Берзарин

Приказ № 0040 имел роковые последствия лично для маршала Блюхера. Опозоренного полководца, героя Гражданской войны, живую легенду советских вооруженных сил убрали с Дальнего Востока. Привезли в Москву. Клим Ворошилов сочувствовал вывалянному в грязи маршалу, но спасти его он не мог.

21 октября 1938 года Блюхера арестовали. Не в столице, а в Сочи, на даче Ворошилова, в пансионате «Бочаров Ручей». Ордер на арест датирован 19 октября 1938 года и подписан лично наркомом Ежовым. Арест произведен сотрудниками госбезопасности Федоровым и Родовинским. Арестованного увезли в Москву поездом 24 октября 1938 года. После этих процедур жить маршалу оставалось всего полмесяца.

Василий Константинович Блюхер во время следствия умер в тюрьме 9 ноября 1938 года.

Лекция

Меня, призванного на службу в армии в октябре 1940 года, после принятия присяги зачислили курсантом школы при штабе Дальневосточного фронта. Фронт — не пустой звук, это — режим действующей армии. Мы понимали четко, что сие означает.

Штаб Дальневосточного фронта находился в Хабаровске, на улице Серышева [26] , в комплексе зданий, занимавших целый квартал. Это была настоящая крепость в месте слияния рек Амур и Уссури, обнесенная стеной. До революции здесь готовили офицеров для казачьих войск.

26

Степан Михайлович Серышев(1889–1928) — поручик царской армии. Один из создателей Народно-революционной армии Дальневосточной республики. Затем военный атташе в Японии.

Фортеция имела несколько ворот. У центральных ворот, у будки с часовыми располагалось пропускное бюро. Через эти ворота в один прекрасный день я проследовал рядовым, чтобы, проучившись шесть месяцев, выйти из них лейтенантом.

Мы, курсанты, негласно были освобождены от строевой подготовки, от изучения оружия, от тактических занятий, от стрельб. Все это мы прошли до принятия присяги. Каждого из нас прикрепили к тому или иному отделу или управлению. Только после рабочего дня мы возвращались в казарму. У нас был командир, младший лейтенант, имелся старшина. Одним словом, наша команда представляла собой подразделение.

В коридорах штаба, на территории крепости, мы, курсанты, запросто могли встретить любого здешнего обитателя, вплоть до командующего фронтом. Во время своих дежурств я видел Г. М. Штерна, который после доклада-рапорта обычно обменивался с дежурным курсантом рукопожатием. Так же вел себя и начальник штаба фронта Иван Васильевич Смородинов. Штерна сменил генерал И. Р. Апанасенко. В присутствии Апанасенко на одном из смотров во дворе крепости, простояв на солнце целый час с винтовкой у ноги, я получил солнечный удар и упал. Меня отвезли в госпиталь, И я приобрел льготу, с тех пор на построения меня не брали. К счастью, не отчислили. А могли бы и отчислить.

Как-то нас, группу курсантов, отправили на автобусе в окрестности Хабаровска, на дачу «Красная Речка». Дача эта пустовала с тех пор, как ее оставил хозяин. Некоторые помещения там в свое время опечатал НКВД. Печати наконец сорвали. На территории предстояло отремонтировать трехэтажную виллу. К ремонтным работам решили привлечь не кого-нибудь, а проверенных людей, курсантов.

Цокольный этаж виллы имел окна, приспособленные под пулеметные гнезда. Помещения второго этажа с библиотекой, столовой и комнатами для прислуги были светлыми и просторными. Хозяйский третий этаж украшали лепка, венецианские окна. К дому примыкали конюшни, гараж, складские помещения. Котельная размещалась особо.

Мы поступили в распоряжение капитана из военно-строительного управления с фамилией Харьковский. Наш лейтенант, выстроив отряд, познакомил Харьковского с каждым будущим трудягой. Ребята надежные. У одного на груди значок «Ворошиловский стрелок», у другого — «Готов к труду и обороне», у третьего — знак Осоавиахима. Четвертый… Четвертый — это я, награжденный значком «Готов к санитарной обороне». Названы были мои «заслуги»: выпускник педагогического училища, репортер; несколько корреспонденций напечатаны в краевой газете «Тихоокеанская звезда», в газете фронта «Тревога».

Харьковский ознакомил нас с фронтом работ. Моим товарищам по отряду достались подвалы, там следовало забетонировать полы, оштукатурить стены и потолки. Меня Харьковский оставил при себе, чтобы привести в порядок библиотеку, картотеку.

Капитан вооружил меня списком литературы на семнадцати страницах. Список крамольной литературы. Она — на стеллажах, ее надо изъять. Комплекты журналов надо просмотреть. Подшивки газет убрать. Работа адская. Начал с Троцкого, Каменева, Зиновьева и их сообщников. Со стенографическими отчетами съездов, конференций, пленумов разбирался целые сутки. Кое-что любопытное попадалось. Например, среди журналов оказалась книжечка «Азбука коммунизма». Сочинение Бухарина. В душе сожалея о содеянном, я отбраковал шедевр. Знал я, что Николай Иванович Бухарин, услышав на каком-то форуме жалобу на нехватку изданий для политзанятий, поднялся в президиуме и заявил, что он в течение суток напишет учебник «Азбука коммунизма», послезавтра сдаст рукопись в типографию, а через три дня книжку начнут печатать.

Когда я, окончив педучилище, стал работать не в школе, а в редакции районки (кадров не хватало), то старик-наборщик, слыша наш разговор о бухаринском рекорде, открыл нам секрет:

— Бухарин лукавил. У него наверняка уже имелась готовая рукопись, он ее за сутки подредактировал и сдал в печать.

Хотелось возразить. Но я не стал этого делать — поблизости находились верстальщик, печатник. Пришлось прикусить язык.

Жалко было отбрасывать книгу прусского генерал-фельдмаршала Гебхарта Леберехта фон Блюхера, однофамильца нашего маршала, но пришлось. На ее страницах имелось много пометок, сделанных рукой Василия Константиновича.

Под портретом фельдмаршала Василий Константинович написал такую фразу: «Гебхарта Блюхера называли “Генерал Вперед”. Он имел привычку, оказавшись в голове штурмующих колонн, покрикивать на своих гренадеров: “Форвертс! Форвертс!”».

Трудился я не покладая рук, под присмотром капитана Харьковского. Потом к нам зашел импозантный человек в шевиотовой гимнастерке кремового цвета с тремя шпалами в петлицах. Капитан доложил ему, что работу мы завершаем. И указал на кучу книг. Трехшпальный распорядился: «В котельную».

Мне потребовались помощники для перетаскивания книг в котельную. Я взял своих заляпанных известкой дружков — Колю Семенова и Сережу Лосева. Мы мешками таскали отбракованные издания в котельную. Литература горела плохо. Края книг сгорали быстро, а дальше бумага тлела. Дело пошло, когда я раздобыл кочергу. Кремация длилась допоздна. В казарму я возвратился в два часа ночи. Ребята храпели, я же долго не мог уснуть. В мозгу горел костер из книг. «Инквизитор», — ругал я себя. Сделали меня инквизитором. Не думал, не гадал, что лично уничтожу уйму литературы, в том числе художественной. Ее читал Василий Константинович, иногда он делал пометки на полях книг. Меня мучила совесть. Я зашел в санитарную часть, и врач освободил меня от занятий по болезни на несколько суток. Наши курсанты ходили по городу без увольнительной, и я побывал на концерте в Доме Красной армии. Успокоился. Но уничтоженные книги остаются на моей совести до сего времени.

Наша крепость имела административный корпус, и там был конференц-зал. На стенде у входа в зал однажды мы увидели лист ватмана, самодельную афишу. Извещалось, что здесь с научным докладом выступит командир Н-ского корпуса генерал-майор Н. Э. Берзарин. Тема доклада — «Управление в наступательном бою».

Лица с генеральским званием у нас выступали редко. Запомнились двое: М. Р. Апанасенко и И. В. Смородинов. Не скажу, что мы, курсанты, слушали их уж очень внимательно. Молодые были, беспечные. Смотрел я, например, на статную фигуру Смородинова, на лампасы и решал в уме задачку: сколько лет надо тянуть лямку, чтобы дослужиться до лампас? У меня выходило — 20 годочков. По морщинкам на лбу Сережи Лосева догадывался, что он, футбольный болельщик, подсчитывает очки любимой команды. У курсанта Семенова тоже какая-то посторонняя мысль вертится.