Белый варвар

– Ой!
– голос перепуганной Суро, попытавшейся прикрыться мной, потонул в довольном мужском хохоте.

Наемники долго рассусоливать не стали, зажгли факелы и осветили нас.

– И кто это сбежать пытался?
– поинтересовался ближе всех стоящий к нам.

– Это наши, - прогремел голос Сурового.

– Что ж… - наемник в куртке с множеством железных застежек, не сводя взгляда с дочери градоправителя, ядовито улыбнулся, - забирайте по одной.

Всем известно, что племенные признают права других мужчин только лишь на жен, а потому не удивительно, что со стороны домочадцев послышала сущие небылицы:

– Невеста, - Борб, накинул на дрожащую Патайю свой плащ, и спрятал ее за спину. Наемникам, попытавшимся сказать что-либо против, мужчина ответил грубо.
– Беременна. За золото не отдам.

– Жена, - старший сын Суро стал рядом с Элией, и молодая женщина благодарно улыбнулась.

– Супруга, - хозяин дома притянул к себе крупную Мирту и уверенно обнял.

А я стою, как неприкаянная и забрать меня некому, потому что возничий все ещ болеет и на своих двоих не стоит.

– Ариша осталась.

Слова всхлипнувшей Патайи были тихими, как легкий ветерок запутавшийся в вершинах сосен, но хозяин дома их расслышал. И только после этого возмущенно оглянулся.

– Где наш…?

– Орбас?!
– рявкнул младший Датог, женщины от его зова дрогнули, бесеки скривились, но никто вслед за зовом во дворе не объявился.

Вовремя они о четвертом мужике вспомнили, да только не явится он никак и свои права на меня не заявит. Я лично его с грелкой уложила в натопленной комнате, предварительно дав крепкого успокоительного отвара. Вот и получилось, что уснул возница крепко, шума не услышал и на помощь ко мне не пришел.

Стою, под хищным взглядом улыбающегося главаря, и понимаю, что просто так меня не отпустят. Золотом не откупиться, да и имущества у меня нет, чтобы ростовщику заложить. Разве что можно припугнуть строптивых, вдруг получится.

– Стало быть ничья, - молвил главный, делая ко мне плавный шаг.

– Болезной лучше быть ничьею, - ответила тихо, но твердо.

– Нам и такая… сойдет.

Он попытался взять меня за руку.

– Не смей соглашаться, - еле слышно прошипел градоправитель, а я и сама уже руки спрятала. Потупилась скромно:

– По договору я имею право выбора.

Бесек что-то неразборчивое прорычал на наречии горных. Затем схватил меня за плечо и дернул на себя.

– Сегодня, - заявил он непререкаемым тоном.

Сразу видно - жестокий, как оголодавший хищник и упертый, как баран. Пусть Патайя ему больше приглянулась, но этот согласен на любую. Даже думать не хочется, отчего он такой непривередливый. Убьет, забавы ради, только в руки попадись. Но скольких бы ты, ирод, не сгубил, меня не получишь.

Я ответила таким же испепеляющим взглядом и поставила свое условие:

– Вечером.

– Хорошо, - главарь группы натужно рассмеялся, рукой коснулся моей шеи и пальцами погладил по щеке и, позволив себе вольность напоследок, коснулся моих губ.
– Вечером меня выберешь.

Прикосновение само по себе нежное, но по коже ползет мороз, потому что взор мужчины полыхает ненавистью. Либо с головой не дружит, либо болен тяжело. Если так, то до вечера с ним переговорю о лечении и договоримся иначе. Я ему дам жизнь без болей, а он мне жизнь на воле.

От руки его отшатнулась.

– Раз все решено… - зевнув в кулачок, рукой махнула в сторону дома.

– Пойду, досплю.

И под ошарашенными взглядами одних и недоверчивым прищуром других направилась прямиком в дом. Затем вверх по лестнице и в свою комнату. Пока шла, подумала, что надо бы Дерека предупредить о нежелательном, но возможном повороте событий. Вроде бы обещался помочь в сложном случае. Суть проблемы описала в нескольких строчках и выпустила сокола в лунную ночь. Опять легла в одежде и сразу же уснула. Кажется, ко мне заходила причитающая Мирта и ревущая Элия, а еще Патайя над ухом гремела возмущенно, чтобы я немедленно слово свое у наемника забрала. На что Датог старший, стоящий здесь же, приказал ей успокоиться и выйти.

– Оставь ее. Утром поговорим.

Но стоило его дочери закрыть двери, Суровый сел на сундук подле кровати и растормошил меня:

– Ты что, сбежать решила, Аришка?

– Договориться, - я подушку обняла, ответила сонно.
– Расскажу, что делать, чтобы он не болел в обмен на свою свободу

– Не глупи, - прошипел мужчина.
– Лекарей у них в племени нет. После такого тебя без слов заберут.

– А у меня сил на побег нет.

– Но если…

– Нет, - оборвала его предложение на полуслове. Все равно со мной сейчас каши не сваришь, да и убегать… От бесеков не убежишь, на то они и наемники.

– Но на маленькую хитрость остались, - сладко зевнула.
– Объясню им, почему с травницей спорить нельзя, они поймут и без слов оставят в покое.

– Живой оставят?
– осторожно уточнил Суро.

– Там посмотрим…

Ответила и почти сразу же погрузилась в пленительный сон. Правду же говорят, утро вечера мудренее. Да и устала я настолько, что ничего детального придумать не смогла.

А утром, будь неладен бесек и все его племя, любая попытка поговорить с главарем группы была отклонена категорическим: «нет», а затем приправлена противоречивым: «вечером». И не понять толком - он согласится на мои условия вечером или вынудит рассказать все вечером, как только меня посадят рядом с ним, по левую сторону.

Проклиная барана, одарившего этого упрямца своим характером, я отправилась на кухню. Села, и шумно сопя, взялась чистить рыбу.

– Травить будешь?
– спросила тихо Мирта.

– Нет.

– Опоишь?
– это уже Элия присев рядышком и кивком головы указала на кувшин с вином.

– Нет.

Дверь кухни грохнулась о стену, в комнату ворвалась дочь Суро:

– Ну и в чем твоя хитрость?!

– В терпеливом ожидании, - последовал мой ответ.

Патайя схватилась за сердце:

– Ты в своем уме?! Тебе бежать нужно!

– Они тоже так думают. А потому давно готовы и к травле, и к моему побегу.

Все это я говорю уверенно, потому что все перепроверено. Не зря меня отец глазастиком называл и приговаривал, что Аришка все по кругу видит и далеко вперед заглядывает. Хорошим подспорьем было и то, что я наречие горных знаю. Услышала, о чем говорят, подметила, что едят и пьют, как охрану меняют у ворот и ничего не предприняла. Потому что, знаю - все выпитое и съеденное бесеками, без противодействия яду, само станет отравой.