Безумная ведьма

А вот почему Кас называл её саму «Льдинкой» – это было почвой для размышлений, хотя саму Эффи прозвище не раздражало, особенно когда Паскаль рассказал, что так её всегда называли дома.

Интересно, как её звал Видар? И как она называла его? Или они считали всё это глупостью? Эффи задумчиво хмыкает. Чёрт его знает, как раньше, а сейчас она слабо представляла, что может звать своего партнёра какими-нибудь: «котиками», «зайчиками», «солнышками». Да чего вообще думать, «вторая половинка» тоже слабо представлялась. Вернее, вообще не представлялась.

– Кас…

Эсфирь даже не осознала, что произнесла его имя, пока он не ответил со вселенской нежностью в голосе:

– Да, Льдинка?

Конечно, будет величайшей глупостью спрашивать, как выглядит тот, кого она любила. Пыталась уже – к слову, безуспешно. Может, встретиться в слепую – лучший вариант, так будет чувствовать душа. Хотелось верить в то, что именно она выбирает, кого полюбить. И в то, что, хотя бы она не сломалась. Ладно, этот вопрос отпадает. Может тогда спросить что-то из их отношений? Были ли у них какие-то личные знаки, чем они любили заниматься? Тоже глупо. Вряд ли бы Эсфирь рассказала о чём-то подобном брату. Сейчас бы точно не рассказала.

Поняв, что молчание слишком затянулось и все настороженно на неё смотрят, Эффи аккуратно ставит стакан, опираясь локтями на стол.

– Как понять выражение «жутко пахнет весной»? Чем пахнет весна?

– Наверное, у каждого свой запах, – неуверенно протягивает Паскаль. – Для меня она всегда пахла морозным солнцем, пресным льдом и сыростью, – он поворачивает голову в сторону советницы, чтобы та пришла на помощь.

– Для меня, наверное, так же, – пожимает плечами Рави. – Но только потому, что я долгое время провела на Севере. А для тебя, Баш?

Губ Себастьяна касается нежная улыбка:

– Наверное, запах мокрого асфальта, утренней прохлады и сандала. Что насчёт тебя, Эффи-Лу?

– Я не знаю точно, – пожимает она плечами. – Если у каждого свой запах, значит, он с чем-то связан… Я вряд ли с чем-то или кем-то связана, но мне кажется, что весна пахнет свежескошенной травой и морозным ментолом. И, возможно, ежевикой. Опережая вас, я знаю, что она цветёт только летом.

– Всё хорошо, запах весны – это же набор ассоциаций, – ободряюще кивает Себастьян, странно ухмыляясь. – Необычно, но всё же – прекрасно.

Эсфирь нервно улыбается, а затем касается правой рукой левой мочки уха, осторожно растирая её.

ГЛАВА 15

Несколько дней спустя, психиатрическая клиника при Стоуни-Брукском университете, Стоуни-Брук, посёлок муниципального района Брукхейвен в округе Саффолк, штат Нью-Йорк, США

Всё утро дождь лил стеной. Гидеон честно ждал момента, когда погода успокоится, и он сможет прыгнуть на мотоцикл, чтобы спокойно добраться до клиники. Как назло, сегодня против него сговорились сразу две девушки: реальная и облюбовавшая мозг. Обе твердили о том, что до работы нужно добираться своим ходом. И всё бы ничего – если бы он не опаздывал!

– Молю, хватит фонить внутри моей черепной коробки! – раздражённо рычит Гидеон.

Он быстро шёл от метро, едва удерживая в руках зонт, так и норовивший извернуться в обратную сторону от ветра.

«Ты чувствуешь? Дождь! Это же прекрасно, почти как в Долине Слёз! Это, между прочим, в твоём королевстве!» – рыжая бежала рядом, но в отличие от него, радовалась ливню, счастливо шлёпая по лужам. – «Хватит быть таким снобом! Почувствуй момент!»

– Я чувствую, что страшно опаздываю, а ты меня жутко раздражаешь! А ещё я чувствую, что от такой погоды – пациенты устроят сегодня весёлый денек, да к тому же – у меня знакомство с новенькой. Так что, извини, но дождь – последнее, что меня сегодня волнует!

В глазах рыжей сверкает огонёк самой настоящей ненависти и, если бы Гидеон не был так занят созерцанием светофора и рассматриванием арочных ворот клиники через дорогу, то обязательно бы это заметил.

Рыжеволосая выскакивает прямиком на проезжую часть, умудрившись выхватить из рук мужчины зонт.

«Ой!», – она улыбается с напускным чувством вины, а затем отпускает зонт.

– Совсем с катушек слетела?! – и будь вокруг Гидеона люди – они бы сочли его за сумасшедшего, да только в такую погоду все либо прятались в машинах, либо в домах.

Он оглядывается по сторонам, убеждаясь, что никакой лихач не вырулит из-за угла, а затем делает разъярённый шаг в сторону обольстительно улыбающейся ведьмы. Она раскрывает руки в стороны, словно пропуская дождь прямиком в сердце и делает глубокий вдох.

«И что ты сделаешь мне, Видар?» – Гидеон клянётся, её голос ещё никогда не звучал с такими нотками.

И в правду, что он может сделать ей? Физически девушку не тронуть, морально – не заткнуть. Если он когда-нибудь решится на это, то застрелится в следующую секунду, не выдержав жизни без её колючего взгляда.

– Не знаю, – шёпот Гидеона теряется в сигнале машины, пролетающей в опасной близости от него.

Только он не в состоянии понять, что уже находится на грани с жизнью и смертью. Рыжая резко оборачивается в сторону и, словно заметив кого-то, счастливо улыбается. Гидеон уже хочет повернуться туда же, но чувствует нежное прикосновение к щеке.

Он ошарашенно хлопает глазами, окончательно теряя связь с реальностью. Он чувствует её прикосновение к своей щеке или это дождь пытается вернуть его в жизнь, нещадно отмораживая кожу?

«Ты тогда не дал ей сказать. А я скажу. Я люблю тебя, Видар. Моё имя – Эсфирь»

Гидеон не успевает что-либо сознать, как яркая вспышка света застилает зрение.

Мокрая от проливного дождя одежда неприятно липнет к телу, очерчивая рельеф мышц. От неожиданного удара о землю тянет в рёбрах и кружится голова. Чёрные, как смоль, волосы спадают на лоб. Убрать их он не пытается, вовсе не замечая дискомфорта. Так же, как и не замечает тянущей боли в левом виске, стекающую струйкой кровь по скуле, и уж тем более – приступ удушающего кашля.

Перед яркими голубыми сапфирами слабо мерцает единственная цель – кованые арочные ворота психиатрической клиники.

Ужасающая молния за широкой спиной раскалывает тёмное небо на миллиарды рваных отблесков. Поднявшийся ветер грозится повалить деревья. Но бушующая природа не волнует. Куда важнее совсем другое – память вернулась. Вернулся каждый фрагмент, который до этой секунды считался лишь ночными кошмарами.

Он вспомнил Её глаза перед тем, как провалиться в пустоту. Она была настоящей на протяжении каждого из тысячи восемьсот двадцати пяти снов.