Бэйр
Шрифт:
— Итак, а теперь мой рассказ, — кивнул Леопольд и вновь уселся рядом со мной у камина. Я села на свой прежний стул и приготовилась слушать откровения этого несчастного. Когда он начал говорить, его тон преобразился, выровнялись интонации, ушли глупые нервные смешки, и я поняла, насколько красив на самом деле голос этого юноши. — Я — бастард. Нежелательный ребенок одной идиотки, которая до безумия влюблена и по сей день. Моя мать по молодости прокляла моего отца, взревновав. Проклятье состояло в том, что «ребенок его будет уродцем от рождения и принесет огромное зло всей семье и станет проклятием и позором рода своего! Он заберет немало жизней и душ, будет истинным наказанием и карой!»… Но ревность и проклятие оказались напрасными, потому что
– тяжело вздохнув, чудик замолчал на некоторое время. Потом, сделав большой глоток из кружки, продолжил. — Мать не нашла в себе сил убить меня, когда я родился. Вместо этого она упрятала меня в подземелья поместья и растила там до семи лет. Как ей удавалось скрывать все это так долго, я не могу даже представить!.. Те годы я хорошо запомнил. Мать часто приходила ко мне под землю, приносила еду, одежду и даже игрушки, чтобы я не скучал. По мере того, как я взрослел, она приходила все реже и только для того, чтобы покормить меня и учить. Когда мне исполнилось семь лет, она вывела меня на поверхность и увела далеко от поместья. Была глубокая ночь, потому она надеялась на то, что в темноте я не найду дорогу назад. Я хорошо помню тот момент, когда она прощалась. Мать сказала, что я уже взрослый, должен уйти по дороге и там, в большом мире, знакомым мне только из книг, самостоятельно строить свою жизнь…
— Какой ужас… — пораженно выдыхаю. — Какая она мать после того, как отказалась от своего ребенка!?
— Она не хотела, — грустно возразил Леопольд. — Видела бы ты, как она тогда плакала! Она любила меня, но понимала, что не может меня оставить и растить как нормального ребенка, ведь я дите проклятия и наврежу роду, если останусь в поместье… И еще моего отца она любила больше. Перед ней стоял выбор: бросить поместье и уйти со мной, или остаться здесь, с ним. Она выбрала моего отца и решила отослать меня подальше. Но, конечно, мама не учла кое-чего — прожив семь лет в тоннелях, я изучил их так, как никто другой до меня. Я нашел несколько выходов наружу и к тому времени уже не раз выбирался на улицу, проходил по тоннелям через реку, знал о каждом тайном ходе и, конечно же, видел в темноте. Я вернулся в поместье без ее ведома и с тех пор живу в подвалах. Конечно, я не просто так живу, я слежу за поместьем. По тайным ходам я могу попасть в любую комнату, подглядеть и подслушать любой разговор… я знаю о Сеймурах столько, сколько они сами о себе не знают! Вот, собственно, моя скромная история…
— Целая трагедия… — вздыхаю. Да уж, не сладко жилось чудику, не удивительно, что он ведет себя, как тронутый. Я бы тоже тронулась, если бы всю жизнь лазала по подземельям… А ведь он действительно очень красив и, кажется, не глуп. Просто одинок и не воспитан. Может, потому он и приволок меня сюда, чтобы хоть с кем-то побеседовать? В любом случае, он готов говорить, и может рассказать мне что-то полезное. Займу его разговором и попытаюсь что-нибудь выяснить. — Но кто же твоя мать? А отец? Они до сих пор живут в поместье?
— Я не скажу тебе имен, — покачал головой Леопольд. — Ты сама должна все узнать.
— Но зачем же ты меня сюда притащил, если в итоге мне самой все надо узнавать?
— Во-первых, я не собирался тебе рассказывать слишком много! Экая ты хитрая! — он немного похихикал, а потом продолжил. — Во-вторых, я жду вопросов. Хотя не на все отвечу.
— Ладно… — размышляю, что бы у него спросить, не забывая прихлебывать чай. Очень вкусный, надо сказать, чай. — Ты сказал, что твоя мать прокляла твоего отца, но при этом она не ведьма. Как такое может быть?
— Любой человек может проклясть ненавистного с помощью ритуала или даже просто одного сильного желания. А безумно влюбленная и безумно ревнивая девица способна на такие сильные желания, что может насолить не только одному человеку, но и всему
роду…— Я об этом не знала, — надо будет запомнить. — А что там с пирожками? — по комнате уже разошелся приятный и знакомый запах. Так пахли пирожки Сарабанды, которые были с утра. Видимо, этот Леопольд и есть тот таинственный помощник. Я-то думала, эта старушка просто ведьма и все за нее делает магия… что ж, выходит, мой похититель совсем не так плох, если помогает старой одинокой женщине.
— Сейчас поверю!
Заглянув в печку, Леопольд сообщил, что пироги готовы. Вытащив противень и поставив приготовленное остывать, он вернулся ко мне.
— Ты сказал, что ты знаком с Дороти… Это ты ее призвал? — к тому времени я уже придумала, о чем еще его спросить.
— Нет. Ее призвал какой-то маг.
— И ты не знаешь, кто этот маг? Странно, ты говорил… Хотя ты врал, это уже ясно! Но ведь маг часто шастал по склепу, помогая привидению перетаскивать трупы и собирая для нее необходимые ингредиенты, как ты мог его не видеть?
— Вообще-то это я помогал ей таскать трупы и цветочки, — крякнул он, налив себе еще чая.
— Зачем!? — пораженно смотрю на чудика. — Она же творит ужасные вещи!
— Беднягу отравила собственная мать, ее пожалеть надо, а не ругаться… — возразил он. — В чем-то мы с Дороти похожи, оба не смогли нормально жить из-за своих родительниц. И еще она была моим другом… пока не свихнулась. Поначалу она была хорошим привидением, но потом у нее началась настоящая мания! Конечно же, я отказался убивать для нее людей, хотя безропотно делал все остальное… Тогда-то она и натравила на меня своих питомцев, после чего я перестал ей помогать.
— Ясно… что ж, хоть что-то здесь стало понятным. А привидения, которые беспокоят графиню Меви? Ты знаешь, что они говорят ей и зачем?
— Конечно, знаю! — захихикал Леопольд. Постепенно его хихиканье перешло в настоящую истерику, он согнулся пополам на стуле и смеялся несколько минут, пока не выдохся. Потом он выпил еще чая и продолжил дрожащим голосом, улыбаясь. — … Я сам и есть целый оркестр фамильных привидений! Это я пугаю Меви, что только не устраиваю, чтобы она ни за что не отдавала все одному члену семьи…
— Чего и стоило ожидать… — наверное, подобные приступы у бедняги не редкость. Наверное, это последствие долгого одиночества. — Кого же ты так не любишь из наследников наследства Меви?
— Не скажу. Но ему нельзя быть наследником. Никак нельзя! — он помотал своей лохматой головой.
— Почему ты скрываешь имена!? Я же ничего не понимаю!
— Так не интереэээсноооо!.. — надул губы псих, прихлебнув из своей кружки. — Надо чтобы ты сама все нашла!
— Пф. Хорошо, — тяжко вздыхаю. — Ты сказал, что мы поможем друг другу, я что-то сделаю, а ты в обмен на это дашь мне кое-какие сведения… на пока сведения весьма скудные, надо заметить! Так что же я должна сделать для тебя, чтобы ты начал называть имена?
— Я хочу, чтобы ты ходила ко мне в гости, пока ты в поместье. Мне скучно. С тех пор, как Дороти куда-то ушла, мне совсем не с кем поговорить!
— Ладно… я постараюсь, — хмыкаю. Весело… теперь у меня будет воображаемый друг.
— И ты никому не должна рассказывать обо мне! — предупредил нелюдь. — Мое существование — огромная тайна… Если хоть кто-нибудь узнает, это обязательно дойдет до матери… А я не хочу, чтобы она знала, что я здесь.
— Почему?
— Потому что… Пирожки остыли. Тебе какой с яблоками, мясом или с капустой?
— С мясом! Я голодная, — отвечаю, не задумываясь, из чьего мяса могут быть его пирожки.
— … А как ты смотришь на то, чтобы поиграть в карты? — вдруг предложил Леопольд.
— А у тебя они есть?
— Есть! Мы с Дороти играли, когда она обрела подобие плоти…
— Научишь — поиграю, — соглашаюсь.
— … И я опять победила! — усмехаюсь, раскрывая карты.
— Как!? — возмутился Леопольд, хватаясь за голову и ероша в негодовании длиннющие волосы. — Ты жульничаешь!