Бестиарий
Шрифт:
— А то мэни отсвечивает от белой стены, — продолжил мужик, — и мэни кажется, що хтось наводыть.
— Кого наводить? — удивился я.
— Виверн або назгулив, — уточнил пан хорунжий.
Я перевёл взгляд с круглого лица говорившего на покосившийся соседский сарай, а затем на свой сортир. “Ага, — пронеслось у меня в голове, — вот они — стратегические объекты. Ну что ж, если тебя так пугает, чего же ты не перекрасишь стену, чтобы не отсвечивало?”
Вслух я, конечно, ничего такого не сказал. Быть нормальным в стране безумцев не принято и опасно. А сказал, что попробую, но не обещаю, что получится. Впрочем, возможно хорунжий только играет в дурачка, а на самом деле считает себя “дужэ хитрым”, как многие урук-хайцы. И под эту лавочку просто хочет, чтобы я повернул фонарь, лишь мотивируя это своим
А ранним утром, когда я вышел на порог с чашечкой кофе, то услышал в небе отдалённый рык. Рык этот постепенно приближался и перешёл в грохот, когда почти над моей головой пронёсся назгул. Урук-хайский. Не слышал назгулов так близко с тех пор, когда последний раз ходил на шоу летающих монстров. Я поспешил на берег ближайшего водоёма, где было больше свободного пространства. С этого места я мог наблюдать, как назгул, буквально задевая своими крыльями верхушки дачных крыш, описывает круги, то удаляясь, то приближаясь. Зачем? Может, контролировал небо от залётов вражеских виверн и гарпий? А может, просто тренировался?
Когда уезжал с дачи, на пятачке, где два раза в неделю проходит базар и где останавливается автобус на Минас-Тирит, мою колесницу неожиданно остановили снующие там военные. Военные бравые и, по виду, куда более подготовленные, чем обычное ТрО на большинстве блокпостов. Причём, на этом месте никогда ранее солдаты не появлялись. Они проверили документы. Я даже помог бойцу развернуть мой паспорт. Он не справлялся, то ли потому, что пальцы замёрзли от утренней прохлады, то ли потому, что мешали тактические перчатки.
Другой рыжебородый и светлоглазый, наклонившись к моему водительскому окну, сказал на роханском языке, чтобы если меня ещё раз остановят, я произнёс: “окуляры”. Очки на урук-хайском. Тогда не будут проверять опять. Наверно, что-то вроде пароля. Новое слово, вместо “поляныци”.
После передислокации на дачи под Минас-Моргулом, мимо нас по ночам тоже с грохотом проносились назгулы. Но явно не урук-хайские. А потом опять появился бестиарий со своим помощником. И не только с помощником, из-под шлема которого выбивались белые нестриженные патлы, а и с уже виденной нами баллистой. Баллисту бестиарий зарядил огромной стрелой и приготовился ждать назгула, затаившись в кустах.
Когда известные события в Минас-Тирите и всей Урук-хайе, как позже стало понятно, только набирали свой оборот, один мой друг гордо написал на своей страничке в палантире что-то вроде: “Я вспомнил, что я — офицер!” После чего отнес пару покрышек в общий костёр, на котором сгорала наша страна. Но, когда стало действительно жарко, он почему-то решил об этом не вспоминать. А пост стёр.
Но не будем к нему строги. Я ведь тоже в институте учился на “военке” — военной кафедре. Как раз на тех, кто должен был с помощью таких вот, как у бестиария баллист, не давать летать всякой нечисти. И у нас был специальный секретный конспект, куда мы записывали лекции касательно нашей, созданной в шестидесятые годы прошлого столетия, зенитно-стреловой баллисты. Чтобы эти сведения не достались врагу, секретный конспект в конце пары прятали в секретный чемодан, который носил “секретчик” — специальный человек из числа студентов. Обыкновенный, старый, потертый с ручкой. Чемодан, не человек.
Предполагалось, что и изучать этот конспект мы должны, не покидая заведения.
— Секретчик, раздать конспект, — скомандовал в начале одной из лекций преподаватель. — Записывайте тему занятия: методы стрельбы…
— Сигарет! — вставил тогда мой друг с галёрки, где мы прочно заняли свои позиции.
Почему я об этом вспомнил? Потому что однажды ночью бестиарий выпустил стрелу из своей баллисты. А утром из новостей мы узнали, что в районе боевых действий, но на территории нашего противника, упал пассажирский дирижабль. Да не просто пассажирский, а иностранный. Кто-то сознательно или нет, но посчитал, что над местами, где идут боевые действия, можно пролетать. Да, пусть высоко, пусть “тыхэсэнько”, но там, где идёт настоящая война. Было
ли это случайной оплошностью, недооценкой или намеренной провокацией — мы никогда не узнаем. Как и то, чья стрела на самом деле сбила дирижабль. Могла ли это быть стрела нашего бестиария? Могла. Никакого трофея он не предоставил и за отметкой в документах не пришёл. Впрочем, это тоже мало о чём говорит. А ещё со своего институтского курса я знаю, что стрела, промахнувшись мимо своей основной цели (а это вполне возможно), самостоятельно ищет новую. И найдёт любой воздушный объект, который не отзовётся на сигнал “свой-чужой”. Именно так и было когда-то, когда урук-хайская ракета во время учений случайно сбила роханский пассажирский дирижабль. Тогда замяли, ведь наши страны ещё были дружественными.А ещё я помню, как следил за небом из такой баллисты, глядя на волшебное блюдечко, по которому по кругу бегало яблоко. Яблоко прорисовывало зелёные всполохи и точки. И требовался большой опыт, чтобы отличить объекты один от другого. Всякие облака и даже дома создавали помехи. А теперь представьте, что вы в условиях реальных боевых действий, когда лучше перебдеть, чем не до бдеть. От этого зависит ваша жизнь. Очко-то, жим-жим. Ведь назгул тебя тоже видит. И тоже может завалить противобаллистной стрелой.
По палантиру потом врали, что у нас вообще нет таких баллист. Ерунда! Я знал, что есть. Хотя бы даже те, на которых мы учились в ВУЗе. Да и потом, когда Дракон войны действительно расправил крылья, эти баллисты в мгновение ока массово появились в Урук-хайской армии. И никто не вспоминал о том, что говорили когда-то.
А людей, которые погибли ни за что, конечно, жалко.
А что дачи? Дачи, как дачи. Есть дома побогаче, натуральные усадьбы, которые соседствуют с развалюхами, что вот уже лет тридцать не обновлялись. В первых, конечно, есть чем поживиться. И тут дело не в том, что солдаты такие плохие. В нормальной жизни мы все знаем, что воровать — нехорошо. Но на войне рамки дозволенного сильно смещаются. Что такого, если ты что-то возьмёшь в пустом доме, по сравнению с тем, что ты стреляешь в людей, пусть даже считаешь их орками? Солдат воспринимает дачи, да и вообще жилой сектор, как свою законную территорию, где он для своих насущных нужд может использовать всё, что угодно.
И вот, что я ещё заметил: больше всего других людей мы обвиняем в своих грехах. Смешно было слушать, как наша пропаганда обвиняет врага в том, что “эти животные снимают всё — от унитазов до стиральных машин”. Тут дело даже не в очередях с награбленным на наших почтовых отделениях, о которых я уже упоминал. Стиральная машина в полевых условиях нужна для кустарного производства самогона. Да, да!
Сердобольные женщины, кроме вязаных носков и кикимор, передают нам, добровольцам, банки с вареньем. Это мило. Но, добрые женщины, зачем солдату банка варенья?! Не передавайте их. Ведь как делали мы: берётся украденная стиральная машинка и подключается к водяной или ветряной мельнице. Внутрь заливается варенье и засыпаются сахар и дрожжи. Всё это вращается. Потом сцеживается, и получается забористая брага, которую бойцы от скуки и страха употребляют перорально.
— Батальон “Аватар”, — вздыхал, глядя на это дело Джабба.
— Почему, “Аватар”? — спрашивал я.
— Потому, что синие, — пояснял гном.
Сам Джабба никогда не пил. Зато постоянно курил. Заедал всё это, как Мальчиш-Плохиш, коробкой печенья и бочкой варенья. Того самого, что не успело исчезнуть в очередной центрифуге. Его отпускало, и Джабба курил опять.
Что касается Нага, то для него не существовало никаких ограничений. Особенно нашего товарища понесло после того случая, когда мы утопили тело девушки. Он употреблял всё. Обезболы в своей аптечке у него давно закончились.
Однажды я возился в блиндаже со своими вещами, а рядом сидел Джабба и бурчал в своей обычной манере.
— Мордорские солдаты полностью воевали на том, что им передали по ленд-лизу. Ничего своего, — говорил он. — Даже пуговицы и те производили в Валиноре.
— Уверен, — отвечал я, — эти пуговицы даже сами стреляли и ходили в атаку. От нас скрывали…
В этот момент я услышал за своей спиной голос Нага:
— Слышь, хиллер, ты же хиллер?
— Чего? — с удивлением переспросил я, оборачиваясь. И встретился с его пустыми стеклянными глазами.