Беременна от мужа-тирана

– Случайно ты мозги дома забыла! – опять начинает с наездом. Прячу ладони за спиной и чуть ли не выламываю себе пальцы.

Ненавижу, когда на меня кричат… Но уже так привыкла, что стойко вывожу это, впиваясь в плоть ногтями.

Молчу. Ничего не говорю.

Толку? Он всё равно не услышит.

– Блядь, и вот что ты молчишь? – хватает меня одной рукой за грудки. Меня передёргивает, от испуга вышибает воздух из лёгких. – Думаешь, это шутки? Ты, дура с золотой ложкой во рту, уволившись, побежишь к папочке за деньгами, а нам что делать?! Ты проблемы не себе создаёшь, а нам!

В один момент я так абстрагируюсь, лишь бы не реагировать на его крик, что не замечаю, как он вдруг поднимает руку и замахивается.

Смотрю на это всё огромными глазами и непонимающе хлопаю ресницами.

Зажмуриваюсь и не могу открыть глаза даже тогда, когда дверь ординаторской чуть скрипит, а Иванов рядом вздрагивает. Его ладонь вдруг настигает моего плеча. Спокойно ложится, не ударяя.

И в одну секунду, услышав знакомый голос, я всё же открываю глаза, заметив серые беснующиеся омуты. И эти манящие греховные губы, чётко проговаривающие:

– Низко вымещать злость на девушке. Вашу хрень разбил я.

Глава 6

– Мирон Дмитриевич, мы понимаем, что Ярина на данный момент ближе всех к вам, но это не повод её защищать…

– Я не защищаю, – мужчина наклоняет голову набок, всё ещё вызывая во мне удивление. Оцепенела, даже пошевелиться не могу. – Их разбил я, когда пытался трахнуть вашу медсестру. Вам так понятнее?

Глаза на лоб лезут.

Он вообще знает, что такими вещами… не делятся с посторонними?

Иванов, кажется, тоже в шоке.

– Понятно, но…

– Ясно, – сухо и недовольно летит от него. Вонзает взгляд в меня. – Выйди. И принеси мне поесть в палату.

Я не сразу понимаю, что он обращается ко мне.

– Ну, чего встала? – повторяет мне с наездом.

Я не знаю, зачем и для чего он это делает, но от какого-то испуга и неизвестности семеню на выход.

Выбегаю в коридор, закрываю за собой дверь ординаторской. И решаю не подслушивать, а сделать так, как он говорит. Отношу ему в палату уже приготовленный обед. Застилаю постель, чтобы успокоить нервы, и не знаю, что ему потом сказать.

Вопросов у меня много. Как и эмоций.

Дверь с еле слышным шорохом открывается. Его услышать тяжело, но сейчас я на нервах.

Наблюдаю за вошедшим в палату Бодровым. Только сейчас понимаю, почему он такой живой и активный после аварии. Фамилии соответствует.

– Скучала? – отчего-то улыбается. Впервые вижу именно улыбку, а не усмешку. И… это очень красиво. Настолько, что я теряюсь. И если хотела до этой секунды бурно напасть на него с вопросами и претензиями, что могу и сама со всем справиться, то сейчас всё идёт по одному месту.

И вместо ярких эмоций тихо, чувствуя неловкость, выдаю:

– Зачем вы это сделали?

Хмыкает.

– Неделя пребывания в этом месте сведёт меня с ума. Если тебя уволят – будет прискорбно.

– Так вам весело…

Я знала это и до нашего разговора. Так почему становится так плохо?

Мирон делает шаг вперёд, надвигаясь на меня. Останавливается рядом, позволяя ощутить запах его тела и шампуня. Прекрасный аромат настоящего мужчины…

Поднимет ладонь, касается пальцами тёмной пряди, выбившейся из хвоста.

– Отчасти.

Не шевелюсь, задержав дыхание.

Нужно убрать его пальцы, но не могу.

– Зато тебя не уволят.

Здесь он прав. Но… не хочется мне после этого оставаться под кураторством Иванова. Он похож на моего отца, когда кричит. А я его не перевариваю.

Поэтому увольнение было бы наилучшим исходом.

Но я рада, что останусь здесь и продолжу быть девочкой на побегушках…

– Спасибо, – искренне выдыхаю.

Его серо-карие глаза блестят в дневном свете.

Мужчина наклоняется вперёд. А я, не мигая, врезаюсь в него взглядом. У нас будто идёт борьба. Кто первый отведёт взгляд – проиграет.

И это делаю я, когда его губы уже почти достигают моих.

Жар от его тела отрезвляет.

И я делаю стремительный шаг вправо и убегаю, на выходе кидая смущённое:

– Приятного аппетита.

Выбегаю из палаты, хватаюсь за сердце. Не от того, что мне плохо. Хотя…

Мне хреново. От его стука. От агонии, в которой оно бьётся.

Грудную клетку сдавливает так, будто я сейчас умру.

Кислорода не хватает, и я пытаюсь прийти в себя.

Жуть. Какая-то жуть…

Это что, разочарование? От того, что не позволила себя поцеловать?

Возможно…

Но ты ведь хотела этого, Ярина? Хотела…

Жутко хотела и… теперь чувствую себя погано. Я никак не отблагодарила его, ещё и обломала себя. Или спасла?

У меня никогда не было случайных связей. Да, был секс, но… Для меня это странно. Вот так, с первым встречным… Но тянет меня к нему как магнитом.

Через полчаса я уже хочу вернуться к нему в палату.

Но меня останавливает Иванов. Не даёт вернуться, сделать ошибку. А я почти собралась. Но начальник ошарашивает. Просит прощения за инцидент. И бросив несколько слов, обиженный, уходит.

Его гордость задета.

И в этом постарался Бодров?

Опять становится тепло.

Необычное чувство… Меня никто и никогда не защищал. Отец, наоборот, спускал всех псов на меня, даже если я никак не фигурировала в истории. И в этом случае он встал бы на сторону начальника, обгадив меня с головы до ног.

Так уже было.

Когда сын его партнёра стал моим первым мужчиной, и мы разошлись… В этом тоже оказалась виновата я. Раз не смогла удержать такого мужика. Бесполезная, никчёмная. Ещё и девственность потеряла. Цена на меня сразу стала ниже в глазах отца.

А тут…

Опять становится плохо. За рёбрами творится что-то неописуемое. А в животе… Бабочки одна за одной поднимаются и порхают.

Витаю в облаках до самого вечера. И буквально сгораю, будто меня накачали несколькими литрами возбудительного. Пульс весь день выше нормы, а щёки горят как ненормальные.