Белый индеец

Вдове приходилось выполнять всю мужскую работу на ферме. Это было слишком тяжело, и друзья пытались убедить ее переехать в Бостон, где она могла бы зарабатывать на жизнь шитьем. Совсем недавно с Идой говорили и Уилсоны. Богатство и обширные владения обеспечивали молодой чете уважение всей округи, но миссис Элвин не слишком вежливо попросила их не лезть в чужие дела. Теперь пришел черед нового священника поговорить с чересчур самостоятельной вдовой, и Авдий был не в восторге от предстоящей встречи.

Священник вежливо постучал, и Ида сразу открыла дверь.

— Приятная неожиданность, преподобный отец Дженкинс.

— Я проезжал мимо и решил заглянуть, миссис Элвин, — ответил Авдий. Предлог был не самый удачный, но даже спустя годы он так и не научился придумывать повод для подобных визитов. — Привет, Дебора.

Голубоглазая девочка пяти или шести лет с волосами цвета спелой кукурузы была похожа на куколку.

— Добрый день, преподобный отец Дженкинс.

Авдий подошел к колыбели и ласково улыбнулся, приветствуя малыша. Уолтер с интересом посмотрел на него.

Ида Элвин подала чай.

— Извините, что побеспокоил вас, — сказал Авдий. — Прошу вас, ничего не надо.

— Чепуха! — отрезала хозяйка. — Никакого беспокойства! А если бы и так, здесь слишком давно не видели священника! Я с радостью испеку вам кекс на дорогу!

Авдий засмеялся и обернулся к девочке, сидевшей с книгой в руках. Дебора спрыгнула на пол:

— Можно, я пойду погуляю, тетушка Ида?

— Хорошо, но только чтобы я видела тебя из окна.

Дебора выбежала из дома, аккуратно прикрыв за собой дверь.

— Сейчас здесь не слишком много индейцев, — заговорила женщина. — Во всяком случае, их никто не видел. Но никогда не стоит забывать об осторожности.

— Конечно, — глубоко вздохнул Авдий. — Жить здесь тяжело и опасно, особенно вам, миссис Элвин.

— Не хуже, чем всем остальным, — твердо произнесла Ида. — Я многое испытала, но благодарю Бога за то, что он дает мне силы и мужество переносить все несчастья.

Благоразумие одержало верх, и Авдий пошел на попятную.

— Дебора умеет читать? — сменил он тему разговора.

— Не вижу в этом ничего удивительного, преподобный отец Дженкинс. — Ида успокоилась и теперь маленькими глотками пила горячий чай. — Я начала учить Дебору еще совсем малышкой, когда ей было столько же, сколько сейчас Уолтеру.

— Простите, пожалуйста, но я не предполагал, что вы умеете читать.

— Я выучила азбуку еще в молодости. Иногда я говорю не совсем правильно, но теперь, когда Дебора уже большая, стараюсь следить за речью. — Ида задумалась. Наконец вздохнула: — Жаль, что Уолтер никогда не будет читать.

— В форте Спрингфилд он, конечно, не научится, — подхватил Авдий. — Но в городе могут найтись люди…

— Мы живем здесь, — тихо ответила миссис Элвин.

— Я пришел сюда, с намерением убедить вас переехать в Бостон, где вы смогли бы заработать больше, чем здесь, занимаясь тяжелой работой. Миссис Элвин, вы умеете читать и писать. В Бостоне многие семьи нуждаются в учителях. Мне и самому не раз делали такие предложения… Самые лучшие семьи с радостью откроют перед вами двери!

— И все-таки вы отказались и приехали в Спрингфилд, сэр, — заметила Ида, переходя в наступление. — Позвольте спросить, что заставило вас отклонить все эти заманчивые предложения?

— Я — священник, а не учитель, мэм. Я должен прежде всего служить Господу.

— Прекрасно, отец мой. Все должны служить Господу, и я тоже, как умею! На прошлой неделе здесь был старый Джон Бейли, а еще раньше Крукшанк. Два дня тому назад полковник Уилсон и его красавица жена заглянули, проходя мимо, и все они говорили то же самое. Они славные люди. Но все-таки не понимают, что очень невежливо давать советы тем, кто в этом не нуждается.

— Когда-нибудь и здесь будет достаточно людей, чтобы вы смогли зарабатывать деньги шитьем. Но до тех пор, миссис Элвин, вам придется трудиться на ферме.

— А я умею работать.

— Конечно, но работа слишком тяжелая. А у вас двое детей, и один из них болен…

— Я смогу прокормить и Дебору, и Уолтера!

— Но ваша жизнь стала бы намного легче…

— Мне не нужны удобства. — Ида Элвин встала и взглянула в глаза юному священнику. — Послушайте, преподобный отец Дженкинс. Мой муж, светлая ему память, и я расчистили эту землю своими руками, срубили деревья, выкорчевали кустарник. Это моя земля! Когда я умру, она достанется моей племяннице и сыну, а потом их детям. Никто и ничто не заставят меня покинуть форт Спрингфилд. Вы недавно в Америке, но поживете здесь и поймете, о чем я говорю. Эта земля — часть меня самой, я буду жить здесь и здесь умру. Это — мой дом.

Глава вторая

Сенеки жили в длинных домах [10] из обтесанных бревен, скрепленных корнями растений и обшитых толстой корой вяза. В одном доме селились родственники и члены одного клана. Но великий сахем Гонка, хотя и входил в клан Медведя, жил отдельно, как и полагалось великому сахему.

Дом его был построен так же, как и другие, но был гораздо меньших размеров — двадцать пять футов [11] в длину и девятнадцать в ширину. Над входом красовались лосиные рога, а еще выше — вырезанный и раскрашенный красной краской тотем клана Медведя [12] .

10

Длинный дом — разновидность жилища у гуронов и ирокезов, составлял до 60 м в длину и до 12 м в ширину. В таком доме могли проживать несколько семей или отдельно юноши, отдельно девушки

11

Фут (англ. foot, букв — ступня) — единица измерения длины в английской системе мер, равна 30, 48 см

12

Все племена союза ирокезов делились на кланы, избравшие своим тотемом какое-либо животное. Члены одного клана, даже будучи представителями разных племен, считались братьями, что способствовало укреплению дружественных связей между племенами

В центре помещения, в выложенном камнями очаге, всегда горел огонь. Прямо над очагом в крыше было сделано отверстие, а над ним на четырех столбиках лежала плита, закрывая пламя от дождя и мокрого снега; весь дым уходил наружу, и в домике почти не было копоти.

Вдоль стены тянулся ряд деревянных сундуков. Одни были покрыты шкурами и мехом и использовались в качестве постелей, в других хранились одежда, оружие, инструменты и необходимые вещи, не поместившиеся на колышках, вбитых в противоположную стену.

Постель Ренно была вдвое меньше, чем те, на которых спали его родители. Он мог жить здесь только до семи лет, а потом должен был перебраться в дом для мальчиков.

Великий сахем и его семья не пользовались особыми привилегиями, и единственным предметом роскоши в доме был чугунный котелок из города белых.

Ина, жена Гонки, посмотрела на приемного сына. Мальчик спал под мягким одеялом из чудесной теплой материи, взятым в городе белых.

Ина посадила Ренно в люльку, предназначенную для того, чтобы переносить малыша по улице, и ребенок затих. Люлька была сделана из жесткой медвежьей шкуры, а внутри выстлана нежным, мягким мехом серебристого волка.