Берлин: тайная война по обе стороны границы

По-прежнему используя для диалога русско-немецкопольскую языковую смесь, я уточнил, правильно ли я понял последнюю мысль офицера. Получив положительный ответ, я возразил: «Но это же шпионаж! Торговля чужими секретами — это есть черный бизнес, плохая сделка!!! Я не хочу рисковать, я — честный коммерсант, а не шпион». Я тут же предложил ему другую сделку: «Я знаю, что ты торговал с моим другом кофе. Ты даешь мне два мешка кофе в зернах, это 50 килограммов. Взамен ты можешь получить от меня коробку дамских нейлоновых чулок, это тысяча пар. Это все, что у меня осталось к концу ярмарки.

Идет? К этому я готов». Для убедительности я продемонстрировал ему пару дамских чулок. Поняв смысл моего делового предложения, он воскликнул: «Где я возьму тебе 50 кг кофе?! У меня столько нет. Мы из отпуска привозим по 2–3 кг!»

Далее наша беседа сопровождалась употреблением спиртного «за знакомство». Я сказал, что, видимо, наша встреча не будет иметь делового продолжения, потому что предложенный офицером документ меня не заинтересовал. На этом встреча с ним закончилась.

Позже при его профилактике в особом отделе он рассказал, что встречался с одним дельцом из Западного Берлина и пытался продать ему кодовую таблицу, которую он изъял из документов, предназначенных для уничтожения.

Все удивлялся, почему приезжий коммерсант не пошел на эту сделку: «А нам здесь говорят, что западные торгаши согласны на любую сделку, лишь бы деньги заработать.

Видимо, это не так, я сам в этом убедился!» В подлинности «бизнесмена из Западного Берлина» он не усомнился и к организатору встречи не имел никаких претензий…

После переезда Третьего отдела из Берлина в Потсдам я был назначен старшим группы оперработников Третьего отдела в Берлине, занял должность заместителя начальника отделения Управления особых отделов. С появлением нового руководства отдела меня, наряду с привычными задачами оперативной работы, постепенно стали нагружать новыми для меня проблемами. Увеличилось число поручений по координации деятельности периферийных подразделений Третьего отдела, требовалась разработка обобщающих рекомендаций по моей линии работы для особых отделов на местах.

Затем последовало поручение о подготовке проекта учебного пособия для Новосибирской школы военной контрразведки. Нужно было обобщить опыт Третьего отдела по проведению наиболее удачных наступательных контрразведывательных операций в отношении органов военной разведки стран НАТО в Германии. Отказаться от этого «общественного» поручения мне все-таки не удалось. Перечислив наиболее значимые дела для включения в проект, заместитель начальника отдела А. А. Чудинов сумел «доказать», что большинство из них мне известно. Я или лично принимал в них участие, либо работал над документами, или знакомился с ними при выездах на места для анализа материалов. С его слов получалось, что нет более подходящего кандидата, который смог бы справиться с написанием учебного пособия. Пришлось потратить на эту работу около трех месяцев.

Интересна дальнейшая судьба этого проекта. Начальник Новосибирской школы военной контрразведки, получив из ГДР пособие, позвонил по правительственной связи в Потсдам и поблагодарил начальника нашего управления за интересный учебный материал из «сегодняшней практики» работы особых отделов. Начальник Управления особых отделов в Потсдаме, ничего не зная до этого разговора о проделанной работе, назначил служебное расследование. В результате руководитель Третьего отдела Б. В. Теплов получил замечание за отправку учебного материала в Новосибирск без его ведома. Моей подписи под этим документом не было, так как исполнителем значился Чудинов. Позже выяснилось, что составление этого пособия начальником отдела поручалось лично ему.

Я сделал для себя соответствующие выводы из этой ситуации. В дальнейшем был вынужден настороженно относиться ко всем поручениям Чудинова по берлинской группе, которые не входили непосредственно в мои служебные обязанности. Он обычно сопровождал их словами:

«Для того вы и сидите в Берлине!» К сожалению, иногда приходилось перепроверять их обоснованность через вышестоящее руководство. Такова была реальность!

Жизнь в Берлине после закрытия границы с его западной частью носила довольно тревожный характер.

Оперсостав уже втянулся в напряженный ритм службы.

Мы привыкли к изменениям и приближенности нашей жизни к полевым условиям. Но нашим близким, женам и детям это давалось непросто. По ночам иногда слышались взрывы в районе границы. В Карлсхорсте немедленно поднимались тревожные мобильные группы батальонов охраны, и машины БТР с мотострелками мимо наших окон выезжали к местам событий у «защитной стены» для подстраховки погранвойск ГДР. Часто приходилось самому проводить проверки на мобилизационную готовность самих членов семей: два тревожных чемодана на семью на случай срочной эвакуации и час на сборы для погрузки в автомашину. Иногда приходилось напоминать о требованиях, если они не соблюдались. Это тоже не поднимало настроение у жен и детей. Приходилось напоминать, что мы — воинская часть, полевая почта, и сборы должны быть короткими по-военному.

С закрытием границы в военно-административном городке Карлсхорст сняли с периметра внешнюю военную охрану, которую несли солдаты полка МГБ ГДР. Были упразднены и наши военные КПП на въезде и выезде из городка.

Среди клиентов ресторана «Волга» и магазинов для советских граждан, расположенных в Карлсхорсте, стали появляться американские военнослужащие, официально бывающие в нашей военной комендатуре. Как правило, они владели русским языком. Такие перемены вызывали чувство какой-то незащищенности. Хотя и раньше наличие внешней охраны на деле не являлось гарантией безопасности. Об этом я тоже упоминал, описывая нашу жизнь в Берлине в начале пятидесятых годов.

С переездом отдела в Потсдам нам вменили в обязанность ежедневно готовить для руководства обзоры западной прессы. Нас обязали также просматривать итоговые телевизионные вечерние передачи западногерманского телевидения. Цель была одна: выявление сведений, представляющих интерес для оперативной работы.

Рабочий день начинался в 8.00 утра с просмотра свежих газет и журналов, издаваемых в Западном Берлине. Доставку прессы обеспечивала комендатура, куда каждый день к этому времени ее привозили американцы согласно старым союзническим договоренностям. После просмотра периодической печати я брал на заметку содержание наиболее интересных материалов, прикладывал свои комментарии к газетам и в 9.00 организовывал их отправку в Потсдам.

В 9.00 я докладывал по правительственной связи генералу В. В. Федорчуку краткое содержание наиболее интересных публикаций. Таким же образом я докладывал в Потсдам о наиболее значимой для нас информации из вечерних телепередач.

Вспомнив о том, что раньше я изучал еще и польский язык, руководство управления поручило мне поддержание делового контакта с представителем польской военной контрразведки в ГДР. Мы встречались с ним регулярно, примерно раз в месяц, или по мере служебной необходимости, обменивались текущей информацией. Иногда возникали и общие проблемы, требовавшие решения.

Правило было одно: источники информации не разглашались. Его телефонный псевдоним был Адам. Он внушал мне глубокое уважение своей компетентностью и добрым отношением к России и СССР. В том, что он был нашим верным другом, у меня нет никаких сомнений и сегодня. Адам был участником войны, имел ранения. Одно из последних ранений получил вместе с нашим оперработником во время проведения операции, при которой наш сотрудник погиб.

Наш контакт внезапно оборвался из-за чрезвычайного происшествия в стане поляков. Изменил Родине его прямой руководитель по службе — начальник польской военной миссии в Западном Берлине, генерал польской военной разведки. Адама срочно отозвали в Варшаву, и я его больше не видел. Общение с Адамом было исключительно полезным для меня. Я значительно пополнил свои знания о положении в польских военных и территориальных органах госбезопасности, о позиции польских властей в связи с намечающимися изменениями в германском вопросе и их взглядах на состояние дел внутри стран — участниц Варшавского договора.