Белое золото, черная смерть

Сара подошла, улыбаясь только ртом. За стеклами без оправы глаза были холодные как лед. Она прикрыла за собой дверь.

— Привет, ребята, — сказала Сара, по очереди пожимая руки детективам. — Как поживаете?

— Отлично, Сара. Дела идут вовсю. А у тебя? — спросил Могильщик.

— Тоже вовсю. Только у уголовников есть деньги, и они тратят их на девочек. Зачем пожаловали?

— За Лобоем, — коротко сказал Могильщик.

— А что он натворил? — спросила она уже без улыбки.

— Не твое дело, — буркнул Гробовщик.

— Полегче, Эдвард, — предупредила она его.

— Дело не в том, что он натворил, Сара, — примирительно сказал Могильщик, — нас интересует, что он видел. Мы хотим просто поговорить с ним.

— Я понимаю. Но он сейчас нервный какой-то…

— Наширялся, — вставил Гробовщик. — Впрочем, тебе это не в диковинку.

Сара снова посмотрела на него в упор:

— Не груби мне, Эдвард. А то я сейчас вышвырну тебя отсюда.

— Ладно, Сара, не заводись, — сказал Могильщик. — Все не так, как ты думаешь. Сегодня на О'Хару совершили налет.

— Слышала по радио. Но неужели вы такие идиоты, что подозреваете Лобоя?

— Нет, мы не такие идиоты. И плевать нам на О'Хару. Но пропали восемьдесят семь тысяч, честно заработанных цветными людьми. Мы хотим их вернуть.

— Ну а при чем тут Лобой?

— Похоже, он видел налетчиков. Он работал в районе, где их машина врезалась в барьер и они разбежались.

Она бросила на него холодный изучающий взгляд, потом сказала с внезапной улыбкой:

— Понимаю. Я сделаю все, чтобы помочь бедным цветным.

— Верю, — буркнул Гробовщик.

Не говоря ни слова, она удалилась в «приемную» и закрыла за собой дверь. Вскоре она вернулась с Лобоем.

Детективы отвезли его на 137-ю улицу и велели рассказать все, что он делал и видел, прежде чем убрался из района.

Поначалу Лобой упрямился:

— Ничего не знаю, ничего не видел, и у вас на меня нет никаких улик. Я весь день проболел и лежал дома в постели. — Он был такой пьяный, что говорил заплетающимся языком и чуть не засыпал на полуслове.

Гробовщик стал лупить его по щекам, пока на глазах Лобоя не показались слезы.

— Не имеешь права драться. Я скажу Саре. Я ни в чем не виноват.

— Я просто пытаюсь привлечь твое внимание, вот и все, — сказал Эд.

Внимание он привлек, но этим все и закончилось. Лобой признал, что мельком видел водителя машины, сбившей Летуна, но не мог описать, как тот выглядел.

— Он был белый, а для меня все белые на одно лицо.

Он не видел, как налетчики вылезали из разбитого грузовичка. Бронемашину он вообще не увидел. Когда она подъехала, Лобой уже перепрыгнул через железную ограду церкви и несся по 136-й улице в сторону Леннокс-авеню.

— А куда побежала женщина? — спросил Могильщик.

— Я не смотрел, — признался Лобой.

— Какая она из себя?

— Не обратил внимания. Большая, сильная…

Они отпустили его. Был уже пятый час утра. Детективы приехали в участок усталые, злые и ничего так и не выяснившие. Лейтенант Андерсон сказал, что у него никаких новостей нет. Телефон Дика прослушивался, но никто не звонил.

— Лучше бы мы поговорили с таксистом, который вез троих белых в Бруклин, чем тратить время на Лобоя, — буркнул Могильщик.

— Не корите себя понапрасну, — сказал лейтенант. — Идите лучше домой и отоспитесь.

Он и сам имел бледный вид. Ночь выдалась жаркая — как-никак День, точнее, ночь, независимости, когда в преступлениях больших и малых недостатка не было и быть не могло.

Ему осточертела преступность, ему обрыдли и полицейские, и воры, ему надоел Гарлем и его цветные обитатели. Лейтенант хорошо относился к цветным — они, в конце концов, не виноваты, что родились цветными. Он был привязан к своим асам-детективам: без Гробовщика и Могильщика он был как без рук. От них зависела его карьера. Лейтенант был в участке вторым после капитана и главным, когда капитан не дежурил. Без Гробовщика и Могильщика лейтенанту было бы не справиться с ночной сменой. Гарлем был крутым местом, и, чтобы хоть как-то справляться с уголовным элементом, нужно было вести себя круче, чем преступники. Андерсон понимал, почему гарлемцы так круты, грубы и озлоблены. Наверное, и он сам вел бы себя также, окажись он на их месте. Он понимал все беды сегрегации. Он сочувствовал цветным в его участке, во-первых, и вообще всем цветным, во-вторых. Но сейчас они все ему обрыдли. Андерсон хотел только одного: поскорее попасть в свой тихий уютный дом в Квинсе, поцеловать свою белую супругу, поглядеть на своих белых детей, а потом лечь в постель на белые простыни и заснуть.

Поэтому, когда зазвонил телефон и развеселый голос пропел: «Там, где растут кукуруза и хло-опок!» — Андерсон полиловел от злости, рявкнул:

— Ступай в цирк, клоун, — и бросил трубку.

Детективы понимающе улыбнулись. Они не слышали голоса, но догадались, что позвонил какой-то псих.

— Со временем привыкнете, — пообещал лейтенанту Могильщик.

— Сильно сомневаюсь, — проскрежетал тот.

Гробовщик и Могильщик отправились по домам. Они жили на одной улице в Астории, Лонг-Айленд, и ездили на работу и обратно в одной из своих личных машин.

Служебную машину, потрепанный черный седан с форсированным двигателем, они держали в гараже участка. Но сегодня, когда они хотели поставить ее в гараж, оказалось, что машину украли.

— Приятная неожиданность, — сказал Гробовщик.

— Я скажу тебе одно, — отозвался Могильщик. — Я и не подумаю заявлять об этом.

— Совершенно незачем, — согласился Гробовщик.

Глава 8

На следующее утро в восемь часов грузовик с открытой платформой остановился на Седьмой авеню.

Там раньше был универмаг, но теперь у дома появился новый арендатор и затеял переоборудование, оградив место высоким дощатым забором.

Это вызвало в округе немалые пересуды. Одни говорили, что на месте магазина будет бар, другие — ночной клуб. Но «Маленький рай» был совсем рядом, и потому знающие Люди исключили такой вариант. Кто-то сказал, что здесь самое место для парикмахерской или даже кегельбана. Нашлись болваны, предположившие, что это очередное похоронное бюро, как будто их и так в Гарлеме не было на каждом шагу. Люди информированные заявляли, что видели, как ночью в здание ввозили офисную мебель, и что здесь будет штаб-квартира гарлемского филиала республиканской партии. Но самые главные авторитеты сообщили, что великий баскетболист Уилт Чемберлен, купивший кабаре Смолла, откроет здесь банк, чтобы было где хранить деньги, хлынувшие к нему рекой.

Когда рабочие стали убирать ограждение, собралась небольшая толпа. Когда же они закончили, толпа запрудила улицу. Гарлемцы, большие и маленькие, молодые и старые, сильные и слабые, калеки и слепцы, мужчины и женщины, глазели разинув рты.

— Ну и ну! — воскликнул толстяк парикмахер из салона на этой же улице, выражая вслух то, что думали все вокруг. — Надо же такое придумать!

Удивляться и впрямь было чему. Взорам собравшихся открылся ослепительно сверкающий фасад из стекла и стали. Над огромной витриной протянулся белый транспарант, на котором черными буквами было выведено: