Бесы в погонах

– Батюшка, слышишь? – толкал его Санька.

Отец Василий подскочил и прислушался.

– А мне плевать, что вы на задании! – далеко-далеко раздавался звонкий Ольгин голос. – Я вас к себе не приглашала!

«Оленька! Что ты делаешь?!» – чуть не закричал отец Василий и сразу понял, что жена поступает абсолютно правильно. Без формального предъявления обвинения ни о какой засаде не могло быть и речи. А значит, их можно гнать – лишь бы ей хватило духу и настойчивости.

Ей что-то пробубнили в ответ, но Ольга не сдавалась:

– Вон! Кому сказано, вон! Мне еще легавых в доме не хватало!

Санька тронул священника за плечо и наклонился к его уху.

– Изгнание ментов из храма, – тихонько хохотнул он. – Слышь, батюшка, откуда матушка Ольга этого набралась?

Отец Василий непроизвольно улыбнулся, но быстро взял себя в руки.

– Не смешно, – попытался изобразить он укоризну, но не выдержал и тоже рассмеялся.

Голоса удалились, видимо, парней из облУВД отогнали-таки от крыльца, а через полчаса откуда-то потянуло запахом блинчиков. Мужики дружно, почти синхронно сглотнули.

– У нас в детдоме повариха была, тетя Шура, – тихо сказал Санька. – Все другие от нас к себе в дом таскали, полные сумки, а она наоборот: к нам из дома… А по воскресеньям блинчики пекла… Вкусно! Вот как сейчас…

– А у меня мама гуся здорово готовит, – вздохнул Сережа. – Поставит на стол, возьмешься за ногу, надломишь, а оттуда жир… так и течет. А аромат!

– Я тоже гуся ел, – небрежно поставил в известность этого зазнайку Санька. – Мы в армии на учениях украли одного в деревне… Прямо в перьях запекли… А кожу молодым отдали.

– В перьях?! – возмутился Сережа. – Варвары! Кожица – это же самое вкусное!

Отец Василий с шумом втянул слюну в себя. Эти сопляки еще не пробовали Ольгиных щей! А уж как она готовит баранину с зеленью! Конечно, барашек должен быть молодой, у него и жир совсем другой, и мясо… Агнец, одним словом. И такой, зараза, нежный, такой нежный! Так и тает во рту! Только зелени должно быть действительно много…

Запах блинчиков стал совершенно невыносимым.

– Махно! – услышали они во дворе чей-то голос. – Держи деньги, давай дуй к этому шашлычнику. Знаешь, там, возле стоянки? Мне, короче, две, нет, три возьмешь…

Залегшую с вечера засаду явно проняло тоже.

Послышался звон оцинкованных ведер, и к цистерне быстрым шагом подошла попадья.

– Стрелушка моя! – ласково обратилась она к кобыле, поставила ведра на землю и заглянула в горловину. – Саша, ты здесь?

– Да, тетя Оля! – радостно откликнулся Санька.

– Держи, я тебе блинчиков принесла.

– А мне? – басисто спросил отец Василий.

– Миша? – оторопела попадья. – А ты что здесь делаешь?

– Ты же видела, кто у нас гостюет… Вот я и сторожусь.

Ольга вздохнула. Она все поняла.

– Там двое в летней кухне сидят, двое за сараем, а те, что я выгнала, за домом в теньке. Эти самые опасные, так и шастают, все что-то вынюхивают! Ладно, держи блины, я еще принесу.

– Только, Оленька, – вспомнил про Сережу отец Василий. – Нас здесь трое. Катин брат тоже с нами. Кстати, как там Катерина?

– Да нормально все, – отмахнулась Ольга, отпрянула от цистерны и принялась болтать в ведрах какие-то помои. Разболтала и с размаху плеснула в овраг.

Со дна оврага раздался негромкий, но отчетливый мат.

– Ой, извините, не заметила! – смутилась попадья, подхватила ведра и умчалась в дом.

Где-то метрах в пяти-шести от цистерны, на дне оврага, что-то недовольно проворчали вслед. Мужики затаились. Похоже, что в овраге вынюхивал улики один из тех двоих, о которых говорила попадья.

– Где там блинчики? – раздался тихий, но настойчивый Сережин голос.

– М-да… родственников не выбирают, – печально проронил Санька, а отец Василий укоризненно вздохнул и принялся на ощупь считать блины, чтобы всем досталось поровну.

* * *

Чуть позже Ольга пришла еще раз, но теперь принесла и здоровенный кусок отварной говядины, и две буханки хлеба, и лука. А потом потянулся долгий, наполненный почти бессмысленным ожиданием день. Памятуя о холодной и бессонной ночи, мужики старались выспаться, и это понемногу получалось, хотя не без проблем.

На лежащего посередине Саньку вечно наваливались скатывающиеся с приподнятых металлических краев общей «постели» отец Василий и Сережа, отчего бедному лейтенанту начинали сниться кошмары, и время от времени он подскакивал весь в холодном поту. Из сострадания к юному рубоповцу они попытались расположиться поперек цистерны, но тогда ноги оказывались задранными вверх, и от этого начинало ныть под коленями. Так что, когда наступил вечер, все были уже на пределе от длительной борьбы за сон и понимания своего бессилия что-либо изменить.

Сережа предложил закрыть крышку горловины, чтобы ночью не выходил теплый воздух, но более опытный по части сидения в цистернах Санька рассказал ему, что крышку погнуло, когда эта огромная емкость катилась по направлению к оврагу, подминая и укатывая все на своем пути. И теперь закрыть ее невозможно по чисто механическим причинам.

А потом снова пришла Ольга.

– Держите, – сунула она внутрь цистерны два пуховых одеяла. – Как раз по одному на двоих…

– Спасибо, Олюшка, что меня за двоих посчитала, – хохотнул дородный священник. – Я не откажусь.

– Нет, и это одеяло на двоих, – покачала головой Ольга. – Я к вам еще одного привела, в кафешке у Анзора нашла.

Мужики оторопели.

В проеме горловины показалась крупная, на крепкой толстой шее голова, и в цистерну, сопя и задыхаясь, пролез… Макарыч.

– Мама родная! – прошептал Санька. – Андрей Макарович! А вас как сюда занесло?!

– Да так же, как и тебя, придурок, – ругнулся главный рубоповец. – По простоте душевной, а чтобы тебе еще яснее стало – по нашей русской глупости!

– А почему сюда? – удивился отец Василий.

– А куда еще? Ты что думаешь, батюшка, я где-нибудь в Усть-Кудеяре спрятаться могу? Если даже у тебя шестерых поставили, можешь представить, сколько их у моих друзей дожидается?!

Мужчины осторожно приподнялись с иранского покрывала и начали перестилать «постель». Так, чтобы поместиться всем.

– Что, и Якубов-младший здесь? – заслышав знакомый голос, ядовито поинтересовался Макарыч и злорадно добавил: – И вашу семейку приперло!