Белла чао (1943)

Курить я не стал, просто поцеловал в висок. Слово за слово, руки по телу, и мы напоследок сошлись еще разок, но ощущение обязаловки хоть и притупилось, но окончательно не исчезло. А потом Милица спохватилась и выперла меня — скоро вернется Дара, времени мало, нужно замести следы.

На рассвете, как только Чудинов проснулся и привел себя в порядок, повел его куда придумал Милован — в отдел радио и пропаганды Верховного штаба. Рулил там седой сухощавый дедок в опанаках и шерстяных носках, в куртке шинельного сукна. Слухи про его биографию ходили самые фантастические — дескать, царский полковник, эсер, красный командарм, перебежчик, колчаковский генерал, эмигрант, масон, член компартии Югославии… Я только посмеивался — врут, поди, не может такого быть! А потом Джилас подтвердил, все чистая правда. Вот к этому дедушке я и привел Чудинова, который сперва хмурился и вглядывался, а потом осторожно спросил:

— Федор Евдокимович? Вы?

Тут уж пришла очередь Махина разглядывать гостя и морщить лоб:

— Николай Алексеевич? Какими судьбами?

Вот такие повороты судьбы, они под Актюбинском вместе гоняли красных, а сейчас по разные стороны. Убедившись, что бывшие сослуживцы надолго погрузились в воспоминания, я помчался ловить Ранковича, но не преуспел. Завернул к доктору Папо в надежде увидеть Альбину, и прямо сразу напоролся на Живку

— Вон там она, беги скорее, — хихикнула девица и умчалась по своим больничарским делам.

Не зря хихикала: Альбина сидела в палате Ромео и, вместе с остальными ранеными, слушала, как этот негодяй поет неаполитанские песни под гитару.

Найду, кто ему гитару дал — убью. Но и сам хорош: даже подарочка из Косова не привез, не говоря уж о ночных кувырках с Милицей.

Чувство ли вины, тревоги последних дней, усталость от одиночества или все-таки любовь толкнули — закрыл дверь в палату и пошел выяснять у черногорцев, как у них принято свататься. У Милована, пожалуй, спрашивать не буду, а вот у Арсо спрошу. Тем более начальник штаба Верховного штаба сейчас не слишком загружен, в боях пауза, обучение налажено, может выделить минутку для разговора.

Заодно и поел — попал в самый подходящий момент, когда кормили штабных. Арсо последний раз я видел под Коницем, с тех пор ушли круги под глазами, появился румянец, щеки не такие ввалившиеся, а прична сидела тут же, за столом — жена приехала.

Все, черт побери, с женами, один я как перст.

Вокруг Арсо все время крутились его помощники, штаб работал и лезть со своими проблемами я не рискнул, зато подобревший после еды Арсо сам довел мне обстановку.

С его слов, немцы предполагают высадку союзников в Греции и зачищают коммуникации через Югославию. Сюда перебрасывают две дивизии: 1-ю горнопехотную, тех самых «Эдельвейсов», которых только что вышибли с Кавказа, и еще одну, тоже с Восточного фронта. Еще немцы трансформируют давно знакомые оккупационные дивизии в егерские — у двух сменились командиры и у всех появилась горная артиллерия.

Четников как единого организованного движения фактически нет: Михайлович лечился у итальянцев в Дубровнике (зацепил-таки его Небош!), отдельные отряды действовали самостоятельно, но по большей части влились в разного рода «милиции».

— Арсо, тебе не кажется, что вокруг нас подозрительно тихо?

— Оперативная пауза. Подозреваю, что в ближайшее время за нас возьмутся.

— Зачем подозревать, если можно выяснить?

— Да выясняем, выясняем, — скривился Йованович, — только все зыбко, неопределенно. Вот полк из «Бранденбурга» появился в Нише, отследили, но до сих пор неясно, он в Грецию или к нам?

— А горючее куда? Где передовые склады?

Наставление по войсковой разведке я помнил с грехом пополам, но принцип, что логистика важнее стратегии, затвердил накрепко.

— Есть крупные запасы на аэродромах в Мостаре и Сараево. Но там и самолетов… — он потыкал тупым торцом карандаша в ладонь. — Думаешь, против нас готовят?

— Почему нет? Снесут ОГД и угрозы коммуникациям нет. Слушай, а давай мы под Сараево сходим, глянем, есть ли в Райловаце и Бутмире движуха? А то и самолеты пожжем, а?

Но у Верховного штаба на нас имелись совсем другие планы — акция возмездия против усташей в Ясеноваце. Причем славонские бригады уже вели разведку лагеря и распорядка тюремщиков, а мне Арсо выдал список обменяных после переговоров Джиласа, опросить видевших устройство лагерей изнутри.

Проглядел список — все партийные, довоенные кадры, большинство зачислено в инструкторский штат Верховного штаба. И Верица там же, прямо как по заказу, и не нужно свой интерес к ней прятать.

День ушел на расспросы Николы, Андрия и Недо — остальные либо в разъездах, либо на других партизанских территориях, но и этого достаточно. Спокойные, твердокаменные люди, два врача и профессиональный революционер. О ежедневном кошмаре в лагере рассказывали ровно, без эмоций — разум такое блокирует, чтобы не свихнутся. Рисовали схему лагеря — «тут плац, где Вукашину горло перерезали, дальше пекарня, у нее Исмаила застрелили, ворота двойные, рядом Зию собаками затравили, здесь котельная, там Митару голову размозжили».

Ясеновац — это же самый настоящий прорыв инферно. Если кто призывает «а давайте поубиваем всех по такому-то признаку», то это уже показатель непорядка с головой. А если им еще дают безграничную власть над теми, кого они считают необходимым уничтожить, то крышу срывает молниеносно.

У немцев это вылилось в конвейерное уничтожение миллионов, у хорватов — в зверское убийство сотен тысяч. Просто в силу слабости промышленной бызы и меньшей численности. Все ручками, ручками — ножами-сербосеками, дубинами-сербомолотами, виселицами. Обыкновенный фашизм, плюс балканская жестокость. Самый ужас летом 1942 творился, когда тысячами убивали пленных и депортированных после зачистки Козары. Причем буднично так, походя: выгнали женщин собирать урожай, а после сбора убили; заставили население Млаки принять католичество, а потом все равно в лагерь, под нож, выжили те, кого в Германию на работы отправили. Избиения, голодовки, «лечение» двадцатью пятью ударами проволочной плети, рассекающей до костей — это обыденность. Даром что я подготовленный, в первую Боснию наслушался, волосы все равно дыбом вставали.

И на этом фоне Верица. Понятное дело, что в лагере можно сидеть в разных условиях, хорваты и своих сажали за проступки, но все равно не бьется. Как бы там сознание не блокировало, не может лишение мыла и кофе затмевать изнасилование и порку плетью.

И щебетание насчет негодяя Ганса, который якобы свалил на нее свой провал. «Ах, Владо, я так страдала, но что мы все обо мне да обо мне, расскажи, как ты». И так призывно изогнулась. И вопросы типа «Наверное, ты хорошо устроен?» и жалобы «Мне так не хватает комфорта», стоило только обозначить свой статус как «уполномоченный представитель Верховного штаба». И глазками так хлоп-хлоп, и пуговичку теребила, хорошо еще кругом народ, а то бы разделась.

Ну не верю я, что она в лагере сидела, не верю! Но веру и ощущения к делу не подошьешь, тут факты нужны. С тем и пришел в хозяйство Ранковича, но Леки все нет и нет, зато есть Крцун. Я когда первый раз его погоняло услышал, очень удивился, «крцати» это же «грузить», а высокий, лопоухий и тощий Слобо на грузчика совсем не похож. Но он разочек улыбнулся и тут же все стало на свои места — «крцати» еще и «колоть орехи», а зубы у него крупные, ровные и крепкие, натурально Щелкунчик.

Он-то меня и припахал:

— О, Владо, ты же английский знаешь?

— Ну да.

— Отлично! И погода сегодня хорошая! Держи!

— Что это?

— Схема раскладки костров.

— Каких, нахрен, костров? Где?

— Полкилометра на запад от Жабляка есть поле, ночью должны выбросить с парашютами английскую миссию, а то Хадсон уже не тянет.

— Едрит…

— Запоминай пароль, а лучше запиши.

Ведь знал же, что надо держаться подальше от начальства! Ладно-ладно, попомню ему.

Пока светло, сбегал посмотреть на поляну — ничего особенного, относительно ровная, но парашютист завсегда найдет, где шею свернуть. Прикинул, где надо костры разложить, помчался к своим — я за пару прошедших дней весь Жабляк туда-сюда оббегал, городишко маленький, от силы половина квадратного километра, патрули меня уже издали узнают. Еще час ушел на поиск топлива и транспорта — дураков нет дрова на своем горбу таскать, выпросил на время тележку и длинноухого магараца с печальными глазами. Вопреки репутации ослиного племени, этот исправно перевез все добытое и не разу не заартачился. Может, оттого, что Марко запас пару морковок и по дороге подкармливал животное.