Берсеркер. Сборник. Книги 1-11

Через тысячу лет эта проблема будет волновать кого-то другого. Сейчас она волновала Фелипе – ведь это о нем и только о нем могли сказать, что он управляет Галактикой.

Сигнал коммуникатора призвал Ногара обратно в роскошь его каюты, и Фелипе быстро спустился, довольный, что появился повод снова увидеть нормальный потолок над головой.

Он ткнул пальцем в пластинку коммуникатора.

– В чем дело?

– Мой господин, прибыл корабль-курьер. Из системы Фламланда. У них на борту...

– Ближе к делу. У них на борту тело брата.

– Да, мой господин. Шлюпка с гробом уже в пути, приближается к "Нирване".

– Я хочу видеть капитана курьера в Большом Зале. Без церемоний. Пусть роботы в шлюзе сделают анализы эскорта и оболочки гроба. Нам не нужна инфекция.

– Слушаюсь, мой господин.

Упоминание об инфекции было уловкой. Иохан Карлсен оказался в криогенном саркофаге не по причине фламландской эпидемии чумы. Это был лишь официальный вариант истории. Врачи, якобы, заморозили героя битвы у Каменного Края в качестве крайней меры, дабы предотвратить неминуемую смерть.

Официальная ложь была неизбежной необходимостью. Даже сам Фелипе Ногара не мог устранить с пути человека, спасшего людей от берсеркеров. После победы у Каменного Края жизнь в Галактике получила шанс на выживание, хотя война с берсеркерами еще шла, конца ей не было видно, и борьба оставалась крайне жестокой, уносящей новые и новые жизни.

В Большом Зале Ногара ежедневно собирался для еды и развлечения с друзьями – кроме него, на "Нирване" летело еще человек пятьдесят: помощники, .слуги, члены экипажа, артисты. Но сейчас Зал был пуст, не считая саркофага и человека рядом с ним.

Иохан Карлсен – то, что сейчас было им, – покоился под толстой стеклянной крышкой тяжелого автономного саркофага, оснащенного собственной системой замораживания и оживления. Системы контролировались волоконно-оптическим ключом, теоретически не поддающимся копированию или подделке. Фелипе Ногара жестом потребовал у капитана курьера этот ключ.

Ключ висел на шее, на золотой цепочке, которую капитан медленно снял и отдал Ногаре. Только после этого он вспомнил, что нужно поклониться – в конце концов, он был космонавт, а не придворный. Фелипе не обратил внимания на оплошность, его в первую очередь волновало, насколько расторопно и понятливо подчиненные выполняют его приказы.

Сжав в ладони оптический ключ, Фелипе бросил взгляд на прозрачную крышку, под которой лежал замороженный брат. Врачи-заговорщики обрили голову и лицо Йохана, обычно носившего короткую бородку. Губы Карлсена были, как мрамор, открытые глаза – как лед. Но все равно лицо, несомненно, принадлежало Иохану, в нем было нечто, что не поддавалось холоду.

– Оставьте меня, – сказал Ногара.

Он повернулся к огромному иллюминатору, глядя наружу, на искривленное гипермассой, словно плохой линзой, звездное пространство.

Услышав звук затворившейся двери, он повернулся и... столкнулся нос к носу с Оливером Микалем, невысоким мужчиной, которого Фелипе назначил заместителем Карлсена на посту управляющего Фламландом. Очевидно, Микаль вошел как раз в тот момент, когда Зал покинул капитан. Символическое совпадение, решил Ногара.

Фамильярно облокотившись о саркофаг, Микаль, как было ему свойственно, чуть вздернул седеющую бровь, выражая усталое любопытство, и немного пухлое лицо расплылось в чересчур сочувственной улыбке.

– Как там у Браунинга? – пробормотал Микаль, взглянув на тело Карлсена. – "Он волю короля свершал с зари и до зари" – и вот награда за труды и преданность.

– Оставь меня, – сказал Ногара. Микаль участвовал в заговоре вместе с фламандскими врачами.

– Я решил возникнуть и разделить твой траур, – объяснил он, но, взглянув на Фелипе, больше ничего не сказал. Отвесив поклон, Микаль энергично зашагал к двери. Дверь тихо затворилась.

"Итак, Йохан... Если бы ты строил заговор против меня, я мог бы убить тебя открыто. Но ты был слишком честен и слишком успешно мне служил. Мои друзья и мои враги начали слишком восхищаться тобой. Теперь ты здесь, во льду. Моя замороженная совесть. Ты все равно поддался бы честолюбию, раньше или позже, и выбор был бы один: или вот этот ящик, или смерть.

Теперь я тебя спрячу в надежное место, и кто знает? У тебя, быть может, еще будет шанс. Как странно – наступит день, и ты будешь задумчиво стоять над моим гробом, как я над твоим сейчас. Не сомневаюсь, ты будешь молиться за мою душу, хотя не знаю, что это такое... Молиться за тебя я не могу, но желаю приятных снов. Пусть тебе приснится твой вожделенный рай, а не ад."

Ногара вообразил мозг, охлажденный до абсолютного нуля – сверхпроводящие нейроны заставляют циркулировать один и тот же сон... Какая чепуха!

– Я не могу рисковать властью, Иохан. – Эти слова он прошептал вслух. – Или вот так, или смерть.

И он снова отвернулся к панорамному иллюминатору.

– Наверное, 33-й уже доставил тело этому Ногаре, – сказал второй помощник эстильского курьера номер 34, бросив взгляд на корабельный хронометр. – Очень мило – объявить себя императором и гонять людей через всю Галактику.

– Особенно, если это тело брата, – сказал капитан курьера Терман Хольт, изучая шар астронавигационной карты. Сверхсветовые генераторы курьера уносили корабль все дальше от системы Фламланда. В любом случае Хольт был рад убраться из системы, где политическая полиция Микаля рьяно взялась за дело.

– Хотел бы я знать, – усмехнулся помощник.

– В смысле?

Второй помощник оглянулся по сторонам – привычка, необходимая на планетах Фламланда, – и спросил:

– Слышал такое: "Ногара – бог, но половина космонавтов у него атеисты"? Хольт нехотя улыбнулся.

– Но его не назовешь безумным тираном. Эстил – еще не худшее правительство в Галактике. И восстания подавляют жесткие парни, таково правило.

– Карлсен с этим тоже неплохо справлялся.

– Это верно.

Второй помощник поморщился.

– Конечно, могло бы быть и хуже. Но Ногара – политик, и мне не нравится команда, за пару последних лет собравшаяся вокруг него. Образец их работы – у нас на борту. Если хочешь правду, то я начинаю побаиваться – теперь, когда Карлсена нет.

– Ну ничего, мы их скоро всех увидим, – зевнул Хольт и потянулся, хрустнув суставами. – Пойду проверю кутузку. Мостик в твоих руках, второй.

Минуту спустя, глядя сквозь одностороннее стекло в тесную корабельную камеру для арестованных, Хольт искренне пожалел узника. Лучше было бы ему умереть.