Безумный поклонник Бодлера

Мать была права. Они жили вместе. Шарль и сам не понял, как в его жизнь снова вошла Жанна. Он был уверен, что, выставив подружку за дверь, расстался с ней навсегда, как расставался с другими девицами подобного сорта. Однако на следующий день после разлада мадемуазель Дюваль постучала к нему в номер и попросила всего лишь об одном одолжении – сделать ей прощальный подарок на память о прекрасных днях, а особенно о ночах, которые они провели вместе. Широкая натура Шарля горячо поддержала это пожелание, и он вместе с Жанной спустился в антикварный магазин господина Аронделя. Старый плут тут же вытащил из-под прилавка кожаный футляр, раскрыл его и сухонькими ручками, похожими на птичьи лапки, протянул Шарлю. Бодлер без особого интереса взглянул на содержимое коробки и оторопел. Надо признать, вкус у Жанны оказался отменный. Шарль никак не ожидал от уличной девчонки, рожденной от беженки с Гаити, такого утонченного выбора. Бодлер презирал природу, видя в ней вульгарную примитивность, и преклонялся перед всем, что создано руками человека. И в стальном браслете, самом блестящем и твердом из металлов, Бодлер вдруг узрел олицетворение своих мыслей. Шарль неизменно держал дистанцию с друзьями, был с ними церемонен и подчеркнуто вежлив. Он переносил на окружающих холод, в который был погружен сам. И вот Верховный Судья, перед которым он внутренне трепетал, наконец-то обратил на него взгляд Медузы, от которого Шарль застыл. Несомненно, над браслетом поработал сам бог. Ну, если не бог, то величайший виртуоз своего дела. Лица Медузы были так тонко выполнены, и волосы-змеи так затейливо переплетались между собой, что хотелось взять вещицу в руки и долго-долго смотреть, не отрываясь и разглядывая каждый штрих этого удивительного украшения. Шарль так и сделал. Он стоял у прилавка, потеряв счет времени, и вглядывался в искаженные мукой лица горгоны, точно и впрямь ее взгляд превратил Шарля в камень.

– Господин Бодлер? – словно издалека донесся до поэта голос антиквара. – Господин Бодлер!

Шарль встрепенулся и вскинул на старика непонимающий взгляд.

– Вы покупаете браслет?

Шарль торопливо кивнул, точно боялся, что старик передумает продавать украшение.

– Соблаговолите оплатить покупку.

– Ах да, конечно. – Он даже не поинтересовался стоимостью браслета, настолько Шарлю захотелось надеть эту блестящую вещицу из стали на черную руку бывшей подружки.

А после того, как надел, Бодлер больше уже не вспоминал, что подружка бывшая. Жанна опять поселилась в его сердце и завладела всеми его думами. И снова были странные ночи на шелковых простынях, и стихи, стихи, стихи, рождавшиеся во имя Жанны, будто сами собой.

Как эта женственная кожа В смуглых отливах На матовый муар похожа Для глаз пытливых. Я в запахе прически душной Чую жемчужный Приморский берег, бриз воздушный В гавани южной, И расстаюсь с моей печалью В томленье странном, И, словно парусник, отчалю К далеким странам. В твоих глазах ни тени чувства, Ни тьмы, ни света — Лишь ювелирное искусство, Блеск самоцвета. Ты, как змея, качнула станом, Зла и бездушна. И вьешься в танце непрестанном, Жезлу послушна. И эта детская головка В кудрях склоненных Лишь балансирует неловко, Словно слоненок. А тело тянется, – как будто В тумане рея, Шаланда в зыбь недвижной бухты Роняет реи. Не половодье нарастает И льды сдвигает, — То зубы белые блистают, Слюна сбегает. Какой напиток в терпкой пене Я залпом выпью Какие звезды упоенья В туман просыплю! [4]

4

«Танец змеи». Перевод П. Антокольского.

Как он мог не баловать свою девочку? Ведь Жанна так любила расточительные походы по магазинам, и даже новая квартира, снятая специально для Жанны и ее матушки, была обставлена все той же непомерно дорогой мебелью из антикварной лавки господина Аронделя. Тех денег, что выдавала на расходы мать, катастрофически не хватало, и Шарль все глубже и глубже увязал в долгах. Но это исключительно от жадности Каролины. От жадности и желания его унизить. Новая волна обиды захлестнула сердитого на мать сына, и Шарль надменно заметил:

– Жанна тут ни при чем. Дело не в ней, а в вас и в вашем муже. Должно быть, мой сводный братец тоже принимал участие в постыдном судилище?

– Но, Шарль, это обычная процедура!

– Вам, как моей матери, должно быть известно, что я не такой, как все, и особенно остро ощущаю всякую несправедливость! Имея такого сына, как я, вы вообще не имели права выходить замуж! Вот к чему привел ваш брак! Меня – и подвергать судилищу каких-то клерков, которые понятия не имеют, кто я такой и каковы мои обстоятельства!

– Твои обстоятельства – это чернокожая содержанка, которая тянет из тебя деньги! – страдающим голосом выкрикнула мать.

Шарль переменился в лице.

– Не смейте говорить о Жанне дурно! Вы сами ничуть не лучше ее! Надеюсь, вы понимаете, что поступили низко, подослав к владельцу «Серебряной башни» своего знакомого с просьбой не предоставлять мне долгосрочных кредитов?

– Но, Шарль, ты не можешь оставлять в ресторане такие суммы! Для этого ты должен был бы кормить за свой счет роту голодных солдат!

– Это мое личное дело, на что я трачу собственные деньги! И кто вам дал право извещать моего портного, что мои доходы не превышают тысячи восьмисот франков и заказы не должны перекрывать эту сумму? Отлично придумано! Чувствуется рука генерала Опика! По-вашему, я должен ходить в тряпье и есть помои? Не ожидал от вас подобной жестокости!

– Милый мой мальчик, на что ты будешь жить, когда окончательно растратишь наследство?

– Как на что? Я же вам говорил. На гонорары от написанных книг. Я вот-вот напишу роман и получу за него приличные деньги.

– Ты пишешь книгу? – удивленно взглянула на сына Каролина, в первый раз услышавшая об этом.

– Совершенно верно! – приосанился Шарль. – И вы, мама, точно дубиной меня огрели, переломали руки и ноги, как раз в тот самый момент, когда заключительные главы вот-вот выйдут из-под моего пера! Какой цинизм! Какая подлость! Признаться, никак не ожидал от вас! Не беспокойте меня до тех пор, пока я не закончу. Я сам приду к вам с добрыми вестями, и вы поймете, как заблуждались, глубоко оскорбив меня недоверием.

Хлопнув дверью, Шарль покинул материнский дом, устремившись к Жанне.

* * *

Мысль, что я обязана полагаться только на саму себя, внушалась мне с пеленок. Мне было одиннадцать. Мы путешествовали по Нигерии, когда папа все бросил и по звонку какой-то девицы срочно вылетел в Москву. А на следующий день мама оставила меня одну в ресторане, где мы обедали, отправившись с приглянувшимся красавчиком к нему домой. Мы остановились в гостинице на другом конце города, и я, не понимая, что мне делать, принялась реветь, рассказывая на ломаном английском сбежавшимся чернокожим официантам, что мама куда-то ушла и пропала. Меня отвели в полицию, и я два дня провела в российском посольстве, пока не объявилась мать. Первое, что она сделала, когда подошла ко мне – это дала звонкую затрещину, прошипев мне в лицо, что у меня есть кредитка и, следовательно, я могла доехать на такси до отеля и спокойно ждать ее там. Только размазни и тряпки ревут и зовут маму, а нормальные люди принимают самостоятельные решения. После этого я именно так и поступала, уезжая куда мне хочется и когда мне хочется, и никого не ставила об этом в известность. Впрочем, точно так же поступали и мои родители, старательно воспитывая во мне независимость и силу характера. Ибо современная женщина не должна ни от кого зависеть ни морально, ни материально. Пока я умывалась, в голове промелькнула мысль, что надо бы предложить Вовке помощь: перебинтовать отбитую руку и смыть кровь с его лица, – но я пресекла крамолу в зародыше. Друг детства может неправильно истолковать мой благой порыв и станет думать, что он мне небезразличен, а это не так. Вернее, уже так, но знать он об этом ни в коем случае не должен. Я сильная и независимая. И к черту сантименты.

Намазав лицо кремом, не раздеваясь, я улеглась на раскладушку и накрылась тонким покрывалом, сделав вид, что сплю. Сама же слушала, как мой детский друг плещется около умывальника и сопит, самостоятельно обрабатывая раны. Вскоре под весом приятеля заскрипела двухъярусная кровать, на которую он забирался по ступенькам-перекладинам, и я, успокоенная, заснула.

Проснулась оттого, что кто-то пинал меня ногой.

– Вставай, сучка! – злобно выкрикивал Мамаев. – Давай поднимайся, тварь!

– Ты что, Серег, обалдел? – изумленно свесился с верхотуры Лев.

Начальник охраны оставил вопрос заместителя без ответа и, размахивая перед собой пятитысячной купюрой, снова ткнул меня ногой в бок.

– Что ты мне вчера подсунула? Фальшивку? – басил он, сверкая черными раскосыми глазами.

– Да что случилось, говори толком! – Володя спрыгнул со второго яруса кровати и рванулся к Мамаю.

– Я у Томки вчера на эту фальшивку в магазине покупал, а сегодня Тамара мне чуть глаза не выцарапала, – быстро тараторил тот, протягивая Вовке деньги. – Начальство пришло в магазин выручку снимать и обнаружило подделку.