Бессмертный огонь

– Я думаю, пора, - ответил, также шепотом, Лузай.

– А ты?

А я молчал. Когда ярл спал, я знал, что нам с Лузаем не уйти, что нам с ним не на что надеяться. А с ярлом - тут совсем другое дело! Тут, может быть...

Но ярл так странно на меня смотрел...

Да и Лузай смотрел ничуть не лучше...

А, может, мне все это просто показалось...

Но я почувствовал, что мне нужно остаться - обязательно! И я сказал:

– Нет, это бесполезно. Нам не уйти от них. Да и куда идти? Поймают - и убьют. А если здесь останемся, то будем Белой Глиной. А Глина может жить и год, и два, и даже три - бывало и такое... Да столько нам не надо, а только бы дотянуть до зимы! Зимой, когда здесь все замерзнет, мы уйдем. Зимой нам глина не страшна, зимой она как камень.

– Глупец!
– сказал Лузай.

– Трус, - усмехнулся ярл.

Я промолчал. Да, я глупец, да, трус. Пусть будет так! Потом мы все равно когда-нибудь да встретимся - не здесь, конечно же, а там уже, подумал я, - и вот тогда я вам скажу, кто останавливал меня, кто наставлял... А пока я сказал:

– Острых мечей! Большой воды!

– Как знаешь!
– мне ответили.

И стали собираться. А я, чтобы на это не смотреть, лег, повернулся к ним спиной. А дождь не унимался! Он так хлестал, что я даже не слышал, как они ушли. И воя больше я не слышал. А слушал! Слушал...

И заснул.

А утром меня разбудили и стали бить и спрашивать:

– Где твои братья?!

Я молчал. Тогда меня выволокли из землянки и потащили к Главному Кострищу. Дождь давно кончился, светило солнце, пели птицы.

А рыжие, собравшиеся возле Кострища, молчали. Старший старейшина вышел ко мне, посмотрел мне в глаза и спросил:

– Ты знаешь, где они?

– Нет, - сказал я, - не знаю.

Старик кивнул:

– Да, вижу, ты не лжешь. Они что, тебя бросили?

– Да, бросили. Втроем мы бы не смогли уйти.

– А почему?

Я замолчал. Старший старейшина разгневался и закричал:

– Ты знаешь, почему! Я вижу - знаешь! Так отвечай же!

Я молчал. Тогда он приказал, чтобы меня пытали. Начали пытать. Мне было очень больно. И только иногда мне становилось легче - это когда прибегали гонцы и с гневом восклицали, что беглецы не найдены ни там, ни там, ни там, что все ловушки, петли и капканы, все волчьи ямы пусты! Собравшиеся недоумевали, как это можно было ночью - и в такой сильный дождь!
– все это благополучно миновать.

– Здесь скрыто колдовство!
– кричали рыжие.
– Пока мы не узнаем, кто колдун, их и искать-то нечего!

– Да, это верно, - соглашался я.
– И не найдете, да!

Но кто колдун, кто помогает ярлу и Лузаю, об этом я молчал. Ведь вы же знаете: об этом говорить нельзя. Старший старейшина, как я в этом уже убедился, обладал великой силой, и потому я очень боялся, что стоит мне только назвать того, кто помогает моим братьям, то... Кто знает?! Старейшина тогда бы мог вот прямо здесь, не сходя с места, сразиться с нашим - их!
– спасителем, и тогда...

Мало ли! А так старейшина не знал, кого ему искать, чей дух он должен вызывать и с кем ему нужно сражаться.

А время шло! Я знал - ярл и Лузай уходят все дальше и дальше и дальше. И тот, кто их ведет, не ошибется - выведет. И это приглушало боль. И вот о чем еще мне думалось: а если бы и я с ними ушел, что было бы тогда? Тогда бы, думал я, рыжие не теряли бы время на возню со мной, а искали бы, искали, искали... И хоть у Лузая и ярла очень надежный проводник, но они сами-то быстрее, чем могут бежать, не бегут, а посему очень трудно сказать, чем все бы это кончилось, когда бы с ними был и я. А так...

Я выдержал три дня! А на четвертый день, когда мне уже стало все равно да и еще подумалось "зачем? они и так уже ушли из этих мест!", я...

Говорить уже не мог, а только едва слышно прошептал:

– Их вел Хвакир, пес Хрт и враг Чурыка. Он ночью выл и вызвал их. Они ушли.

Старейшина пристально посмотрел мне в глаза, покачал головой и сказал:

– Да, ты не лжешь, все так оно и было, - а после приказал, чтобы меня оставили в покое.

И после этого я целых восемнадцать дней лежал в своей - теперь уже моей, не ярловой!
– землянке. Меня кормили словно на убой. Да так оно и было! Сегодня утром они пришли ко мне и сказали, чтобы я готовился.

– К чему?

– Рыба ушла. В реке совсем нет рыбы. Мы будем возносить молитвы к Небу.

– А я?

– А ты эти молитвы передашь. Готовься!
– и ушли.

Вот, значит, как! Значит, завтра меня уже всего - с головы до пят вымажут белой глиной и отведут к Главному Кострищу. Что ж, может быть, это и справедливо - ведь это именно я дал тогда глупый совет прыгать за борт. А если б тогда мы послушались ярла и дождались темноты, то, глядишь, Хвакир и помог бы нам сняться с мели и беспрепятственно двинуться дальше. А так...

Завтра меня сожгут. Но я еще раз обману этих проклятых дикарей! Не буду я там, на Небе, спрашивать об их рыбе, а обращусь к Великому Прародителю и спрошу у него, спаслись ли мои братья. И если оно так, то мне сразу станет легче!

4.

Для того, чтобы понимать один другого, люди придумали множество слов. Но это все от суеты. А суета пошла от женщин. Пока их, женщин, не было, нам с Хозяином для разговоров хватало всего лишь трех слов - "брат", "враг" и "кровь". И мы были сыты и счастливы, у нас всегда было полно добычи. Потом явилась Макья, женщина, и сразу все переменилось. Вместо того, чтобы отрезать кусок пожирнее да молча положить его возле порога, Макья совала мне голые кости да при этом еще приговаривала: "Кушай, кушай, дружок! Ты же, наверное, голоден!"

Да, я был голоден! Ну так и брось мне кусок пожирнее, молчи!..

Как же! Бросит! Дождешься! Лучшие куски Макья приберегала своим разлюбезным деткам, а мне доставались одни лишь объедки. Вот почему я Макью не любил. И не люблю. И сыновей и дочерей ее, таких же болтливых, как и она, я тоже не очень-то жаловал. Один только Подкидыш был мне по нраву. Подкидыш никогда не тратил время на пустые разговоры, а забрасывал лук на плечо, выходил на порог, свистел - и я бросался ему под ноги, мы шли охотиться.

И все-таки, Подкидыш - это вам не Хрт! Подкидыш есть подкидыш. Хрт не любил стрелять из лука. Хрт бил мечом - медведя, тура, зубра... А Подкидыш стрелял только птиц или мелкую дичь. Зато был щедр! Я мог порвать и съесть подстреленную им птицу, оставив от нее лишь перья - а Подкидыш меня не ругал. Только махал рукой, смеялся, закладывал еще одну стрелу и снова целился...

Я удивлялся - с чего это он так не любит птиц? Не раз хотел спросить... Да вот не мог. Я же не умею разговаривать, как все, я умею только думать. Вот я и думал, что он, Подкидыш, им, птицам, просто завидует, и потому...