Бесконечность любви, бесконечность печали

Потом Валерия его же постоянно попрекала: мол, не уехал бы - все могло сложиться по-другому. Вот только как он мог отказать­ся и не ехать, если решался вопрос государственной важности? Да и по срокам еще было в запасе несколько недель, он это хорошо помнит.

–  Как такое могло произойти? Кто посмел за меня решать судь­бу моего ребенка?!
– занервничал он.

Да так занервничал, что Вадиму пришлось повременить с глав­ным вопросом: чей все-таки это был ребенок?
– и срочно оказы­вать помощь немолодому уже человеку, искать лекарства в шкаф­чике, отпаивать каплями. Наблюдая за Лежнивцом, искренне переживавшим открывшиеся подробности давней истории, Ва­дим убедился воочию: Лера тогда ухитрялась обманывать их обо­их и дурачит до сих пор. Так что Петра, конечно, жаль.

И все же Лежнивцу предстояло еще одно испытание - узнать, что биологическим отцом ребенка, скорее всего, был не он... Во многом это подтверждало и объясняло поведение самой Валерии. К тому же по всем медицинским нормам ребенок родился вполне доношенным, на тридцать девятой неделе беременности, что чет­ко зафиксировано в медицинской карте.

Не ожидавший такого поворота событий Лежнивец был глубо­ко потрясен и надолго замолчал.

Потом нашел в себе силы спро­сить:

–  А кто же тогда отец?

–  – Я.

–  Лежнивец недоверчиво взглянул на собеседника. Вадиму ниче­го не оставалось, как посвятить его в свою историю. Трудно ска­зать, для кого из мужчин открывшаяся правда оказалась горше. Для одного она стала настоящим фиаско - печальным финалом целой цепи жизненных ошибок, а для другого... Для Ладышева, несмотря на всю горечь, открывала новую главу и давала зыбкую надежду, что ЕГО ребенок не умер.

–  Осмысливая ситуацию, в город Вадим возвращался на полном автопилоте. Эмоциональное напряжение достигло пика, и, что бы он ни делал - отвечал на звонки, вел машину, все происходило на уровне отработанных рефлексов, автоматически. Лишь один момент вернул его в реальность: петляя по больничному двору, он вдруг натолкнулся взглядом на знакомый автомобиль и, поровнявшись с ним, словно споткнулся, нажав на тормоз.

–  «Катя... Где-то здесь?..
– осмотрелся он по сторонам, но никого даже отдаленно ее напоминающего не увидел.
– Что Катя может здесь делать? Странно, разве она в Минске, а не в Германии с Ген­рихом?..»

–  Стоило ему вспомнить о Кате, о Генрихе, как в груди защемило, стало трудно дышать. Пришлось опустить стекло, глотнуть свеже­го воздуха. Немного полегчало. Отпустив тормоз, он продолжил движение, вглядываясь в фигуры шедших навстречу людей, дое­хал до роддома, остановился, заглушил двигатель.

–  «Ты меня удивляешь, Ладышев! Вместо того чтобы думать о бу­дущем, о сыне, продолжаешь цепляться на прошлое?
– укорил он себя.
– У нее своя жизнь, а у тебя - своя. Твоя главная цель - найти сына. И задача-минимум на данный момент - убедиться, что ребе­нок выжил в роддоме!» - переключил он мысли и, покинув салон автомобиля, быстрым шагом направился к зданию роддома.

–  Уверенность, что сын жив и сейчас, росла с каждой минутой. Это трудно объяснить, но Вадим словно обрел с ним энергетическую связь: невидимые ниточки зарождались внутри него, ускользали куда-то во время и пространство и возвращались, не теряя силы натяжения. Будто нашли того, кому предназначались.

мысли в голове хороводились, мельтешили на фоне калейдо­скопа чувств: возбуждение, радостная эйфория - и вдруг оторопь, растерянность, леденящий душу страх. А если мальчик не захочет его знать? Или Вадиму не удастся разрушить стену обид и недо­верия, которая могла возникнуть за эти годы? Мать легко и просто вычеркнула его из жизни, значит, так же поступил и отец? Как тогда достучаться до сына, объяснить, что он сам только сегодня узнал всю правду?

«А вдруг его усыновили?
– похолодело в душе.
– Что бы там ни было, я должен его найти. Должен знать: он жив, любим, с ним все в порядке. Остальное как-нибудь разрешится... Только бы найти!» - повторял он как молитву.

Вадим вошел в больницу через служебный вход, спросил Клю­ева и назвал свою фамилию. Медсестра без лишних слов выдала халат и бахилы и направила в отделение. Там ему вручили ключ от кабинета заведующего и сообщили: Александр Иванович на кон­силиуме. Ничего не оставалось, как ждать.

Нетерпеливо поглядывая на часы, большую часть времени Ва­дим провел в раздумьях. Почему-то вспомнилась фраза отца о миге бесконечности, его теория развития цивилизации и функции в ней человека как передаточного звена для следующих поколений. Включая не только генный материал, но и воспитание - знания, умение, опыт. Выходило, что сам факт наличия у индивидуума де­тей совсем не являлся гарантией того, что основная человеческая миссия выполнена и миг бесконечности прожит не зря.

Как жаль - он столько лет даже не подозревал о существовании сына! Сколько времени упущено... Осознание этого выливалось в чувство вины, неудовлетворенности собой. Настроение упало. Раздражало и долгое ожидание друга: ведь надо скорее что-то де­лать, собирать информацию!

Звонок Поляченко ненадолго отвлек от упаднических мыслей. Умница! За короткое время он по своим каналам проверил исто­рию дома и хозяина: на удивление все чисто, можно готовиться к покупке. Хотя бы здесь не потребуется дополнительных усилий. Поблагодарив Андрея Леонидовича, Вадим позвонил в агентство и дал команду на подготовку сделки, а затем, глянув на часы, на­брал Зину. Хотя мог этого и не делать: рабочий день закончился, и если секретарь сама не побеспокоила, значит, в офисе не случи­лось ничего экстраординарного.

Так оно и было. Выслушав от слегка удивленной Зины краткий деловой отчет, Ладышев пожелал ей доброго вечера, отключил звонок, но, посмотрев на тускнеющий дисплей, поймал себя на желании позвонить еще кому-нибудь, скоротать время до прихода друга. Можно было, например, поинтересоваться у Артема, чем все закончилось после его отъезда, и даже вызвать его на откровен­ный разговор. Хотя стоит ли?

Что там творилось в семействе Балай и каково состояние ее здо­ровья, ему было все равно. Если уж стоило за кого-то переживать, так это за парня. Мать в нем не ошиблась: порядочный, достойный молодой человек. И по закону подлости угораздило же его встре­тить девушку, которой не дано любить никого, кроме себя. Холод­ное сердце и расчетливый ум в красивой обертке. Такая никогда не бросится на помощь в трудную минуту, не станет ради другого рисковать комфортом и благополучием.

В этом Кира, пожалуй, еще покруче матери. Ведь какой бы ко­варной, мстительной и бесчеловечной ни была Людмила Семе­новна, о дочери она думала всегда и по-своему заботилась о ее бу­дущем. А вот дочь, увы, вряд ли станет переживать, даже если мать уйдет из жизни. Вадим не сомневался в этом, ибо истинную свою сущность девушка продемонстрировала уже с первого их свида­ния - ее заботили лишь деньги.

Во вот только как объяснить любящему сердцу Артема, что оно ошибается? Возможно ли хотя бы заставить его выслушать иное мнение, не вызвав яростного протеста? Достаточно вспомнить себя, свою слепую влюбленность в Леру и попытки родителей раскрыть ему глаза. Что из этого вышло? Только рассорило их, раз­вело по разные стороны... Это сейчас, по прошествии лет, понятно, насколько прав был отец, но тогда Вадим даже не позволил ему объяснить свою позицию. В итоге до сих пор пожинает горькие плоды собственной глупости и самонадеянности.

«...Такие, как Лера, с годами не меняются, - пожелтевшая от вре­мени медкарта словно подтверждала его правоту.
– И Кира ей под стать. Бывает, люди, совершая дурные поступки, руководствуются какой-то своей правдой, непостижимой для окружающих, но спу­стя время осознают их неблаговидность, мучаются, просят проще­ния. И Лера, и Кира не из этого разряда. Даже если они и заставят себя произнести «прости меня», веры им нет и быть не может. Но это теперь я стал такой мудрый, когда сполна хлебнул дерьма. Ар­тем же только в начале пути. Поверит ли мне? Скорее всего, нет. Каждый должен пройти сквозь строй собственных ошибок, вы­брать свою дорогу...»