужил: в общем, — демобилизованный с корешем, слегка «поддатые». Всё оборачивались на Светку, лезли в разговор. Спрашивали насчет остановок, то, се, шуточки... Виктор хлопнул одного по плечу:

— Слушай, друг, что хочешь потом спроси, отвечу. Но сейчас не мешай. Занят.

— Есть, земеля. Заметано. Ты с девушкой. И все дела.

Парень повернулся к другу:

— С девушкой он, понял? Не мешай.

Парни отстали. Светка приподняла от его плеча лицо, взглянула снизу — горячо, преданно. Такой взгляд!.. «А она ведь не красится. Без никакой косметики или чуть-чуть... Это по мне. Да и не нужен ей грим. Глазищи и без того черные, брови — уголь! Вся яркая, ладная. И наряд на ней яркий — джемпер в обтяжку. Восточные девушки, как известно, созревают рано... Но рано и старятся... Нет, к Светке это не относится. Она ведь совсем особенная... Сегодня позову ее домой...»

— Ну, так как? — голос шефа.

Шеф скомкал окурок, бросил в корзину с мусором. «Когда-нибудь спалит Ефимыч кабинет. В корзине-то вон сколько хлама!..»

— Окно открой, Василь Ефимыч, задохнешься.

Виктор иной раз переходил с шефом на «ты». Вдруг, без всякого повода, по тайному капризу... для «духовного тренажа», как называл это про себя. И тот принимал это как должное. Вот и сейчас: в знак того, что оценил такой переход Виктора — к большему обоюдному доверию, что ли, шеф тут же разразился анекдотом.

– Слышал, что я сейчас говорил? Прослушал?..

Шофер мой, конечно, закладывает по выходным. То-то на другой день он немного... того... Да ведь не он один!

— Еще бы!

— В том-то и беда. Вот я и говорю... Сошлись, значит, два представителя, наш и американский. Ну, после всего, на банкете, а-ля фуршет, тот нашему жалуется — пьют у них в Штатах много. Закладывают американцы. «А у вас?» — «А у нас, — отвечает наш, — лишь три вида пьяниц». — «Это какие же?» — «А вот: малопьющие, застенчивые и выносливые...» Слышь, Виктор? Всего три категории. У них больше! «Малопьющие, — поясняет наш, — это те: сколько бы ни пил, все мало. Застенчивые — те, что за стенку держатся, когда домой добираются. А выносливые — которых после пьянки выносят...» Ха-ха-ха! — скрипуче загрохал шеф. — Ничего, а?