Беспощадный охотник

Блядь, блядь. И снова я прав. Шелковистая текстура ее возбуждения украшает кончики моих пальцев, и когда я глажу твердый бугорок ее клитора, она становится еще влажнее. Еще влажнее для меня.

Я наклоняюсь еще ближе, пока мои губы почти не касаются ее губ, и останавливаюсь.

— Я уверен, — начинаю я. — Я уверен, что если бы я попытаюсь трахнуть тебя прямо сейчас, прижав к этой стене, ты бы ни черта не сделала, чтобы остановить меня, потому что ты хочешь, чтобы я сделал именно это. Скажи мне, что это неправда.

Я не хочу, чтобы она меня останавливала, но часть меня хочет, чтобы она это сделала. Часть меня хочет, чтобы она остановила меня от погружения в яму, в то место, где я заперся.

Я полностью ожидаю, что она клюнет на приманку и скажет мне, что это неправда, но я в шоке, когда она этого не делает.

Она просто смотрит на меня, как будто она в каком-то трансе, наполненном желанием. В том же гребаном трансе, в котором нахожусь и я. То, что я вижу в ее глазах, чертовски реально, так же реально, как и то, что я чувствую.

Мои яйца сжимаются от осознания того, что она хочет меня. Она, черт возьми, хочет меня так же сильно, как я хочу ее, так что мне нужно что-то с этим сделать.

Я не трачу больше ни секунды, чтобы удовлетворить наши потребности. Я двигаюсь к ее губам, заявляя права на ее рот, словно она действительно принадлежит мне, и сокращаю расстояние между нами.

Она целует меня в ответ с такой же податливой потребностью и даже сильнее, когда я просовываю руку ей за голову, чтобы углубить поцелуй.

Она вернула мой разум в Dark Odyssey, когда мы впервые поцеловались, но это что-то другое. Я не тот мужчина, который наслаждается поцелуями. Мне нравится трахаться. Но губы этой женщины на моих творят со мной какую-то гребаную магию, которая переключает контроль.

Когда мы действительно начинаем заниматься любовью, она владеет мной.

Черт возьми, ее прикосновения к моему прессу словно погружают мою уставшую душу в это, и я забываю обо всем на свете.

Мы целуемся так, как это делают запретные любовники, когда видят друг друга в следующий раз, словно им всё мало.

Моя жадность быть внутри нее берет верх, заставляя меня прижать ее к стене, чтобы я мог трахать ее киску пальцами, пока я целую ее. Свободной рукой я тянусь к ее руке, чтобы прижать ее к своему члену.

Мы отстраняемся друг от друга на несколько секунд, чтобы она могла провести пальцами вверх и вниз по всей длине моего члена, а я наслаждаюсь этим.

Я позволяю ей продолжать, принимая, что я, должно быть, ебучий сумасшедший. Я просто слишком наслаждаюсь своим исследованием ее, чтобы трахаться.

Она прижимает ко мне свою грудь, и я понимаю, что еще не играл с ней, поэтому я прижимаю ее к себе и начинаю сосать ее сиськи.

Она замирает, чтобы я мог сосать, и прислоняется головой к стене, закрывая глаза и позволяя удовольствию овладеть ею.

Она продолжает тереть мой член вверх и вниз, пока я сосу, переходя то на одну грудь, то на другую.

Ее глаза открываются, и она начинает водить рукой по моей длине. Это слишком чертовски хорошо, и я не хочу, чтобы она останавливалась.

— Сильнее, — стону я, и она подчиняется, быстрее перемещая свою изящную руку по моему члену, чтобы иметь возможность работать со мной сильнее.

Ее губы приоткрываются, словно призывая меня вернуться к ним, поэтому я снова целую ее, и вот тогда я чувствую это.

Это нежность, которая ломает толстые стены, которые я воздвиг в своем разуме и моем холодном черном сердце. Магнетизм настолько интенсивен и силен, что делает со мной что-то, чего удалось добиться только одному человеку.

Это меня укрощает.

Ее поцелуй укрощает внутреннего зверя внутри меня, который всегда начеку и готов убивать. Ее прикосновение и ее поцелуй успокаивают хаос, который постоянно опустошает меня, и она ощущается как утешение, как передышка для моей уставшей, темной души, в которую можно погрузиться.

Осознание вырывает меня из задумчивости, когда я думаю о последней женщине, которую я соблазнил таким образом. Это была единственная женщина, до этой.

Вот почему она для меня опасна.

Никто не мог достучаться до меня одним прикосновением, как она, и это то, чего я не хочу чувствовать.

Я больше никогда не хочу повторить эту слабость.

И я не хочу ничего чувствовать к женщине, которой не доверяю.

Когда эта мысль приходит мне в голову, я выпускаю сперму ей на живот, и даже тогда она продолжает меня заводить.

Я отстраняюсь, как только туман секса рассеивается, удивляя ее, когда высвобождаю свой член из ее хватки.

Она смотрит на меня так, словно не знает, что и думать о том, что я только что сделал, о том, что мы только что сделали, и что это значит.

Это ничего не значит. Вот что это должно значить.

Я не могу позволить себе испытывать к ней чувства, как бы сильно я ее ни хотел.

— Мы закончили, пошли спать, — говорю я твердым голосом, который разрывает нашу связь.

Я выхожу первым, а она через несколько мгновений следует за мной, чистая от моей спермы.

Мы возвращаемся в спальню, и она берет первую попавшуюся вещь, которую я сунул на стул. Это ночная рубашка.

Я вытираюсь и ложусь спать голышом, как обычно, и выключаю свет, когда она присоединяется ко мне.

Вместо того чтобы поддразнивать ее, как я делал это вчера вечером, я поворачиваюсь к ней спиной и смотрю в окно.

Мы молчим, пока она не засыпает.

Но я не сплю. Не могу.

Потому что я все еще хочу ее.

22

Оливия

Огромный охранник Эйдена, похожий на злодея из фильмов о Бонде, пристально следит за мной.

Он стоит у перил бассейна и наблюдает за мной, как ястреб, который собирается спикировать за добычей.