Беспощадный охотник

— Меня зовут Мэри. — отвечаю я по-русски, и в моей груди зарождается пузырек надежды, когда я вижу, как в его глазах разгорается искра интереса. Кажется, ему нравится, что я говорю по-русски, так же как и то, как я выгляжу.

— Ты говоришь по-русски?

— Да, я наполовину русская.

— Какая половина?

— Моя мать.

— А как же вторая половина?

— Итальянка.

Все это правда, и это все, что я могу сказать на данный момент.

— Иди ко мне.

Играй в игру, Оливия, играй в эту чертову игру. Особенно, если все идет хорошо.

Я подхожу к нему и замираю на месте. Это так близко к нему, как только возможно.

Эйден Романов возвышается надо мной своим зловещим ростом. Рядом с ним я миниатюрна. Даже на своих шестидюймовых каблуках я едва достаю ему до верха груди.

Когда он нависает надо мной, я окутана мускусным кедровым ароматом его одеколона и его грубой мужественностью. От этого удара мои нервы разбегаются.

Когда он обходит меня по кругу, захватывая меня, опасное воздействие прекрасного дьявола заставляет каждый дюйм моего тела оживать от возбуждения, которое я не в силах контролировать.

Желание пробуждается глубоко-глубоко во мне, когда он кладет один палец на мой плоский живот, парализуя меня под тяжестью своего прикосновения.

Я с трудом сглатываю комок в горле, когда он проводит линию вверх к моему декольте, останавливаясь на коже в глубокой впадине.

Он проводит пальцем по тяжелой выпуклости моей левой груди, и мои соски болезненно напрягаются.

Дьявольская улыбка, расползающаяся по его лицу, говорит о том, что он знает, что делает со мной.

Он продолжает прикасаться ко мне, тепло его рук просачивается в мою кожу через едва заметные кружева. Мое дыхание сбивается, когда он начинает сжимать мою грудь, а затем останавливается, когда он перекатывает и без того упругие пики моих сосков между большими пальцами.

Все это время его полные похоти глаза не отрываются от моих, словно он оценивает меня, чтобы увидеть, что я буду делать, и какое воздействие он окажет на мое тело.

Сжимая мои соски, он наклоняется ближе, и дьявольская улыбка становится греховной. Такой греховной и горячей, что она заманивает меня в ловушку похоти, переполняющей его глаза.

— Я хотел их пососать еще вчера вечером, — хрипло говорит он низким, глубоким голосом.

Я с трудом сглатываю густое желание, сжимающее мое горло. Необузданное желание заставляет меня хотеть утонуть в его прикосновении и насладиться горячим удовольствием, проходящим по моему телу.

Я, однако, напоминаю себе о необходимости сосредоточиться. Ясно, что он хочет меня. Приближаться означает заставить его хотеть меня еще больше, поэтому мне приходится привлекать его больше, чем я уже привлекаю.

— Может, тебе стоит, — говорю я, и в его глазах мелькает удивление. Он был прав, если бы предположил, что ответ не похож на меня. Но сегодня вечером я должна быть тем, кем должна быть.

— Тогда дай мне попробовать, ангельское личико. — Он отстраняется и отпускает мою грудь, глядя на меня так, словно хочет, чтобы я подчинилась.

Я так и делаю, отодвигая чашечку пеньюара от левой груди, позволяя ей выскочить наружу.

Взгляд в его глазах становится диким, и он наклоняется вперед, чтобы взять мой сосок в рот. Когда его губы смыкаются над кожей, горячий огонь пронзает меня, и мой разум становится пустым.

Его язык кружится вокруг моего соска, делая его напряженные вершины еще туже, болезненно туже, и я стону от удовольствия.

И тут я понимаю с долей паники, что чувствую настоящее удовольствие. Когда я чувствовала это в последний раз? Не помню.

Даже если бы я могла заставить свой разум вернуться так далеко в прошлое, это, вероятно, не сработало бы, потому что я заставила себя забыть об этом намеренно из-за Джуда.

Однако этот человек пробудил мое тело и заставил меня почувствовать то, о чем я хотела забыть, но могла чувствовать.

Полосы раскаленного, дикого удовольствия рябью проникают в мое тело и пульсируют прямо в мою киску, когда он начинает сосать сильнее, и, черт возьми, я начинаю представлять, каково это, когда его язык пробует меня там. Прямо там, между моих ног, в том месте, которое я жажду больше всего.

Эта мысль заставляет меня выгнуть спину, глубже вдавливая грудь в его рот. Я удивляюсь, когда он успокаивает меня неожиданной нежностью и хватает за талию, чтобы притянуть ближе.

Мои колени слабеют, и я чувствую, что они могут подкосится, поэтому я прижимаю руки к его груди, мои пальцы соприкасаются с гранитными мышцами, что возбуждает меня еще больше.

Я вся мокрая, мое возбуждение липкое между бедрами, а его прикосновение только усугубляет ситуацию.

Я ловлю себя на мысли, что хочу, чтобы он никогда не прекращал прикасаться ко мне. Никогда не прекращал пробовать меня на вкус. Никогда не прекращал заставлять меня чувствовать, что он меня хочет.

Но затем он это делает, и внезапно его рука скользит вверх по моей шее, когда он выпрямляется и крепко сжимает мое лицо, напоминая мне, кто он и что он такое.

Страх быстро сменяет возбуждение, когда он поднимает мой подбородок выше и пристально смотрит на меня с дикой интенсивностью в глазах.

— Ты моя, пока я не скажу, иначе. Это касается всего — и стен внутри этого здания, и того, что снаружи. Понимаешь?

Господи Иисусе… Во что, черт возьми, я ввязываюсь?

Мои глаза расширяются от его слов и темной одержимости, которую я наблюдаю в его выражении. Он смотрит на меня так, будто действительно владеет мной, и это совсем не похоже на то, что было несколько дней назад, когда Джуд напомнил мне, что я принадлежу ему.

Это другое. Темнее и смертоноснее, как будто за неподчинение придется заплатить.

Он выглядит так, будто заявляет свои права на все, что делает меня мной.

Сердце, тело, разум и душу.

Это ужасает меня во многих отношениях. Хотя мне пришлось отказаться от своего тела, я годами охранял все остальное, как могла.

Я хочу сказать ему, что он не может владеть мной, и я не могу принадлежать ему, но я знаю, что не могу. Поэтому я должна заставить его поверить в то, что мне нужно.

— Понимаешь? — спрашивает он по-русски, снова спрашивая меня, поняла ли я.

— Понимаю, — отвечаю я и пытаюсь собраться с духом.

— Хорошо, ангельское личико. Это значит, что твоя киска принадлежит мне, как и твое тело. Это ясно?

— Да, все ясно.

Я пытаюсь обуздать свои эмоции и сосредоточиться, хотя не знаю, кого бы это не смутило, если бы Пахан печально известного Братства объявил его своим.

Эйден отпускает меня и делает шаг назад.

— Раздевайся, сейчас же. Оставь каблуки.