Белый шаман

— Вот ваш прославленный Ятчоль, —¦ не просто сказал, а продекламировал Артем Петрович.

Величко вскинул руку, хотел было размашисто подать ее чукче, но вдруг замер:

— Постой, постой… это что на тебе такое? — подошел к Ятчолю, подергал за одно из крыльев его странных штанов. — Это как понимать?

Ятчоль скособочил голову влево, потом вправо, разглядывая самого себя, наконец выпалил:

— Это русский штана… галипэ называется!

Величко чуть изогнулся, словно у него резануло живот, и так расхохотался, что стали сбегаться тынупцы.

— Галипэ! Вот это ты уморил меня, братец. Ну и учудил!.. Русская штана. — И опять зашелся в хохоте до слез.

Ятчоль сначала настороженно смотрел на очоча, стараясь определить, что будет потом, когда он перестанет смеяться, и вдруг тоже захохотал дурашливо.

Медведев, подчеркнуто безучастный к происходящему, наблюдал за байдарой в море: он знал, что в ней Чугунов обучает Пойгина владеть руль-мотором. «Эх, Пойгин, Пойгин, сумеешь ли выдержать эту комедию с газетой? Не сорвался бы».

— Послушайте, Артем Петрович! — с веселым добродушием окликнул Величко Медведева. — Бросьте хмуриться. И не надо уж так жестоко презирать этого малого. — Широким жестом положил руку на плечо Ятчоля. — Ну смешон… смешон, куда денешься. Но ведь искренне тянется к новому! Неужели его галифе хуже того, что председатель колхоза колотит в бубен, плещет в море кровищу и совершает всякую прочую чертовщину.

Артем Петрович по-прежнему смотрел в море, упрямый и непримиримый в своем упорном молчании.

— Как знаете. Я подавал вам руку. В конце концов, мне надоело перед вами унижаться…

У дома, который предназначался Пойгину, скопилось много людей, была среди них и Кайти. Величко степенно обошел вокруг дома, взобрался на крылечко и громко воскликнул:

— Здесь будет жить Ятчоль!

Кайти поднесла судорожно сжатые кулачки ко рту, чтобы не вскрикнуть: властный жест очоча в сторону дзери дома, произнесенное имя Ятчоль ей все объяснили…

В комнату Величко, отведенную ему на культбазе, вошел Чугунов. Был он сдержан в своей мрачной решимости: дал себе наказ не проявлять ее бешено, хотя внутри у него все клокотало.

— Здравствуй, Игорь Семенович.

— Здравствуйте, — подчеркнуто на «вы» ответил Величко, тем самым давая понять, что Чугунову неукоснительно надо последовать его примеру. — Присаживайтесь. — Озабоченно глянул на часы. — Только учтите, у меня очень мало времени.

Степан Степанович чуть передвинул стул, уселся основательно, словно угрюмой скалой навис над душою Величко.

— Я слышал, вроде бы дом Пойгина… теперь переходит Ятчолю…

— Никакого дома Пойгина не было.

— Как не было? — пока все еще сдерживая в себе черта, спросил Чугунов. — Я сам в нем все до последнего плинтуса вот этими руками ощупал. Строгал, красил, подгонял…

— Честь и хвала вам. Я знаю, руки у вас золотые.

— Но неужто я для этого болтуна старался? Величко покривился в нервической усмешке.

— Степан Степанович, дорогой, мне очень некогда. Если у тебя есть дела ко мне как к заместителю председателя райисполкома, то…

— Есть, есть дела! — вдруг все-таки выпустил черта Чугунов. — Кто тебе позволил… допускать такое самоуправство? Ну если ты взъелся на Пойгина… то подумай о других людях! Чукчи всего Тынупа переполошились. Удивляются люди. Так, понимаешь ли, недолго и веру подкосить… веру в справедливость…

Величко все это выслушал хотя и терпеливо, но с тем недобрым видом, который как бы говорил: всему бывает предел, плохо будет, если вы это не поймете.

— Твое самоуправное решение… боком выйдет нашему общему делу. Надо же понимать. Ты же партийный человек! Пост вон какой ответственный занимаешь!..

— Ну вот что, я не намерен обсуждать с вами вопросы, к решению которых вы не имеете никакого отношения. Я вас уже предупреждал… вы заведующий факторией… у вас есть свои непосредственные обязанности.

Чугунов схватил с подноса второй стакан, наполнил водою, осушил его так, будто гасил в себе пожар.

— Ты меня, товарищ Величко, в стойло не загоняй! Я тебе не бык или прочая рогатая скотина. У меня билет партийный. Я ехал сюда действовать во всеобщем нашем масштабе. И впредь буду действовать на всю широту своей души. И ты ее из меня не вышибешь!

— С партийным билетом при таких махновских замашках… можно и расстаться.

Степан Степанович распахнул меховую куртку, приложил пятерню к карману гимнастерки, не просто приложил, а припаял к груди. И чтобы не сорваться на крик, ударился в обратную сторону, в какой-то клокочущий полухрип, полушепот:

— Ты мне… эти угрозы… не смей! Со мной расподоб-ные шуточки… никто еще себе не позволял. И запомни, что я тебе сказал. Слепую политику здесь не разводи. К секретарю райкома поеду… до округа доберусь, а суть твоей слепоты политической как есть обрисую!

Чугунов замахнулся кулаком, чтобы грохнуть по столу, но остепенил себя на полпути, плечом саданул дверь и ушел прочь, оставив после себя густой запах махорки, морской соли, машинного масла.

Пойгин не верил, что газетой ему послано проклятье, и все-таки, когда уже почти все тынупцы улеглись спать, пошел к Медведеву, осторожно постучал ему в окно. Артем Петрович еще не спал. Отдернув занавеску, узнал Пойгина, жестом пригласил войти.

И вот сидит Пойгин, угрюмый, с опущенной головой, смотрит на Медведева печально и недоуменно. Потом печаль его и недоумение выливаются в слова:

— Почему дом отдают Ятчолю?

Артем Петрович собрал бумаги на столе, мучительно соображая, как отвечать.

— Сейчас будем пить чай.

Пойгин в знак согласия кивнул головой.

— Ладно, не будем говорить о доме. Я сам виноват. Все медлил, сомневался. Старый очаг меня в новый не пускал. А вот Кайти хотела. Она так ждала этот новый очаг. Обидел я Кайти, радость отнял… Так что о доме говорить не надо.

— Будем говорить и о доме и о многом другом.

Пойгин нетерпеливо повел рукой:

— О доме потом. Я хочу узнать о другом. Правда ли, что газета послала мне проклятье? Есть ли у тебя такая газета?

— Есть.

Нетерпение в лице Пойгина стало каким-то мучительным.

— Покажи!

Артем Петрович открыл стол, достал газету, развернул.

— Прочитать?

— Дай я сначала сам посмотрю.

Осторожно, словно боясь обжечься, Пойгин взял газету и долго смотрел в ее столбцы, испещренные мелкими знаками — буквы называются. Странно, он, Пойгин, живет в Тынупе, а о нем рассказали этими мелкими черточками, кружочками, хвостиками какую-то весть, и она теперь идет по всей Чукотке на листе бумаги. Если газета сотворяется столь таинственным образом, почти при участии сверхъестественных сил, надо полагать, добрых сил, то может ли она нести в себе ложь? Как было бы хорошо, если бы он уже мог сам постигать тайну этих черточек, кружочков, хвостиков. Еще надо радоваться, что есть Артем, он, конечно, ничего не скроет, о чем говорит газета, а если бы не было его? Тогда хочешь не хочешь — верь тому, о чем болтает Ятчоль. Можно было бы попросить помочь одолеть неведение жену Артема, учителя Журавлева, ну а если бы их тоже рядом не было? Чугунов хоть и умеет понимать немоговорящие знаки, но только на своем языке. А тут, кажется, газета говорит по-чукотски.