Берлин: тайная война по обе стороны границы

На следующий день нас провели на объект «Дача», рассадили в просторном зале и объяснили стоящую перед нами задачу — просмотр трофейной немецкой документации, захваченной советскими войсками при штурме Берлина в мае 1945 года.

Горы мешков. Это были архивы руководства фашистской партии — канцелярии Бормана, министерства пропаганды и агитации Геббельса и его личная переписка, отдельные дела МИДа Германии, его некоторых диппредставительств, дела руководства вермахта (отдел разработки и испытания новых вооружений), архивы министерства Розенберга, ведавшего вопросами управления на оккупированных «восточных землях» СССР и др.

Приносили, к нашему удивлению, прекрасно сохранившиеся холщевые мешки. В моем представлении трофейные документы могли бы выглядеть несколько иначе. Ведь трофеи эти из пламени войны, где не все так чисто и аккуратно.

Мешки были крепко зашиты, обильно опечатаны ненарушенными сургучными печатями немецких ведомств, их упаковавших. Внутри каждого мешка находились подробно составленные описи дел. Было ясно, что после опечатывания документов их бывшими хозяевами эти мешки никем не вскрывались.

Не сразу мы осознали, что у нашего государства после захвата этих архивов (то есть с мая 1945 года по август 1952 года, в течение 7 лет!), видимо, не было возможности тщательно изучить эту часть трофеев войны, оценить и использовать их по назначению. Они ждали своего часа.

Получили инструктаж о порядке работы с документами, были предупреждены под подписку о неразглашении их содержания перед посторонними лицами.

Работой руководила группа офицеров Центрального аппарата МГБ при участии наших преподавателей, руководивших практикой.

Была сформулирована и основная задача — выбирать из массы бегло просматриваемых материалов все документы, в которых идет речь о лицах с русскими фамилиями, о гражданах СССР (независимо военных или гражданских), о русских, проживающих за границей; документы о деятельности органов немецкой разведки и контрразведки, антисоветских зарубежных организаций. Просили не отвлекаться на другие, возможно интересные для нас вопросы, так как работа предстояла огромная, судя по количеству ожидавших нас мешков.

Просмотром архивов занималось около 60 человек курсантов, наши преподаватели, группа офицеров Центрального аппарата МГБ, которым мы докладывали о наиболее интересных с нашей точки зрения документах.

Нам не рекомендовали знакомить своих соседей по рабочему месту с обнаруженными интересными материалами.

Мы должны были работать самостоятельно. Скорее всего для ускорения темпов работы по просмотру документов, чтобы мы меньше отвлекались. Следует сразу заметить, что наши оценки значимости выявляемых документов далеко не всегда совпадали с мнением кураторов.

Правда вечерами, после рабочего дня, мы, разумеется, обменивались между собой сведениями по наиболее интересным находкам.

На мою долю выпало просматривать много материалов из архивов канцелярии руководителя фашистской партии (NSDAP) Бормана. Это были в основном верноподданнические по характеру письма. Поздравления немцев ко дню рождения Гитлера (20 апреля). В мешках с бумагами ведомства Бормана встречался вместе с описями краткий анализ партийной, религиозной и социальной принадлежности отправителей писем. Помню среди авторов поздравительных писем Гитлеру не было коммунистов и католиков.

Мешки писем! Буквально «одержимые холопским недугом» немцы клялись в верности фюреру, его идеям, сообщали о своем вкладе в реализацию его планов, обещали всемерную поддержку, верность делу фашизма. Просто мутило душу от этого фашиствующего единения.

Запомнились три письма немцев на имя Гитлера, авторы которых предлагали свои услуги в качестве двойников фюрера, обещая отдать за него свои жизни.

К письмам прилагались фотографии, где авторы сопоставляли себя с фотографиями Гитлера, снятого в различных ситуациях. На одном из этих писем рукой Бормана (автор письма, судя по фотографии, имел действительно поразительное сходство с Гитлером) была наложена резолюция: «Ознакомить с письмом Кальтенбрунера!» В ответе из СД сообщалось, что часть материалов они берут себе, выслав в подтверждение получения справку-заместитель документов для приобщения к делам Бормана.

Другим претендентам на роль двойников были посланы благодарности и деньги.

В делах канцелярии Бормана встречались также письма от заключенных концлагерей, особенно агентов-провокаторов, часто бывших социал-демократов. Осуждая свою прошлую партийную деятельность, они клялись заслужить доверие Гитлера, будучи уже в местах заключения. Писали о своих заслугах в борьбе с «врагами фюрера» в концлагерях, выявлении ими лично групп сопротивления, указывали даже количество выданных ими гестапо людей. Хвалили гестаповцев за верную службу Гитлеру. На одном из писем такого провокатора помню резолюцию Бормана: «Поставить вопрос о его работе вне лагеря. Достаточно проверен!»

В потоке писем фашиствующей мрази на имя Гитлера мне припоминается единственный документ прямо противоположного содержания. Это письмо было направлено в конце ноября 1941 года из Парижа на имя Гитлера.

Следует напомнить современникам, что в это время фашистские войска стояли еще на подступах к Москве и в Европе многие были уверены в победе немцев.

Письмо было исполнено грамотным русским языком, с изящной стилистикой. Писала русская женщина, жена бывшего белогвардейского генерала. Поводом для этого письма послужило извещение из парижского гестапо о расстреле немцами ее мужа и высылки ей из тюрьмы его вещей. До ареста и казни мужа был расстрелян и ее сын — участник французского движения сопротивления, студент университета. Она сразу же оговорилась, что хорошо осознает, что после поступления этого письма в Берлин ее судьба предрешена.

Перед смертью она хочет публично высказать сожаление, что в столь трагическое для судеб России время она и ее семья оказались вдали от Родины. Обращаясь с проклятьем лично к Гитлеру, она пророчески заявляет (это в ноябре 1941 года), что войну против России он проиграет, что уроков истории он не знает. Напоминает ему старинную русскую легенду о судьбе иностранного завоевателя, который остановился у границ России на развилке трех дорог…

Она утверждала, что внутри окружения Гитлера зреет заговор и он падет от руки земляка — австрийца. Высказывала глубокую веру в силу и непобедимость русского народа.

Документ взволновал, произвел большое впечатление. В наших тогдашних упрощенных представлениях, опиравшихся на краткий курс КПСС, все белые генералы были врагами советской власти. С трудом верилось, что письмо такого высокого патриотического содержания — фактически послание потомкам, могло появиться за границей, из-под пера жены бывшего белого генерала.

Не просто было осознать, что за границами СССР, в разгар жестокой войны, среди белой эмиграции высокого социального положения могут быть такие искренние патриоты России, которые из любви к нашей Родине готовы на самопожертвование. По стилю изложения, пафосу письмо чем-то напоминало высокопатриотичные обращения к народу писателя Ильи Эренбурга, печатавшиеся в годы Отечественной войны на страницах «Правды». Но тут письмо русской эмигрантки из Парижа!