Беспощадный охотник

Но Оливия сказала, что слышала, как Джуд говорил об инсценировке смерти ее брата.

В моем мире сожженные тела — это именно то, что нужно для чего-то подобного, и если их сжечь вот так… ну, это значит, что можно заставить людей поверить во что угодно.

Если Джуд инсценировал смерть Эрика, зная, что тому придется ждать пять лет, чтобы жениться на его сестре, и он сохраняет ему жизнь, то возникает вопрос, зачем?

Если это правда, то какая польза от Эрика, чтобы Джуд и Игорь были живы? И так долго?

Если он действительно был автором письма, то его плен объясняет его отсутствие все эти годы в нашей борьбе, и это определенно объясняет его мотив помочь нам, если его отец был убит в результате бомбардировки. Он знал, что Орден несет ответственность или имел бы представление.

Я достаю фотографию Эрика из статьи и возвращаюсь к файлам Синдиката, чтобы найти фотографию Филиппе в молодости.

Помещая изображения рядом, я сам понимаю, что, возможно, смотрю на одного и того же человека.

Если бы я увидел этих парней в реальной жизни, я бы определенно поверил, что это один и тот же парень, а если бы я увидел вместе старую версию Филиппе и Эрика, я бы не сомневался, что они отец и сын.

Я просто смотрю и вижу, что это правда. Но какая история стоит за ними?

Чертовски странно, что Марковы остались в стороне, как будто их не было. Еще более странно, учитывая их бизнес.

Но я думаю, не так уж это и удивительно, если эта семья возникла в результате любовной связи.

Эрику было двадцать четыре года, когда он предположительно умер. Когда Массимо реформировал Синдикат, он, естественно, обратился к наследникам старого Синдиката.

Пока мы с Виктором отвечали, сыновья Филиппе отказались. Мы все думали, что это странно, когда они не хотят присоединиться к нашему делу, потому что Филиппе был их отцом, но мы уважали их желания.

Думаю, если я хочу узнать больше, то лучше всего поговорить с Персефоной Фальчионе, и мне достаточно любопытно, чтобы узнать. Хотя бы для того, чтобы подтвердить для себя, что Эрик — сын Филиппе, и в целом, что произошло.

Итак, я беру телефон и набираю номер Персефоны, указанный в файлах Синдиката.

— Чем я могу вам помочь? — отвечает мужчина после третьего гудка.

— Привет, это Эйден Романов, я надеялся поговорить с Персефоной. Она свободна?

— Нет, боюсь, что нет. Она на Сицилии до следующей недели. Могу я спросить, почему звонит Эйден Романов?

Странно говорить это такому человеку, как я. — С кем я говорю?

— Это Давиде Порталеу, ее помощник.

Мне кажется, это звучит немного более вдумчиво, чем просто помощник, но я сыграю. — Мне нужно поговорить с ней по деликатному вопросу, есть ли номер, по которому я могу с ней связаться?

Лучше я назову это деликатным, потому что если это правда, а похоже, что это так, то по сути у ее мужа был серьезный роман и двое детей. Она не могла этого не знать.

— Если это деликатный вопрос, то лучше сначала проведите это мимо меня.

Я прищуриваюсь и решаюсь поговорить с ним только потому, что у меня нет времени ни на что другое.

— Речь идет о ее муже и семье Марковых.

Он замолкает, и у меня такое чувство, что вот-вот последует еще одно подтверждение.

— Эйден Романов, я думаю, лучше всего, если ты подождешь возвращения Мадам Персефоны из Италии. Тебе нужно будет поговорить с ней лицом к лицу.

Кажется, тема немного более чем деликатная. Персефоне восемьдесят пять лет, так что я уважаю просьбу.

— Хорошо. Можете позвонить мне и сказать, когда я смогу ее увидеть, когда она вернется?

— Конечно, Пахан.

Ну, он знает, кто я. Я быстро выпаливаю свой номер и вешаю трубку, а потом мне приходится сидеть в кресле около часа, обдумывая все и пытаясь решить, что делать с Оливией.

Я не знаю, что делать с ее братом. Нет никаких доказательств, кроме ее слов, что он жив. Однако я не могу позволить себе верить во что-либо, кроме фактов, пока не увижу обратное.

Большая часть того, что сказала Оливия, подтвердилась. Но все еще не решено.

Важные вещи, которые я не могу упустить из виду.

Есть все шансы, что она чего-то не говорит. В конце концов, она уже лгала раньше.

К тому же, я бы никогда не отпустил ее просто потому, что узнал какую-то истину.

В Братве дела обстоят не так, и я так не работаю.

В Братве, если ты солжешь так, как она, чтобы сблизиться с таким мужчиной, как я, ты заплатишь своей жизнью.

У меня есть все причины ее оставить. И это не потому, что я все еще хочу ее трахнуть.

Она пыталась обмануть меня, и, что еще важнее, Джуд работает на Орден, у него есть мое имя и информация из прошлого, которая должна связывать его со сведениями о местонахождении моего сына.

Я не могу исключить возможность, что он мог ее послать, хотя я не могу себе представить, чтобы моя женщина пошла соблазнять другого мужчину. Но выгоды от моей смерти и отсутствия Ордена перевесят любое имущество, которое мужчина мог бы иметь над своей женщиной.

Каковы бы ни были доводы, факты показывают, что она важна для него, и теперь, когда она у меня, она — рычаг. Вот чем она стала, когда вошла в мое логово.

Она также стала моей.

Я готов ко всему, что Джуд мне подкинет, если и когда он узнает, что у меня его женщина, так что пусть приходит. Мне плевать, кто он.

Однако я пока не буду привозить Армагеддон так, как я это сделал здесь, в Лос-Анджелесе. Пока не проведу полное расследование по нему и не узнаю, что у него может быть на Алексея.

Расследование его дела не похоже на поиск доктора Пирсона. Пирсон был просто зацепкой, чтобы найти другую зацепку, и это все еще путь, по которому я пойду.

С другой стороны, у Джуда, скорее всего, есть реальная информация. Если эти ублюдки продали моего мальчика, он знает, кому, или у него могут быть записи об этом. Нельзя преследовать такого человека и дать ему шанс сбежать или уничтожить информацию.

С этими мыслями я встаю и поднимаюсь наверх в свою комнату.

Когда я открываю дверь, я вижу жалкое зрелище: Оливия прикована к моей кровати и все еще плачет.

Слезы не поколеблют меня ни в одну, ни в другую сторону, но я не хочу, чтобы кто-то пришел сюда и увидел ее прикованной цепями и с выставленной напоказ киской.