Берлин: тайная война по обе стороны границы

В основе этих ограничений, безусловно, лежали идеологические догмы. Нас оберегали от возможного влияния буржуазной идеологии, опасаясь, что это может поколебать наши идеологические убеждения. Таков был официальный, формальный подход к делу.

Никто из руководства не задумывался серьезно, что буквально через год учебы чтение и анализ буржуазной прессы станет для большинства из нас одной из прямых служебных обязанностей, так как содержащаяся в ней информация являлась одним из элементов оперативной обстановки в стране пребывания. К этому нас не готовили, об этом даже не задумывались, но жизнь заставила этим заниматься.

В будущем, при наличии свободного времени, анализируя какое-либо актуальное событие международного значения по материалам буржуазной и социалистической прессы, я обнаруживал, что представители различных социальных групп немецкого населения и выражающие их интересы партии излагают одну и ту же тему своими, присущими только этой группе, словами. Так, лексикологически социал-демократы и христианские демократы в ФРГ, будучи обе буржуазными партиями, пользуются по одной теме разной терминологией. Например, лексика буржуазных партий ГДР, их терминология по одной и той же проблеме также разная. Словарный состав газет коммунистической ориентации разнится с терминологией буржуазной печати. Хотя все они освещают какое-то одно событие, происходящее в мире или Германии. Навыков работы с нюансами перевода мнений различных общественных групп населения институт не дал.

Углубленный анализ словарного запаса представителей разных социальных групп населения Германии дает возможность будущему переводчику или оперработнику, уже только по термину, употребляемому собеседником, сделать вывод о том, к какой социальной группе населения он возможно принадлежит и какой политической, религиозной ориентации он придерживается… Но такой навык приобретается с опытом работы или целевым научным анализом современного состояния немецкого языка.

Во время учебы в институте, раз в год, обычно в конце июля, нам предоставляли очередной отпуск, который я проводил, как правило, у себя на родине в селе Ильинское.

К моей радости, в то время, в последнее воскресенье июля месяца, как раз открывалась осенняя охота на водоплавающую дичь. К этому празднику — открытию осенней охоты на родной стороне — я начинал обычно готовиться заранее, еще в Ленинграде, до выезда в отпуск. Приобретал боеприпасы (порох, капсули, дробь, пыжи), которые в селе было трудно достать. Все это покупалось в двойном объеме, чтобы поделиться припасами с двоюродным братом Михаилом, тоже страстным охотником. Для него это бывало бесценным подарком.

Наибольшие проблемы у охотников на селе в то время были с дробью. Помню, я приобрел шесть килограммов дроби разного калибра, уложил ее плотно в маленький ящик для посылок, крепко перевязал и решил отправить почтой. Тяжело таскать этот груз на трех пересадках от Ленинграда до Перми, от Перми и до Ильинского. На почтамте передаю посылку приемщице для взвешивания.

Она взяла у меня из рук маленький ящичек, охнула и поставила его на весы. Удивленно спрашивает меня:

— Это что тут у вас такое тяжелое?

— Это дробь. — Подаю накладную на посылку. Она, прочитав мою накладную, опять спрашивает:

— А что это такое — дробь?

— Это часть охотничьего боеприпаса.

— Что? Боеприпасы!? Да вы с ума сошли! Кто же это боеприпасы посылает по почте?!

Я пытаюсь объяснить ей, что дробь не такой боеприпас, который горит или взрывается, что дробь — это только мягкий металл, свинец. Он никакой опасности для окружающих не представляет. В ответ приемщица сорвала со стены табличку с каким-то объявлением и сует ее мне под нос:

— Читайте, солдат! Тут русским языком написано, что боеприпасы пересылать запрещено.

Обращение «солдат» и отказ принять мою посылку меня тоже задело, и я заявил:

— Я не солдат, а курсант! И как военнослужащий и будущий офицер я заявляю, что моя посылка не представляет для людей опасности.

Приемщица, уже повышенным тоном, категорически заявила мне:

— Вот что, солдат-курсант! Забирайте немедленно с весов этот ящичек, или я вызову военных с красными повязками и вас заберут с вашей дробью.

Стоявшие позади меня граждане сочувственно посоветовали мне забрать посылку с весов, так как прием посылок из-за меня остановился. Пришлось отступить.

Взяв под мышку свой злополучный ящичек, я вышел в зал почтамта и задумался, как же быть дальше. Таскать по вокзалам в отпуск эту гирю никак не хотелось. Увидал в операционном зале пожилого заслуженного полковника и решил обратиться к нему за помощью. Может, его авторитет заставит изменить свое мнение упрямую приемщицу. Неизвестный полковник с пониманием отнесся к моей просьбе, заглянул в накладную. Посоветовал в документе после слова «Дробь» поставить тире и дополнить «Дробь — свинцовые шарики».

Мы вмести подошли к приемщице. Он представился ей как старший офицерского патруля и спокойно объяснил, что курсант в накладной неточно указал вложение отправления и заявил, что дробь становится боеприпасом, только когда ее засыпают в патрон. А в данном случае это просто «свинцовые шарики». Приемщица еще раз посмотрела на заполненную мной накладную. Видимо слова «свинцовые шарики» как-то успокоили ее, да и вид пожилого заслуженного офицера вызывал уважение и доверие. Посылку приняли, и она до моего прибытия в отпуск благополучно поступила в Ильинское.

При отправлении дроби в посылках в последующем я всегда писал в накладной только «свинцовые шарики для рыбалки»: это не звучит как боеприпас и инструкцией к пересылке не возбраняется.

Годы учебы в Ленинграде летели стремительно. В августе-сентябре 1952 года для нас началась преддипломная практика на одном из объектов министерства госбезопасности в Подмосковье.

Глава II

Преддипломная практика — работа с трофейными документами ведущих министерств фашистской Германии.

В августе 1952 года мы, слушатели IV курса немецкого факультета Ленинградского института иностранных языков МГБ СССР, прибыли на станцию Расторгуево Московской области. Здесь планировалась преддипломная практика.

Нас разместили в общежитии напротив бывшего Свято-Екатерининского женского монастыря, в котором располагался ранее особо важный объект МГБ СССР, известный сейчас по мемуарной и исторической литературе как спецтюрьма «Сухановка», имевший условное служебное наименование «Дача». Принимавшие курсантов офицеры из Центрального аппарата МГБ СССР объяснили, что в помещениях бывшей тюрьмы для особо важных государственных преступников хранятся сейчас трофейные документы, архивы министерств и ведомств фашистской Германии, с которыми нам и предстоит работать.